Александр Лонс - Цепея неморалис Страница 20

— Я не подойду? Чтобы никакого напряга?

— Ты? Нет. Ты спокойный и надежный, как дубовый пень, и на тебя всегда можно опереться. Но с тобой не побежишь гулять в дождь, не отправишься на сумасшедшую вечеринку, не поедешь искать заросшую потерянную старинную дорогу в лесу. Это так, образно говорю, не буквально. В тебе нет романтики и того безумства, что мне временами так недостает… — Стелла подумала несколько секунд и вдруг добавила: — И еще хочу много денег для хорошего оборотного капитала.

— Чего нет, того нет, а насчет капитала повторяешься. Мне сейчас только дорог в лесу и всяких безумств не хватает. О прочем даже не говорю — последнее время вообще что-то странное происходит. Зато есть у меня один приятель, точно слегка ненормальный. А может, и не слегка. Об этом человеке можно говорить долго и разно, но одна из его выдающихся способностей — уметь очень реалистично болтать о больших деньгах и стартапах (я, правда, не знаю толком, что это такое). Пыль в глаза он пускать умеет, и регулярно всякие идеи выдвигает. В разговоре может по памяти назвать стоимости крупнейших проектов, имена учредителей, перспективы развития. Любимое занятие — назначать встречи руководителям крупных компаний и втирать очки. Но отыскиваются люди, которые охотно ведутся на это! Может договориться с ним, и он обучит тебя, как правильно говорить о больших делах? Уверяю, все соседи завидовать будут.

— Интересные у тебя приятели, однако, — скучным голосом сказала Стелла.

— Есть такое дело… А знаешь, ведь за тобой должок.

— О чем это ты?

— Ты же мне так до конца и не рассказала о том алмазе, помнишь? Историю бирюзового бриллианта? Уже полтора года прошло, а я так и не дождался. Обещала ведь, помнишь?

— Помню. Такое поди забудь. А зачем тебе? Сам же сказал, полтора года прошло, много чего утекло.

— Как это — зачем? Меня помнится, какой-то дрянью накачали, в психушке продержали больше месяца[9]. С твоего, между прочим, ведома. Или что-то путаю?

— Так и думала, что ты об этом заговоришь.

— Ну и? — спросил я, предчувствуя нечто недоброе. Я-то ожидал скандала. — Что теперь?

— Могу рассказать.

«Что-то уж очень легко она согласилась, — засомневался я. — Такого же не может быть! Не к добру это, ой не к добру. И чего это меня за язык дернуло?»

— Давай.

— Что, прямо сейчас? — правдиво удивилась Стелла.

— А сейчас чем плохо? Время у нас есть.

— Могу не успеть. Ладно, давай так. Информацию буду выдавать порциями, кусочками. Только не перебивай и не выноси мне мозг, а то вообще ничего не буду рассказывать! Я и так молчать должна, а ради тебя на всякие нарушения иду. С меня подписку взяли, между прочим. Материалы самого дела комментировать не могу, но могу рассказать об обстоятельствах, связанных с защитой прав человека. Ну, ты понял, да? История получилась довольно сложная, нынешняя система действительно способна сломать мозг кому угодно. Поэтому расскажу упрощенную версию событий, отдельными эпизодами. Не беспокойся, основная суть не пострадает. И еще одно. Ты потом будешь мне напоминать, где остановилась и чем закончила.

— Тогда, может, запишешь, а я потом почитаю? Или на диктофон наговорить можно.

— С ума сошел?

— Почему это? Будет чисто литературное произведение.

— Меня за подобные произведения по стенке размажут.

— С чего бы? — решил «сыграть дурачка» я. — Ты хорошие тексты делала, мне нравились. Мы с тобой даже что-то совместное пытались сотворить, помнишь?

— Помню, конечно. Но опубликовано-то только под твоим именем, — с неожиданно обиженной интонацией сказала она. Вот не думал, что для нее это имеет значение!

— Сама же об этом просила, настаивала даже.

— Да, просила. И сейчас, если бы замутили нечто подобное, попросила бы о том же. Но я тысячу лет уже не сочиняла связных повествований. Даже оформлением и версткой не занимаюсь — незачем. Недавно что-то этакое попыталось осуществить, но только какие-то случайные наброски и скетчи вылезают… А просто так писать — времени жалко. Уже совершенно не чувствую текста и не понимаю как сшивать разрывы… Вернее, как сглаживать границы. Ну, ты понял, да? Короче, постепенно пытаюсь вспомнить «тайминг» и «спейсинг», но сейчас выдерживать массу и объем сложнее в разы. Всегда с этим проблемы были. Короче — мне рассказывать или нет? Слушать-то будешь?

— Ага, буду. Давай, начинай. Я тебя очень-очень внимательно слушаю.

— Тогда слушай… — начала Стелла. — Как-то так получилось, что все вокруг говорят, что я похожа на тренершу детского спортивного клуба, «хорошо сохранилась» и никак не смотрюсь на свой полный тридцатник…

8. Стелла и административный этаж

Стелла, молодая привлекательная женщина, похожая на тренершу детского спортивного клуба, как говорится «хорошо сохранилась» и никак не смотрелась на свой законный тридцатник — возраст, когда жизнь перестает улыбаться во всю ширь. Своим именем она была обязана чудаковатому отцу-киноведу, обожавшему черно-белые мелодрамы тридцатых годов прошлого века, а внешности — как природному генотипу, так и любви к активной жизнедеятельности. Однако Стелла Олеговна Петрушина к своему имени давно привыкла и сменить его хотела лишь в детстве, когда за высокий рост одноклассники жестоко дразнили ее «Верстой Коломенской», «Дылдой» и, почему-то, «Стоеросовой Дубиной». Своей матери она никогда не помнила, отец уходил от разговоров на эту тему, но из отрывочных сведений знала: мама умерла сразу после родов. Стелла росла тихим одиноким ребенком и сколько себя осознавала — училась. Сначала в школе (детский сад уже вытравился из памяти) потом на философском факультете университета, и, наконец, в магистратуре при том же факультете. Планировала аспирантуру, но сначала отложила, а позже и совсем передумала. В детстве и в подростковом возрасте ее постоянно шпыняли. За необычную внешность, за несдержанный язык, за то, что «много о себе воображает». Себя она считала «уродиной», и стыдилась своего, как ей тогда казалось, несуразного вида. Слишком большие и чересчур широко поставленные глаза. Слишком выпуклый лоб. Слишком маленький, с низкой переносицей, нос. Чрезмерно пухлые губы. Излишне длинная шея. Круглые, и, какие-то оттопыренные уши. Высокий рост. Но к определенному возрасту все это сгладилось, и вдруг оказалось, что Стелла красива своеобразной «инопланетной» красотой, поэтому недостатка в поклонниках девушка не испытывала никогда. Однако то обстоятельство, что в детстве девочка числилась гадким утенком и подвергалась постоянным нападкам других детей, приучило ее к железному терпению и невероятной выдержке. Изредка, в исключительных ситуациях, она могла вспылить и кого-нибудь грубо оскорбить, причем сама же потом и страдала.