Площадка (СИ) - Третьяков Михаил Страница 21

Действительно, кто же, если не я? В лаборатории никого не осталось, с кем можно было работать и обсуждать результаты данных.

Мы с Аней снимали показания, и казалось, что это никогда не закончится. В лесу, под кронами могучих деревьев, было не так дождливо, но все равно ощущение беспросветности не оставляло меня ни на секунду. Оттого неожиданно резко и громко в образовавшейся дождливой тишине прозвучал характерный звук мессенджера: «Жду после обеда на кофе с пирожным». Я ответил односложно: «Хорошо».

В этом мире можно было пересчитать по пальцам людей, которые могли заставить меня изменить мои планы. Конечно же, это шеф и директор. Но все это было производственной необходимостью. А она была чем-то особенным. Я точно знал, что ничего не изменится, если я перестану ее видеть, для нее-то уж точно. Но наши встречи… Сам факт моего нахождения рядом с ней делал меня чуточку счастливее, и нет ничего странного в том, что я хотел сохранить это состояние.

Жизненный опыт — вещь крайне полезная, но до ужаса неудобная, поскольку именно он позволяет прогнозировать будущее и выстраивает в голове возможные риски. Конечно же, я хотел быть рядом с ней, но при этом не хотел быть навязчивым, зная, что сильные чувства вернее всего могут уничтожить отношения. Именно эта осознаваемая мною невозможность делала наши редкие и всегда внезапные встречи такими важными событиями в моей жизни, ради которых я готов был даже бросить работу.

С Аней мы не сделали даже четверти, а все потому, что опоздали, да и не был у нее выработан навык, который нужен в любом деле, даже самом простом. Конечно, девочка старалась изо всех сил, но понимание, как лучше и сподручнее делать что-либо, приходит только тогда, когда сам попробуешь.

До обеда оставалось два часа, а еще надо было заехать в кафешку и купить пирожные. Зачем Ольга Николаевна хотела встретиться, мне было непонятно, но интересно было узнать причину.

Работать активно можно было еще где-то около часа, а потом надо было сворачиваться. Я прикинул темпы наших измерений и понял, что мы сегодня сможем выполнить только половину работы. Завтра предстояло ехать на ГОК, а значит, доделать работу надо было именно сегодня, то есть после встречи, продолжительность которой мне была совершенно неизвестна, поскольку она могла закончиться и через десять минут, и через два часа.

Больше всего в этой работе утомляли однообразие действий и то, что постоянно приходилось укрываться от дождя, который проникал под полог деревьев и ужасно мешал.

Когда мы наконец-то добрались до середины, то есть провели порядка пятисот измерений, я сказал, что надо ехать на перерыв. Аня, не привыкшая к таким нагрузкам, валилась с ног. Как только я сообщил, что для нее на сегодня все, в ее глазах засияла радость. Мы медленно вернулись по раскисшей дороге к машине. Сняли резиновые сапоги и переобулись. Я завел двигатель.

Мы не разговаривали, пока работали, но связки жгло, и сейчас, то ли от нагрузки, то ли от того, что действие препарата закончилось, внутри меня снова закрутило. Я отошел за машину и снял с лица маску — меня вырвало. Стало легче. Открыл заднюю дверь и из рюкзака достал пакетик антацида, размял его между пальцами, оторвал верхнюю часть по линии отреза, выпил. Вязкая, белая, приятная на вкус жидкость уменьшила жжение. Я вытер губы тыльной стороной ладони и надел маску.

В машине было как-то по-домашнему спокойно. Дворники с определенной периодичностью убирали капли со стекла.

Самое страшное для автомобилиста во время дождя — это две вещи: лужи и лужи со встречными машинами. Лужи опасны тем, что не видно, какой глубины яма, в которой они образовались. Лужи и встречные машины — тем, что отлетающие брызги заставляют непроизвольно отдернуться, потерять на несколько секунд обзор и, как следствие, контроль над дорогой.

