Майкл Маршалл - Один из нас Страница 14

Где-то в полночь я вышел из гостиницы и вернулся в бар. Позади него был платный телефон, и я набрал номер, указанный в письме.

На звонок ответила женщина с очень нервным голосом. Она заставила меня подробно описать ее воспоминание. А потом рассказала, чего она от меня хочет. У нее есть еще одно воспоминание, которое обычно не доставляло больших проблем. Десять лет назад она ездила с мужчиной в одно местечко в Бахе, которое знала уже много лет. В Энсенаду. Они провели там несколько дней, поглощая морепродукты, развлекаясь и наслаждаясь жизнью. Потом она вернулась.

– И это все? – спросил я.

Не так давно она познакомилась с другим мужчиной, который ей очень понравился. Она даже подумывает выйти за него замуж. Но сначала они решили куда-нибудь съездить вдвоем. Просто чтобы убедиться в своих чувствах. И жених захотел поехать в тот же город, в котором она была с другим мужчиной много лет назад. Она предлагала иные варианты, но так вышло, что Энсенада стала чем-то вроде шутки влюбленных, понятной только им двоим, а потому – знаковым местом, и было бы странно, если бы она отказалась туда ехать.

Я все еще ничего не понимал, в чем и признался. Если держаться подальше от некоторых палаток, где торгуют тако, Энсенада – классный город.

Женщина объяснила, что не хочет возвращаться туда с воспоминаниями о своем предыдущем визите. Она боялась, что из-за этих воспоминаний все будет казаться ей другим. Она действительно любит нового ухажера и не хочет, чтобы поездка оказалась испорченной.

Понимаю, выглядит глупо, но, поверьте мне на слово, именно от таких мелочей и зависят жизнь и счастье большинства людей. Люди одновременно и необычнее, и банальнее, чем можно представить. У многих моих клиентов были гораздо более серьезные причины что-то выбросить из головы. И я проникся к ней большим уважением и подумал, что хорошо бы и мне найти женщину, которая будет относиться ко мне столь же серьезно.

Но ведь все, что ей надо было сделать, это назвать мое имя при заказе снохрана. Я так и не мог понять, для чего нужна вся эта таинственность.

И она все объяснила. Поездка займет десять дней.

Страттен никогда не согласится на срок больше недели, это я хорошо знал. Он, по всей видимости, контролировал рынок воспоминаний, и я подозревал, что за это ему приходилось платить парочке высокопоставленных копов. И если бы они узнали, что он увеличивает разрешенную продолжительность хранения, то вся его система сразу развалилась бы. Кроме того, воспоминание женщины не было каким-то фрагментом – это был кусок реальной жизни, три дня целиком.

Раньше никто не пробовал сбрасывать и хранить такие объемы.

Я уже решил отказать ей, но вместо этого услышал, как говорю, что предложенных денег недостаточно. Мне ведь придется взять отпуск в «Снохране» не менее чем на полторы недели. А за это время я легко могу заработать штук двадцать, не рискуя разозлить Страттена.

– Пятьдесят, – немедленно предложила она.

У меня свой способ бороться с искушениями. Я просто перестаю им сопротивляться, и дело с концом.

На следующий день я сидел у себя в номере и ждал сброса. Треть денег за работу была уже у меня и разошлась по трем разным счетам. Остальное поступит чуть позже. Женщина нашла хакера с левым передатчиком, и этому умнику удалось заполучить код моего приемника. Это меня слегка насторожило. Я мысленно сделал зарубку намекнуть Страттену после того, как дело будет сделано, что наша система не так уж непроницаема, как он думает. Если он не поостережется, очень скоро черный рынок начнет отгрызать его долю. А хуже всего то, что снохраны рискуют получить с воспоминаниями бог знает какое и к тому же неоплаченное дерьмо.

По телефону же я договорился с женщиной о времени, когда она заберет свое воспоминание. Мы разговаривали уже по другому номеру – скорее всего, домашнему хакера.

Я закрыл глаза и приготовился к приему.

Через несколько мгновений все произошло. Мой мозг заполнили шум и запах, как при самой жуткой мигрени, но усиленные в сотни раз. Я застонал, не в силах даже кричать, и вывалился из кресла на пол. Руки и ноги спазматически дергались. На какое-то время я полностью потерял слух и почти ослеп, но это было еще не самое худшее. Я вдруг понял, что сейчас умру.

Однако через несколько минут дрожь унялась настолько, что я смог доползти до прикроватного столика и достать сигарету. Потом я забрался на кровать и какое-то время лежал на ней лицом вниз, ожидая, когда уйдет боль. И та стала постепенно отступать.

Еще через полчаса я уже сидел и пил спиртное, что здорово помогло мне в тот момент. Зрение прояснилось, и я опять услышал голоса людей, лежавших возле бассейна у меня под окном. Чувствовал себя ужасно дерьмово, но мысли о смерти пропали.

