Доктор гад - Евгения Дербоглав Страница 27

лестнице и ржал где-то внутри себя. Никогда не видел, как взрываются пауки. Смешно, наверное. Мать продала им пустышку, спрессованный порошок из яичной скорлупы, чтобы они не потащились к другому аптекарю, который может накормить абсолютно нормального мальчишку веществами для душевнобольных. Я потом пошёл в цех спросить, как всё-таки взрываются пауки – симметрично ли разлетаются лапки и так далее, а он там стоит и давит рвоту двумя пальцами. Я рассказал про пустышку. Он сказал, что у меня странное лицо. Что когда мне смешно, только глаза улыбаются, а рот не шевелится. Заставил рассмеяться. Так и сдружились.

– Стало быть, странным ты был всегда, но свихнулся потом, – Дитр провёл рукой по подбородку, наблюдая за Пауком, который гонял по грязному полу винную пробку. – Ты родился странным. Потому что тебя зачали… странно.

– Страшно, не странно, – спокойно бросил Ребус, хватая кота на руки. – У кого такие лапки? У кого такие?.. Ай, тварь, что же ты делаешь! – вскрикнул он, когда котёнок, которому надоели руки хозяина, впился в них когтями, прочертив на ладони три длинные царапины. Он спрыгнул на пол и принялся вылизываться.

– Котов… – Дитр помедлил, пытаясь припомнить, с какого года ввели законы об охранных котах, но решился, поняв, что Ребус не законник и мало что смыслит за пределами медицинского права. – Их по-прежнему выписывают в бессрочный найм по разрешению полиции? – спросил он, и душевник кивнул. – Тогда как ты получил бракованного кота?

– Взятка, – пожал плечами он и, увидев, как Дитр на него смотрит, поспешил объясниться. – Помог одной даме с абортом. Договорился с типом с Больничной дуги, сказал, что она не в том состоянии, чтобы рожать, но и на учёт в душевном отделении её ставить не следует. Да, я постоянно так делаю. Чего уставился? Имеешь что-то против абортов? – Ничего, – процедил Дитр. – Но ты не должен брать за это взятки.

– Ага, я вообще должен быть добрым доктором и работать за бесплатно, – Ребус презрительно зевнул. – Я ради них свихнулся, так что пусть платят. Деньгами, котами, коллекционным вином – плевать.

Дитр отмахнулся, решив больше его не донимать. Душевник берет взятки за помощь с абортом, а его коллега, Равила, в свою очередь, очень ловко вытащила Дитра из петли на медицинские эксперименты, всего лишь поговорив с Министром. У Больничной дуги – да и у всего Министерства общественного благополучия (а то и у всей Администрации) проблема «всемирной ржавчины». Туман опустился на Конфедерацию неспроста.

– Ты, следовательно, поехал к родне в Акк и там узнал о…

– О секте? Нет, не там. До этой дыры я так и не доехал, – Ребус скривился в отвращении и грохнул коробком над ухом, но тут же вспомнил что-то приятное, и лицо его посветлело.

«Забавно, – подумал Дитр. – Когда только познакомились, рожа у него была как мрамор. А едва почувствовал себя в тепле, начал гримасничать».

* * *

По данным Леары, семья Сирос проживала в поселении со странным названием Чистая Коммуна. Особой визой самого Улдиса ему добыли билет и усадили в третий класс.

С войной всё перемешалось. Третьим классом ехали и зажиточные горожане, и безрукий солдат в вечном увольнении, которого всю дорогу поила дама в чиновничьем мундире, бородатые всемирщики, работяги, глашатаи – все и всё на свете телесном.

Места были только сидячими, спать пришлось, откинувшись на спинку лавки, спрятав бумажник и папиросы под рубахой, чтобы не стянули. Он проснулся от заботливого воркования дамы, которая на гралейском распекала его, что не укрылся, и подкладывала ему под голову какой-то валик. У дамы имелось четверо совершенно не похожих друг на друга ребятишек (все наверняка от разных мужчин) и вдовья серьга в ухе. Господин при ней, судя по всему, был не мужем, а всемирным поверенным, на которого оставляют семью уходящие на войну люди, – Береговым, как рассказывал дядя Веллог.

– …совершенно один, разве так можно – в такое время! Хоть бы укрылся, хоть бы…

– Не пугай парня, Даинна, – хмыкнул мужчина, – взяла и разбудила. Может, он сном борется с голодом. Есть хочешь, красавец? Нет? Тебе надо есть, не для того старались твои родители и их родители и десятки поколений их предков, чтобы ты был тощим. Ешь давай.

Его опекали до конца поездки, и Рофомм, который с сородичами, кроме Веллога, доселе не водился, не понимал, зачем и почему. У него спросили лишь имя, и, когда он ответил, дама с Береговым переглянулись, а дети уставились на него как на фейерверк. Дама запричитала, что страшные времена наступили, раз уже за породистыми детьми нет никакого присмотра, а мужчина спросил, куда он едет один. Рофомм, вытащив карту, принялся искать поселение Чистая Коммуна, водя пальцем где-то у границы.

– Это тебе через Марил добираться, доедешь, а оттуда пешком, – наставлял его мужчина. – Странное какое-то название у этого места, да, Даинна?

– Какое-то неправильное, – она поёжилась.

Он не понимал, почему ему надо идти пешком, но, когда возница затормозил на площадной остановке посёлка Марил и заявил, что дальше он не поедет, Рофомм взбесился.

– Я вам плачу до Чистой Коммуны, туда и везите!

С чего б я должен тащиться несколько десятков сотнешагов в гору?!

– Ваше племя не любит лошадей, и ты это лучше меня знаешь, парень, – артачился кучер.

Рофомм попытался выпрыгнуть из открытой повозки прямо на козлы, чтобы отобрать у кучера вожжи, и грозил, что сейчас придушит его волю, если сам не поедет. Из приземистых, изящно декорированных зданий на маленькой площади выходили люди в кафтанах, наблюдая эту сценку, а сидящие на террасе ресторана господа оторвались от холодной бурлящей воды, косясь на остановку, где ругались кучер и пассажир.

– Поезжайте-ка отсюда скорее, – скривившись, сказала какая-то дама, прикрываясь от солнца зонтиком, – ваше животное воняет.

– Я ему и говорю, чтобы ехал, мне вообще сюда не надо, – заявил Рофомм, пнув ногой по бортику экипажа. – Давайте, трогайтесь!

– Чтобы тварь гадила на наших улицах? – возмутился кто-то. – Нет уж, пусть едет обратно, это конечная остановка. А вы сам дальше идите.

– И сколько я должен идти? – зло прошипел Рофомм. – В горы и по солнцу – полчаса, час? Мне надо в Чистую Коммуну.

– В вашей телесной форме, – протянул один из людей на террасе, – минут двадцать. Я могу подняться и попросить для вас средства от солнца, чтобы вы не сгорели или, чего хуже, не нахватались веснушек, хотите?

Рофомм, устав препираться, понял, что тут этих ненормальных слишком много и, бросив ассигнацию кучеру, выпрыгнул из повозки на тёплый от северного солнца булыжник. Люди разглядывали пришлого юношу, пока кучер торопливо разворачивал экипаж. Смотрели они без враждебности, но с интересом. «Не чужак», – наконец понял Рофомм. Как и для той семейки в поезде – он не чужак. Или не такой чужак,