Прямой контакт - Никита Велиханов Страница 20

***

Митяево, 28 мая 1998 года.

Андрюха с трудом поднял голову. Господи, как все болит, такое ощущение, что с похмелья вагоны разгружал. Андрюха оглянулся. Яркое солнышко светит прямо в глаза, вокруг тихо — травка растет, деревца зеленеют да водичка плещется. Где я? Как я сюда попал? — настойчиво стучит у Андрюхи в голове. Он встаёт, потом снова садится, в голове у него туман. Несколько минут, как ему кажется, у него уходит на то, чтобы вспомнить, кто он такой. Постепенно голова, абсолютно пустая в момент пробуждения, начинает заполняться обрывками каких-то воспоминаний... Зовут его Андрей, ему... 34 года, жена есть, сын Дениска, брат... Воспоминаний становится всё больше, они возникают, как кажется Андрюхе, где-то в середине головы и потом аккуратно раскладываются по своим полочкам. Единственное, чего никак не может вспомнить Андрюха, — где он и как сюда попал. Что-то подсказывает ему, что он, кажется, собирался на промысел... Нуда, точно, Дарья ещё еду собирала. А где она, в смысле еда, и где лодка? Андрюха поднимается и пытается отыскать хоть что-то, что связывало его с прежней жизнью. Он обходит весь остров, потом ещё раз обходит — уже по диагонали — никого и ничего.

— Интересно, какое сегодня число... Неужели я спал и все забыл? Господи, как же я выберусь-то отсюда? — Мысли, обрывочные, тревожные, с огромной скоростью проносятся в Андрюхиной голове. Он вскакивает и снова начинает обходить остров, потом пытается кричать…

Андрюхе становится страшно. Он опускается на колени и чувствует, как солёные слезы текут по щекам и проникают в уголки рта. Потом он пытается молиться, как ещё в детстве учила его бабушка, но слова не приходят к нему. Андрюха сворачивается калачиком, поджимая ноги к самому подбородку, и застывает в этой позе, подсознательно ощущая, что она самая правильная, самая спокойная. Незаметно для себя он засыпает, и во сне к нему приходит какой-то огромный светящийся человек. Он протягивает к Андрюхе руки, и за этим движением к Андрюхе летит легкая струя света, она подхватывает его, как пушинку, и несет, несет куда- то... И он летит на этом световом облаке, ему хорошо и спокойно, как было только в детстве. А человек уходит куда-то вдаль, и световое облако тоже постепенно исчезает. И во сне Андрюхе кажется, что все это с ним уже было.

— Слышь, Алёшка, лодку-то заноси, ты чего её так кинул. А то утром проснемся — ни лодки, ни фига. Вот тогда попрыгаем.

— Э-эх, — Алёшка отрывается от большой высохшей ветки, которую он уже намеревался взгромоздить себе на плечи, и идет к берегу. — У тебя рук, что ли, нету? Сам бы затащил...

— Поговори мне ещё... Зачем ты вообще тогда нужен? Толку от тебя, как от козла молока.

— А нет толку, так и не брал бы.

— И не возьму, на кой ты мне сдался. Что с тобой, что без тебя — разницы все равно никакой... Ну, чего встал? Ветки иди собирай, а я пока место приготовлю.

Андрюха проснулся и прислушался... Голоса, точно голоса... Ёлы-палы, люди. Андрюха вскочил и побежал.

— Эй, э-эй! Я здесь, тута я!

— Алёш, кричит кто-то... Пойдём посмотрим. Топор вон на всякий случай возьми. — Дядя Миша ещё раз прислушался и осторожно направился в сторону зарослей, откуда доносился крик.

— Дядя Миша! Господи, слава Богу, а я уж думал, что пропал... Да я это, я. Ты чего, не узнаешь меня, что ли?

— Да это точно Андрюха Горохов! Лёшка, иди сюда! Андрюха, ты как здесь, ты откуда взялся? — Дядя Миша шагнул навстречу Андрюхе, уже готовому прыгнуть к нему на шею, и сжал его в своих жилистых руках. — Ну, здравствуй, бродяга. А мы уж и не думали живым тебя увидеть, ведь похоронили уже и выпили даже за упокой души. Значит, долго жить будешь, чертеняка... Погоди, а Мишка-то где, не с тобой, что ли?

Только сейчас, после слов дяди Миши, Андрюха вспомнил, что с ним ведь, точно, был Мишка, брательник.

— Не знаю, нет его тут, я весь остров обошел. — И Андрюха вопросительно посмотрел на дядю Мишу, словно ожидая, что он ему скажет, где Мишка.

— Вы ведь вместе ушли... Да ты что, не помнишь ничего?

— Не помню.

— Ладно, пошли к лодке. Лёш, не стой как каменный, налей человеку стаканчик, видишь — дрожит весь... Ну, ничего, ничего, главное, что живой. А Мишку мы найдем, ты ж вот нашелся, и он отыщется.

Домой, несмотря на уговоры Андрюхи, боявшегося остаться на этом проклятом острове даже на час, решили отправиться всё-таки утром. Скоро Алешка насобирал сухих веток, разложили костерок, ушицы состряпали... Только почувствовав удивительно вкусный запах ухи, Андрюха осознал, как он хочет есть. Он уже приготовился заглотить всю налитую щедрой рукой Алёшки уху, но дядя Миша, пристально посмотрев на сильно исхудавшее за эти дни Андрюхино тело, много есть ему запретил.

— Жижи вон похлебай, а хлеб не трогай. Не ел ты долго, так что с непривычки плохо может стать. Да не набрасывайся ты так! Потихоньку пей, маленькими глотками... Ничего, отъешься ещё. Дарья-то, небось, закормит теперь с такой-то радости.

Андрюха повозмущался для порядка, но смирился. Спаситель всё-таки. Пить он наотрез отказался — от одного запаха самогонки его мутило так, что даже подумать о том, чтобы проглотить эту гадость, противно было. Всю ночь Андрюха не спал, ни на шаг не отходя от дяди Миши и тревожно всматриваясь в темноту.

Утром, внимательно изучив близлежащие острова и не найдя на них Михаила, мужики вернулись в село.

Дарья, увидев Андрюху стоящим живым и здоровым на пороге собственного дома, чуть не сошла с ума от радости.

— Господи! Вернулся, живой... — Бросившись ему на шею, она покрывала его заросшее лицо поцелуями и плакала, плакала, а потом целые сутки простояла на коленях около его кровати и дала зарок — обязательно съездить в Астрахань и в трёх церквах отслужить благодарственный молебен.

Андрюха за свое почти недельное отсутствие очень отощал, но под чутким Дарьиным присмотром довольно быстро начал набирать потерянные килограммы. Он так ничего толком и не вспомнил, и постоянно мучился каким-то непонятным чувством вины перед