Наш мозг не создан для того, чтобы одномоментно получать информацию о жизни в виде образов, звуков, запахов и тактильных ощущений, отлитых в цельную пулю воспоминания. Сознание структурировано во времени и поэтому предпочитает получать информацию постепенно. Мне просто не пришло в голову, какой может быть разница между получением коротенького воспоминания и мгновенным сбросом громадного массива информации, охватывающего целых три дня. Ощущение было такое, как будто время и пространство не имеют никакого значения, и все концентрируется в одной точке здесь и сейчас. Если бы у меня за плечами не было опыта работы с воспоминаниями, я бы, наверное, так и остался сидеть в углу квартиры, пуская изо рта слюни и таращась в никуда.

А сейчас мой мозг трещал и стонал, стараясь понять, что же он получил, и установить хронологию событий. Я чувствовал, как в голове шевелятся и переплетаются тысячи нитей, похожие на змей, стремясь расположиться в относительном порядке. Сгоревшая кожа на плечах, соль от «Маргариты» на губах, блик солнца на стекле авто. Сотни фраз звучали одновременно, при этом некоторые хотели покинуть мой мозг, а другие рвались в него. Мозг прогибался под их тяжестью и давал сбои, как сердце перед инфарктом.

Нетвердой рукой я дотянулся до телефонной трубки. Больше всего я хотел призвать обслуживание в номерах, но сначала мне надо было связаться с женщиной и сказать, что сброс состоялся. В этих вопросах я настоящий профессионал. Набрав номер, я лежал, прислушиваясь к долгим гудкам и приложив ко лбу стакан с ледяным джином.

Никто не отвечал. Я набрал еще раз. Подождал тридцатого гудка, прежде чем повесить трубку. Я знал, что в Энсенаду она уедет только завтра, поэтому пока не стал волноваться. После сброса прошло только 45 минут. Может быть, она вышла по делам или отправилась домой.

Я медленно жевал бургер, который мне доставил самоуверенный мальчишка-посыльный очень вызывающего вида. При этом следил за тем, что происходит у меня в голове. Ее как будто оптимизировали подобно жесткому диску, на котором не осталось свободного места. Фрагменты увеселительной поездки постепенно вставали на места, но все остальное находилось в хаотическом и туманном состоянии.

Покончив с бургером, я опять набрал номер. Достаточно долго ждал и уже был готов повесить трубку, когда на звонок ответили.

– Алло, – произнес незнакомый мне голос. – Кто это? – На заднем плане слышались какие-то странные, похожие на эхо звуки.

– Хап Томпсон, – ответил я, слегка сбитый с толку. – Моя клиентка на месте?

– Откуда, мать твою, я знаю, кретин? – рявкнул голос, и линия разъединилась.

Я немедленно набрал еще раз. Трубку никто не снял. Позвонил телефонистке, и та сказала, что с линией все в порядке, но отказалась назвать мне адрес, по которому установлен телефон.

Я позвонил Квоту. Он сказал, что перезвонит. В течение десяти минут я метался по номеру, горстями пожирая аспирин.

Наконец перезвонил Квот. Телефон находился в зале ожидания первого класса в аэропорту О’Хара в Чикаго.

Тогда я позвонил по второму номеру женщины. Линия молчала. А я потерял сознание.

Когда пришел в себя, был здорово напуган. По двум причинам. Первая – я никогда не терял сознания после сброса, за исключением крохотных провалов сразу же по окончании передачи. Вторая – клиентка меня кинула.

Выписавшись из гостиницы, я помчался по калифорнийскому шоссе SR1 в Лос-Анджелес, где и заперся у себя в квартире. Я запаниковал, когда увидел письмо, подсунутое мне под дверь, но это оказалась записка от моих старых соседей Диккенсов. Приятная молодая пара с тремя детишками из Портленда. С год назад кому-то пришла в голову мысль продать всем образ небывалого развития нашей страны. Была придумана виртуальная семья: родители определенного возраста с такой-то и такой-то биографией, с настоящим и прошлыми местами работы, с детьми определенного пола, возраста, цвета глаз, чьи экзаменационные оценки точно известны. В общем, уникальное семейство. Вокруг нее выстроили целую компанию и, рискуя собственной репутацией, сообщали, насколько больше оно заработало на этой неделе по сравнению с прошлой. Расчет был на то, что никто не сможет ничего опровергнуть. Но вышла лажа. Оказалось, что такая семья действительно существует – Диккенсы. Какой-то чиновник в Статистическом бюро запаниковал и заказал их всех, и с тех пор они перешли на нелегальное положение. В письме Диккенсы написали, что заметили, как кто-то что-то вынюхивает, и решили свалить. Они оставили мне ключи и разрешили пить молоко из их холодильника.