Аня смотрела в окно на проплывающий лес. На дороге, по которой мы ехали, не было ни одной машины, и от этого казалось, что остального мира не существует, а реальны только мы и дождь. Город вынырнул из-за леса, и вместе с ним в салон ворвался шум дождя, который до этого был практически не слышен.

Я высадил Аню возле дома. Что-то изменилось в ней, в ее поведении, и это было связано не с моим утренним наездом, а с чем-то другим. Но у меня не было ни сил, ни времени, чтобы разбираться в особенностях ее поведения: в мыслях я был уже у Ольги Николаевны.

Не знаю почему, но каждый раз перед тем, как с ней увидеться, у меня возникало ощущение, будто бы я иду на экзамен. А когда ты на него идешь, совершенно неважно, готов ты к нему или нет. Сколько бы ты ни сдал этих экзаменов, а внутри все равно «сосет под ложечкой». Мое нынешнее состояние усугублялось еще и тем, что меня сегодня несколько раз рвало. Но, как бы плохо мне ни было, я не мог пропустить встречу с ней.

Снова вспомнился Андрей и как именно от него я узнал, откуда взялась эта самая «ложечка». Оказалось, в старину «ложечкой» называлась небольшая впадина над мечевидным отростком грудины, на границе груди и живота. В общем, ложечка действительно была там, где сходятся нижние ребра.

Перед тем как попасть к Ольге, я на всякий случай выпил еще один пакетик антацида.

Зайдя в приемную, я поздоровался с секретарем Ангелиной Альбертовной, которая что-то то ли методично набирала на клавиатуре по работе, то ли активно переписывалась в какой-нибудь социальной сети.

— К директору?

— Нет. Ольга Николаевна на месте?

— Да, на месте.

Я постучался. Из-за двери раздался ее хрипловатый голос:

— Входите.

Несмотря на достаточно теплые отношения, которые были между нами в прошлом, сейчас у меня не поворачивался язык назвать ее по имени. Неимоверная тяга к соблюдению правил преследовала меня всю жизнь. Я был подчиненным, и поэтому ни о каких панибратских отношениях не могло быть и речи. Мы оба вели себя так, будто бы прошлого не было, да и она никогда не предлагала перейти на «ты». А меня все устраивало.

Я сел, как обычно, напротив нее и поставил на стол пирожные.

— Чай, кофе?

— Чай.

Она повернулась и, открыв нижнюю секцию шкафа, достала оттуда свою белую кружку с чертополохом и картонный одноразовый стаканчик для меня. Я почему-то вдруг задумался о том, что это значит. Одноразовые стаканчики очень практичны: с одной стороны, можно выпить и выбросить, а с другой — требуют постоянного контроля: необходимо следить за их наличием и вовремя покупать. Может быть, наше общение с ней, да и я сам — всего лишь такой вот картонный стаканчик?

Самая страшная вещь — это оставлять меня наедине с самим собой. Все мои действия и постоянная занятость объясняются тем, что как только я перестаю думать о чем-то конкретном, то начинаю анализировать окружающих людей и их поведение. Это происходит неосознанно, помимо моей воли, и в своих рассуждениях я могу зайти очень далеко. Поэтому я одернул себя и посмотрел на нее.

Пока я думал о наших отношениях в разрезе одноразовых вещей, она быстро и ловко наполнила посуду горячей водой из кулера, который стоял у нее возле стены. Затем вытащила салфетки и коробку с набором чаев, которую открыла передо мной. Кроме того, она достала одноразовые ложки и длинные пакетики с сахаром — такие обычно предлагают в кафе или поезде.

Раздался звук пришедшего на почту сообщения. Она обратила свой взгляд на экран монитора. Как же я люблю наблюдать за ней в такие моменты! Губы слегка поджаты, вся мимика выражает целеустремленность. Она сделала несколько кликов мышкой и затем немного отъехала назад на стуле, чтобы лучше видеть меня.