Станислав Романов - Мертвая голова Страница 14

ОТВЕТЫ НА НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ

Прошлым вечером Северная Венеция встретила федеральных агентов не очень радушно: было прохладно, пасмурно и шел дождь. А нынче с самого утра опять объявилось жгучее летнее солнце, от мокрых стен домов валил пар, улица слепила глаза тысячью острых, как стеклянные осколки, бликов.

Иванов щурился, потел и боролся со страстным желанием раздеться до трусов. Увы — раздеться он не мог, кобуру с пистолетом в трусы не спрячешь. Сергеев был более привычен к жаре, он несколько лет прожил на юге.

Сильвия встретила вышедших на причал напарников привычным возгласом:

— Привет, мальчики. Повеселиться не желаете?

— Мы при исполнении, — строго ответил Сергеев, заметив, что Иванов слишком уж пристально поглядывает на шатер на плоту.

— Так вы тоже федералы, — догадалась Сильвия.

— Написано на нас, что ли? — негромко пробормотал Иванов, но Сильвия расслышала его слова.

— Да вы на тех, других, похожи, — охотно пояснила она. — И ведете себя точно так же.

— Понятно, — сказал Иванов.

По улице, мимо гостиничного причала, проплывала гондола, пассажиров в ней не было. Сергеев помахал рукой. Гондольер причалил, и федералы торопливо перебрались в лодку, под тень полосатого тента, натянутого на раму из алюминиевых трубок.

— Улица Нахимова, дом двадцать один, — сказал Сергеев гондольеру, усаживаясь на краешек теплой деревянной скамьи рядом с Ивановым.

Гондольер отчего-то замешкался.

— Нахимова, двадцать один? — переспросил он.

— Разве вы плохо расслышали, уважаемый? — раздраженно сказал сопревший на солнцепеке Иванов. — Нахимова, двадцать один.

Гондольер хмыкнул, пожал плечами и, оттолкнувшись от гостиничного причала, повел гондолу по улице. Баркаролу он замурлыкал тихо-тихо, себе под нос. Сергеев, напрягая слух, смог разобрать только пару строчек сквозь поскрипывание уключин и хлюпанье воды под веслом:

— … зоу ол май киндомз тён ту сэндэнд фол инту зэ си…

Иванов, для отдохновения глаз, смотрел на теневую сторону улицы. Стены домов, мимо которых проплывала гондола, были еще темны и влажны от прошедшего ночью дождя. На одном из перекрестков Иванов увидел маленькую черную закорючку другой гондолы, уплывавшей вдаль по боковой улице. А вообще, горожан не было заметно, их присутствие только угадывалось по некоторым косвенным признакам: по телевизионным антеннам, кое-где торчавшим над крышами домов, по старательному голосу радиодиктора, доносившемуся из открытого окна, по вывешенному для просушки мокрому белью на веревках над балконами. Иванову, привыкшему к многолюдью и многоголосью столицы, к ее суете и тесноте, Северная Венеция казалась мертвым царством. Впрочем, отчасти так оно и было.

Да и в прохладные годы, в допотопные времена Северная Венеция не считалась большим городом. А после катастрофы на десятом году потопа, когда старая дамба, которую уже много раз надстраивали и укрепляли, все-таки рухнула, и когда половину города миллионнотонный поток воды смыл ко всем морским чертям, большая часть уцелевших жителей переселилась подальше от моря, в более сухие и безопасные места.

Ныне же в Северной Венеции жили немногочисленные потомки тех, кто в свое время не смог или не захотел уехать.

Еще были водяные.

Первым принадлежала надводная часть Северной Венеции. Насколько велики владения водяных — не знал никто, кроме них самих. Водяные были двоякодышыщими, они могли жить как над водой, так и под нею…

— Приехали, — сказал гондольер, тормозя лодку веслом на широком пустом промежутке между двумя зданиями.

Иванов вышел из задумчивости и завертел головой по сторонам. Сергеев делал то же самое.

— А где же дом номер двадцать один? — недоуменно спросил Иванов.

— Мы стоим точно по этому адресу, — сказал гондольер и ехидно прибавил: — Уважаемый.

— Но дом-то, дом-то где?

— В воде, — ответил ехидный гондольер. — Море размыло кладку, дом упал. У нас такое случается.

— И давно это случилось? — спросил Сергеев.

Гондольер зашевелил губами, видно, отсчитывая в обратном порядке дни недели, и ответил минуту спустя:

— В среду, кажется. Да, точно в среду. Аккурат в тот день еще мужика нашли без башки.

Иванов и Сергеев переглянулись.

— Неужели в тот же самый день? — переспросил Сергеев. — Вы ничего не путаете?

— Я никогда ничего не путаю, — оскорбился гондольер. — Раз сказал — в среду, значит — в среду.

— Интер-ресно, — пророкотал Сергеев и задумался над сопоставлением двух происшествий.

— А скажите, уважаемый, — с улыбочкой поинтересовался Иванов, — не знаете ли вы неких людей под фамилиями Жребин, Пряхин или Неизбежин?

В один миг выражение лица гондольера переменилось, от его прежней веселости не осталось и следа, он стал мрачен.

— Ну так что? — поднажал Иванов.

— Я-то знаю, конечно, как мне их не знать, — ответил гондольер с явной неохотой. — Только зачем вам интересоваться этими некромантами?

Задумавшийся Сергеев, уловив из сказанного гондольером последнее слово, сильно вздрогнул и едва не вывалился за борт. Быстрый Иванов отреагировал правильно, вцепился в полу пиджака Сергеева и усадил напарника обратно.

— Все страньше и страньше, — сказал Сергеев, поправляя на себе пиджак, перекошенный Ивановым. — Они настоящие некроманты, или просто люди о них так говорят?

Гондольер пожал плечами.

— Говорят, — ответил он рассудительно, — но ведь зря говорить не станут.

— И все-таки, несмотря на ваше предупреждение, — вклинился Иванов, — мне хотелось бы узнать, где можно найти сих некромантов?

— В крематории, — мрачно объявил гондольер.

— Ах да, конечно, — пробормотал Иванов. — Там же было написано…

— Что же, любезный друг, — обратился к гондольеру Сергеев, — везите нас в крематорий.

— Как прикажете, — хмуро сказал гондольер, опусти в воду весло и ожесточенно погреб, словно приговаривая: «вот вам, вот вам…» Баркаролу он на этот раз не запел. Так они плыли молча, под обиженное поскрипывание дерева и сердитый плеск волны.

Гондола приблизилась к зданию, выстроенному из белого силикатного кирпича и на три этажа поднимавшемуся над водой. Над крышей здания черная труба торчала обугленным пальцем, указующим в небо. Огромная стая чаек плавала по улице возле стен крематория, их тут были сотни. Ни Иванов, ни Сергеев никогда прежде не видали столько птиц сразу. На краю крыши крематория сидели три человека: двое, повернувшись к улице спинами, кажется, о чем-то беседовали, а третий, свесив ноги с карниза, зорко смотрел вниз.