Сон негра - Даниил Юрьевич Гольдин Страница 18

Матрас раскачиваю. Достать бы. Мне же подарок оставила. Ухватиться надо – руки не хватает. Сдвигаюсь, край уже воду черпает, под грудью хлюпает. Зальется вода в ноздри дырявые. Выдыхать надо. Голову под воду опускаю, под днище матраса тянусь. Носом булькаю непрерывно. Пока пузыри идут – не страшно, что вниз головой, не зальется вода в череп. Бульк. Бульк.

Ухватил крепче зуб. Острый, ладони режет. Нити обмотались вокруг него – не пускают. Бульк. Кончается воздух. Вдохнул мало. Вылезать пора, а зуб жалко пускать – повиснет на нитках глубоко где-нибудь, не нашарю потом. Дергаю. Бульк-бульк. Со всех сил туда-сюда. Воду расплескиваю. Зуб хочу.

А тут глаза белесые круглые на меня таращатся. То один, то другой. Бульк – дернулся, щенка скинул. Зуб выпустил, барахтаюсь, щенка ухватить пытаюсь: где он? Утонуть не должен. Рядом где-то. Сам уже по брюхо в воде.

Бульк – соскользнул. Тронул тельце в толще, оттолкнул куда-то, не могу нашарить. Не вдохнуть уже – густая вода вокруг, и гула нет. Только глаза белесые, неподвижные. Даже рук своих не видал, а глаза – вот они. Смотрят внимательно. Плавники вот тоже. Два. Четко так вижу. Каждый лучик в плавниках белым мерцает. Подгоняют лениво воду.

Снова тельца ребром ладони коснулся, ухватил за лапку. Теперь не сбежишь. К себе прижимаю.

Напротив замерла она. Смотрит. И я смотрю. Кроме нее и смотреть не на что. Теперь и зубы-иголки мерцают. Рядами ровно. Пониже глаз. Расходятся – пасть открывает. Большая. Голову смогу всунуть. А надо ли? Нет уж, милая. Сожрать сама потрудись.

А может, далеко она где-то? И еще больше. Только она ведь тут есть – и сравнить не с кем. Сейчас подплывет и целиком меня глотать будет. Тянусь – да вот она. Нос чешуйчатый. Больно будет, когда в мягкое зубы вопьются. Порвет, до костей обглодает. Зря плоть наращивал. Может, это ты Государя поглодала так, Щука? Еще шире пасть разевает, голодная, – не дам тебе руку отъесть. Поборюсь с тобой, хоть ты и сильнее, милая.

Закрывает пасть. Сошлись зубы, а глаз уже куда-то мимо плывет. Скучно ей со мной. Зевает. А тихо-то как тут. Глаз круглый один, белый, смотрит на меня, будто я мал просто, глупый, и что с меня взять. Хвостом толкает. Он как весло. Я за хвост берусь рукой, другой все трупик щенячий к себе жму – схоронить еще надо. Лучи скользкие, перепонку держат. Рыба сильная, нежная. Стряхнуть меня может – не заметит даже, а все медленно так хвостом поводит. Право – лево: к воде ластится, меня ведет.

Спокойно с ней так. Смотрю: плавник спинной парусом стоит. Кости тонкие светятся. Сам плавник блеклый. Глаза вижу, плавники вижу. Только они и есть, может. Но чувствую же ее бок. Вот, рукой по нему веду. Против чешуи. Все щенка не выпускаю, хочу до спины ее добраться. Толкнул себя от хвоста Щучьего, а она будто и ждет специально. Замерла почти – а я проплыл чуть вдоль ее бока скользкого, и левой под плавник ухватил. Держит.

Большим пальцем к ладони щенка прижимаю. Сломанный и не ноет больше. Тельце крошечное болтается, поперек его пережал, там, где сплющено. Знаю: здесь ее жабры рядом. Воду цедят. Вода густая – вот Щука и зевает. Кажется, вижу их. Дуги костяные в темноте светятся, раскроются – схлопнутся. И по новой. Но тускло так светятся – может, это уже мерещится мне.

Левой рукой под левый плавник держу Щуку. Будто знакомимся. Я вот… А, ну его. Подумает еще Щука, что подкармливать ее буду, и вместе с рукой щенка отхватит. А мне еще оду Кощею писать. Или и писать не надо будет, если руки не будет? Может, отстанут от меня, наконец. Тогда ешь, рыба, ешь.

Она вздрагивает вся, как стряхнуть хочет. Не понравилось ей, что я других мараю. Чужие слова говорю, собой быть не могу. Ну тебя, Щука. Не я тебя выманивал. Это ты на стремнине стоишь, а я вообще хотел только жить себе спокойно. Вот что тебе от меня надо, рыба? Тоже стихов хочешь? Молчишь… И я молчу. Только тянешь меня куда-то.

Скучно с тобой, Щука. Хоть и хорошо. Тянешь уже, может, вечность. Было ли еще что? Вроде так и плыли всегда. Люблю тебя, рыба. Хорошая ты. Треплю ее по холодной холке. Сильная рыба, смелая. Может, и желания исполняешь? Я вот не знаю, чего хочу. Пусть у людей все хорошо будет. И Царь мудрый, и слово свободное. И прославиться хочу. «Умами повелевать», как Государь говорит. И жить хочу вечно. И помереть поскорее. Поспать перед этим бы только. И чаю выпить. Всего хочу, а на деле все равно по боку щучьему. Было б что важное. А раз нет – было бы здорово плыть в город Ив через затопленные в паводок деревушки на деревянной лодочке.

Щука дернулась, головой мотнула. «Недовольна снова» – думаю. А она замерла вдруг. Глаза потускнели. Я и двинуться не успел – погасли. И плавники растворились в воде будто, не светятся больше. Я в темноте повис. Чувствую: обмякла вся Щука и заваливается. Брюхом кверху ложится. Обнял ее. Брюхо мягкое, нежное. Что же ты, рыба? Завезла и бросаешь. Глажу ее. Щекой к чешую прижимаюсь. Шшшшшш. Ну, будет тебе, будет.

Рукой к голове веду. Жабры острые, башка огромная. Глаз нащупал. Стеклянный, мертвый. По голове глажу – торчит что-то из макушки. Вниз как киль уходит. А мы все висим где-то вместе.

Древко. С мой палец толщиной. Хочу выдернуть, но плотно вошло, сидит, не лезет. Рыбья голова следом мотается – не упереться, чтобы достать. Ближе подползаю, головой к голове прильнул. Одной рукой щенка держу крепко. Раздавил уже совсем, растерзал, но похоронить надо.

Перевернуть хочу рыбину. Или сам за ней переворачиваюсь. Не разобрать уже, где верх, а где низ. Расшатываю древко – облачко белесое в воде растворяется. Прямо там, где стрела рыбью голову пробила. Сочится дымка из раны, закручивается спиральками, исчезает. Я засмотрелся: красиво очень. Как гейзер или медуза. Кому стихи нужны, когда есть такое на свете?

За ногу меня взяло что-то и поволокло. Тащит. В воде вытянуло, а щенка держу и древко не