Дело о золотом Купидоне (СИ) - Куницына Лариса Страница 27

— Он был человеком напрочь лишённым благородства, — кивнул де Вандом, — но в какой-то момент все заметили, что он пользуется симпатией у дам. Правда, потом выяснилось, что он либо покупал их за деньги, либо добивался своего шантажом. Думаю, что за этим он и пришёл к Аделаиде де Сюржер.

— Объясните мне, кем был её отец, — попросил Марк. — Я всё время слышу, что он был влиятелен, но его влияние многим не нравилось.

— Так и было, — кивнул де Лианкур. — Он был очень богат, его обширные земли располагались на северо-востоке. Он занимался земледелием и разводил скот на продажу, торговал зерном, кожами и тканями. Женился трижды и каждый раз вместе с девицей брал богатое приданое землями и деньгами. Приехав в Сен-Марко, он с чего-то решил, что может купить себе высокий пост, а поняв, что при Франциске для продвижения нужно иметь заслуги и достоинства, начал покупать людей, с их помощью продвигаясь наверх.

— Он давал чиновникам взятки?

— Скорее, оказывал некие услуги, — уточнил де Вандом, — которые ставили их в зависимое от него положение, а потом служить ему стало просто выгодно. Он мечтал стать коннетаблем, и кое-кто поддерживал его амбиции, хотя все военные бароны понимали, что на войне от него не будет никакого проку, ещё хорошо, если не будет вреда. И король твёрдо заявил, что коннетаблем его не назначит. И как раз в то время встал ребром вопрос о женитьбе короля. Красавицу де Лафайет, при всех её достоинствах, никто не желал видеть королевой. К тому же она была фавориткой, и надеть на неё корону было уже невозможно. Во дворец со всего королевства слетелись красотки и богатые наследницы, а де Сюржер вытащил из рукава свой козырь — Аделаиду.

— Она действительно была очень хороша, Марк, — кивнул маркиз. — Если б я не был тогда влюблён в мою дорогую Марию, то, может, и сам влюбился бы в неё. Все при дворе были очарованы ею…

— Он говорит о мужчинах, — усмехнулся де Вандом, — хотя не все. Твой дед барон де Сегюр не поддался её чарам, может потому, что он тогда уже тоже был обручён с твоей бабушкой. Так вот, Эрнан сразу заявил, что она морочит всем голову, и если в кого и влюблена, то вовсе не в короля.

— Просто в какой-то момент она попыталась его соблазнить, — проворчал де Фуа таким тоном, словно сожалел, что сам не был в тот момент на месте своего друга. — Эрнан обожал Франциска и был оскорблён тем, что девица, которая претендует на роль супруги короля, строит глазки его рыцарям. Потому он и решил вывести её на чистую воду. А потом он вдруг получил письмо без подписи, в котором указывалось, что ночью к Аделаиде де Сюржер явится на свидание Кальдерон.

— Я видел это письмо, — кивнул де Вильфор, — и оно меня взволновало. Я как-то не принимал всерьёз недовольство Эрнана этой девицей, а тут вдруг увидел доказательство его подозрений, да ещё упоминался столь ненавистный нам Кальдерон. Я предложил де Фуа, де Сегюру и ещё двум друзьям, увы, позже погибшим на войне, проследить за домом де Сюржера. Мы видели, как к дверям подошёл мужчина в плаще с капюшоном. Он скрывал лицо, но мы узнали Кальдерона. Он постучал и его тут же впустили. Мы не знали, что делать дальше. Не могли же мы среди ночи ворваться в дом графа де Сюржера! И тут произошло то, что дало нам такую возможность. Из дома послышались женские вопли. Кто-то звал на помощь и кричал, что кого-то убили. Собралась толпа, кто-то побежал за стражей, а мы ринулись к дверям. Испуганный привратник впустил нас, мы поднялись на второй этаж. Та женщина ещё кричала, но это была служанка. В спальне мы увидели на полу труп Кальдерона, над которым стояла бледная как смерть Аделаида. Следом за нами появился патруль городской стражи, а служанка завопила, что рыцаря убила её хозяйка.

— Бедняжка Аделаида, — ностальгически вздохнул де Фуа, — она столько пережила после этого! Ты знаешь, что её обвинили в колдовстве и чуть не сожгли на костре? Но потом наш друг… как его звали? Тот, что увлекался алхимией и взялся доказать её невиновность?

