Станислав Романов - Мертвая голова Страница 15

— Как прикажете, — хмуро сказал гондольер, опусти в воду весло и ожесточенно погреб, словно приговаривая: «вот вам, вот вам…» Баркаролу он на этот раз не запел. Так они плыли молча, под обиженное поскрипывание дерева и сердитый плеск волны.

Гондола приблизилась к зданию, выстроенному из белого силикатного кирпича и на три этажа поднимавшемуся над водой. Над крышей здания черная труба торчала обугленным пальцем, указующим в небо. Огромная стая чаек плавала по улице возле стен крематория, их тут были сотни. Ни Иванов, ни Сергеев никогда прежде не видали столько птиц сразу. На краю крыши крематория сидели три человека: двое, повернувшись к улице спинами, кажется, о чем-то беседовали, а третий, свесив ноги с карниза, зорко смотрел вниз.

Гондола стукнулась бортом о причал. Иванов и Сергеев сошли, и гондольер немедленно отчалил.

— Постойте, — окликнул его Иванов, — а как же?..

— Да ладно. — Сергеев махнул рукой, задрал голову кверху и крикнул бородачу, который невозмутимо взирал на федералов с высоты своего положения: — Добрый день.

Вместо вежливого ответа бородач зажмурил левый глаз и плюнул. Плевок угодил на спину одной из чаек, птица сварливо крикнула, но не улетела.

— Невежа, — сказал Сергеев.

— Хам, — сказал Иванов.

Бородач не реагировал на присутствие и высказывания федералов, так и сидел на краю крыши, не изменив ни позы, ни выражения лица.

— Как думаешь, он на нас не плюнет? — с опаской спросил Иванов.

— Обязательно плюнет, — ответил Сергеев. — Если мы будем слишком долго мяться возле дверей.

Иванов с усилием отворил тяжеленную, словно из свинца отлитую дверь крематория, и напарники вошли внутрь. Внутри было тихо, прохладно и сумрачно — так показалось Иванову после солнечной улицы. И никого. Большой холл, ряды деревянных скамеек, белые стены, пол выложен в шашечку черной и белой кафельной плиткой. Слева от входа приотворенная дверь, а за дверью лестница на верхний этаж.

— Похоже на институтскую аудиторию. — Иванов кивнул в сторону кафедры в конце зала.

— Или на кирху, — задумчиво сказал Сергеев.

Произнесенные слова звучали раскатисто и гулко, их призрачное эхо долго металось между стен.

Федеральные агенты стали подниматься наверх. На площадке второго этажа Иванов мимоходом проверил двери, двери были заперты на ключ и не открылись. Двери на третьем этаже также оказались запертыми. Иванов безрезультатно подергал за дверную ручку, разочарованно вздохнул. Внимание Сергеева привлек предмет, лежавший на подоконнике узкого лестничного окошка. Это была небольшая коробка, склеенная из скверного серого картона, на лицевой стороне тусклыми расплывающимися красками был изображен фрагмент карты северо-западного региона (полувековой давности, если судить по очертаниям берегов), а в нижнем левом углу, в синем сегменте было написано загадочное слово «Беломорканал». Сергеев повертел коробку в руках — она была пуста, лишь несколько бурых крупинок внутри, от них резко и сильно пахло табаком.

— Что нашел? — спросил Иванов.

— Коробку из-под папирос, — ответил Сергеев, аккуратно вернув на место пустой «Беломорканал».

— Это не Деревянко оставил, — сказал Иванов. — Не его сорт.

— Сам знаю, — сказал Сергеев.

Федеральные агенты прошли еще один лестничный пролет и выбрались на плоскую крышу крематория, засыпанную хорошо пропеченным на солнце мелким гравием. Троица бородачей сидела на краю крыши в прежних позах. Иванов обратил внимание, что все они очень похожи друг на друга.

Прежде чем Иванов и Сергеев успели предъявить свои служебные удостоверения, один из бородачей спросил:

— Вы федеральные агенты?

— Написано на нас, что ли? — проворчал Иванов, совсем как утром, когда Сильвия тоже опознала в них федералов.

— Просто вы похожи на тех двоих, что приходили позавчера, — пояснил другой бородач. — Прямо как братья.

— Кто бы говорил, — буркнул Иванов.

— А мы и есть братья, — сказал Сергеев, показывая свою красную книжечку с золотым гербом. — Братья по оружию.

— Мы бы хотели побеседовать с Лаврентием Жребиным, Климентом Пряхиным или Антоном Неизбежиным, — сказал Иванов.

— Давай — беседуй, — разрешил один бородач. — Лаврентий Жребин — это я и буду.

— Климент Пряхин, — представился другой. И, не оборачиваясь, показал большим пальцем себе за спину. — А вон тот неразговорчивый товарищ — Антон Неизбежин.

Антон Неизбежин никак не отреагировал на то, что за последнюю минуту его имя было произнесено дважды.

— Небось про Копфлоса станете спрашивать, — угадал намерения федералов Лаврентий Жребин.

— Совершенно верно, — сказал Сергеев, не удивляясь его проницательности. — Что вы про него можете рассказать?

— Да ничего, в общем, — ответил Лаврентий Жребин.

— Де морциус, — сказал Климент Пряхин, подмигнув Иванову левым глазом, — ниль низи бене.

Черт возьми, работники крематория были не так просты, как могло показаться с первого взгляда.

— Что, никаких «бене» про Копфлоса нельзя сказать? — не подавая виду, спросил Иванов. — Неужели такой плохой был человек?

— Знали бы чего сказать — сказали бы, — проворчал Лаврентий Жребин. — А так, что зря языком-то молоть…

— То есть?.. — начал было Сергеев.

— Вот именно, — перебил его Климент Пряхин. — Не знали мы ни его друзей, ни его врагов…

— И ничего не можем сказать по поводу его погибели, — прибавил Лаврентий Жребин.

— Вы и нашим коллегам так же отвечали? — спросил Иванов.

— Ну, не слово в слово, — сказал Климент Пряхин и посмотрел на Лаврентия Жребина. Жребин посмотрел на Пряхина и закончил: — Но смысл был тот же самый.

— И наши коллеги остались удовлетворены вашими ответами? — не поверил Сергеев; он знал, каким настырным мог быть Деревянко в расспросах.

— А нам-то откуда знать про ихнее удовлетворение? — вопросом на вопрос ответил Лаврентий Жребин. — Мы им только отвечали, а сами ни о чем не спрашивали.

У федеральных агентов имелся еще один вопрос к работникам крематория, но ни Иванов, ни Сергеев не осмеливались его задать, что-то их останавливало. Те смотрели на этих, эти — на тех. Пауза затягивалась.

Иванов наконец решился.

— Скажите… — произнес он — и осекся.

Доселе неподвижный Антон Неизбежин вдруг пошевелился, неторопливо повернул голову, явив на обозрение федералам великолепный античный профиль. Иванов отчего-то страшно испугался, у него перехватило дыхание, и вопрос застрял в горле. Сергеев пережил странное чувство зависания, словно в скоростном лифте, идущем вниз. А Неизбежин просто прислушивался к слабому отдаленному звуку: где-то за пару-тройку кварталов от крематория надсадно гудели лодочные моторы. Антон Неизбежин медленно поднялся на ноги, повернулся лицом к затаившим дыхание федералам.