— Сильвер Мун, — кивнул маркиз. — Я рассказывал тебе о нём, Марк. Это он уговорил короля провести тщательное расследование и провёл его! Он и выяснил, что применялся этот странный яд, а девице в помаду кто-то подмешал мускус.

— Значит, это была интрига, — задумчиво произнёс Марк. — Кто-то знал о намерении Кальдерона той ночью пойти к ней, подбросил моему деду письмо и подмешал в помаду мускус белого бобра. Может, он, и правда, подкупил служанку, чтоб привлечь внимание к происходящему и не дать Аделаиде избавиться от трупа… К тому же именно эта служанка указала на неё, как на убийцу. Но кто это мог быть? — он взглянул на деда.

— Мы не знаем, — покачал головой тот. — Тогда мы были более воинами, чем царедворцами. Нас интересовали война, турниры, оружие и дружеские пирушки подальше от дворца. Все эти придворные дела с их интригами казались не более чем крысиной вознёй у трона, кипевшей в то время, как мы проливаем кровь за короля. Мы презирали их и сторонились. Разве что де Вандом, который уже тогда подвизался на дипломатической службе, что-то знал?

— Нет, — ответил тот. — Я был лишь офицером при главе дипломатической палаты. Помню лишь, что все эти склоки из-за грядущей женитьбы короля казались мне запутанными и неприятными. Тогда, помню, эти девицы ни чем не гнушались, ни клеветой, ни оскорблениями. Масла в огонь подливала и красавица де Лафайет. Она уже поняла, что дни её величия и славы сочтены и скоро её попросят убраться из королевских покоев. Она превратилась вфурию, и с наслаждением стравливала претенденток и продвигавшие их клики. Падение Аделаиды де Сюржер тогда было встречено едва не ликованием. Если честно, я был рад, когда маркиз де Рошамбо привёз свою юную дочь, и король сделал свой выбор. Прекратились все эти неприятные ссоры и интриги при дворе.

— Послушай, Марк, — оживился маркиз, — ты ведь хорошо знаешь эту старую сплетницу графиню де Лафайет! Вот уж кто тогда точно знал тайную подоплёку всех интриг! Расспроси её! Она с удовольствием расскажет тебе об этом!

— И то верно, — усмехнулся де Вандом. — Надеюсь только, что это дело не её шаловливых ручек!

В гостиную вошёл Теодор, и на его лице причудливо смешались облегчение от того, что он выполнил приказание своего грозного сеньора, и волнение: устроит ли этого сеньора столь тяжко давшийся ему результат трудов.

— Обед подан, ваше сиятельство, — доложил он.

— Что ж, идёмте за стол, — радостно улыбнулся маркиз, — И я надеюсь, для застолья у нас найдутся более приятные темы, чем убийства!

Марк пробыл у деда до самой ночи. Общение со стариками, особенно с де Вандомом и де Вильфором, которые, как и его дед, сохранили ясный ум и твёрдую память, было для него очень приятным и полезным. Он с улыбкой слушал их полные ностальгии воспоминания, смеялся их шуткам и запоминал некоторые пикантные подробности придворной жизни при короле Франциске, которые могли ему пригодиться в будущем.

Было уже довольно поздно, когда он засобирался домой. Ему кое-как удалось оторвать супругу от беседы с сестрой, которую они вели за кувшинчиком сладкого дамского вина, а потом отыскал в соседней с пиршественным залом гостиной сыновей, в обнимку спавших в большом резном кресле, обитом синим бархатом. Слуги вызвали из дальних помещений Эдама и Шарля, которые крайне неохотно покинули компанию оруженосцев, пировавших в трапезной для слуг.

Они вышли на Королевскую площадь, когда она уже почти опустела. Только дворники заканчивали подметать отполированную до блеска брусчатку после вечернего гуляния горожан, да где-то вдалеке проходил патруль городской стражи.

Небо над столицей королевства налилось сочной синевой, предвещавшей светлое утро. Марк нёс на руках Валентина, что-то бормотавшего во сне. Армана в его кружевах бережно прижимал к себе Эдам, в то время как Шарль шёл позади, положив руку на эфес меча и грозно озираясь по сторонам. Мадлен шла рядом с Марком, уцепившись за его локоть и кутаясь в бархатную накидку.

— Отец от тебя без ума, — бормотала она, обращаясь к мужу. — Я понятия не имела, что в молодости он был так дружен с обоими твоими дедами, а теперь так неожиданно породнился с ними. Он счёл это забавным и всё же очень горд. Он говорит, что ты похож на обоих, так же статен и красив, и от тебя веет благородством.