Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 30

– Есть кандидатуры? Мои ребята все на контроле у контрразведки комитета…

Ивашутин посмотрел пристально на Дроздова и спросил:

– Мы думаем об одном и том же человеке?

Начальник СВР вздохнул.

– Думаем то думаем, но есть большая-большая сложность. Он в матрице, и как его оттуда выколупать, я не знаю. Я не знаю, что с ним произойдёт, если мы станем использовать его не по назначению. И если он отклониться от плана, Марина это узнает сразу. Есть реперные точки, которые он пройти обязан.

– Так выдёргивайте его прямо сейчас…

– Как вы не поймёте… У него программа… Сейчас он входит в определённый объект и весь его организм настроен на вхождение. У него отключены одни и включены другие рецепторы и участки мозга…

– Хрена себе! – Оторопел Ивашутин, – Это так вот… Прямо аж вот так?! Ни хрена себе!

Он покачал головой из стороны в сторону.

– Ну, разведка! Ну вы даёте! Я думал вы деревянных солдат "Урфина Джуса" готовите, а вы интеллектуалов штампуете.

– Честно говоря, он у нас пока один такой. Другие, – узкоспециализированные.

– Тем более, надо пробовать, раз он у вас широкого профиля. Глядишь, и вытянет…

Глава шестнадцать

Только я успел отправить Элли домой, как пришло срочное "радио" от куратора.

– Вот посмотри, – сказала Джессика, показав бумажку факса с контрольной цифрой в углу.

Она не знала кодировку сигналов и была просто почтальоном.

– Рабочий стандарт, – сказал я. – Надо лететь за грузом.

Факс с "коммерческим предложением" пришёл Джессике на служебный номер из Стамбула и касался сферы деятельности её фирмы, где подрабатывал и я. А я понял, что мне нужно срочно добираться до Москвы. Быстро и срочно.

Я понял, что что-то случилось, но что, я даже представить себе не мог. Я, конечно, опасался, что "куратор" уже сидит в "кутузке", и меня могут взять прямо в аэропорту, но не вылететь в Москву не мог.

– Мне в Стамбул по делу, срочно, – сказал я.

– В Стамбул? Сейчас свяжусь с агентом…

Она набрала номер телефона билетного агента, запросила информацию…

– Рейс через два часа.

– Успеем.

В Стамбуле у меня было "окно"

– И сообщи Рафику, пусть, пока я лечу, подготовит документы на груз по форме 2-а, но чтобы я его сначала лично посмотрел.

– Хорошо…

– Я полетел, мам.

– Лети, сынок.

Никакого Рафика у нас в Стамбуле не было. Нужные мне документы представителя Одесского морского пароходства с загранпаспортом и служебной краткосрочной визой я забрал в тайнике, совсем недалеко от аэропорта Ататюрка. Уже через два часа я сидел в самолёте, летевшем в Москву. Как я понимал, мой дублёр, въехавший в Турцию, из Стамбула будет выбираться иными способами.

– Как добрался не спрашиваю. Всё шло под контролем.

Куратор был суров. Мрачным, я его никогда не видел. На его губах постоянно, нет-нет, да и мелькала тень улыбки, но сейчас эта тень просто время от времени выравнивала его лицо от озабоченности. Он старался внешне оставаться прежним, но получалось это у него плохо.

– Спасибо. Окно было чистым.

– Как твоё самочувствие? Вопрос не праздный.

– В норме.

– Что ощущаешь?

– Небольшой дискомфорт. Но я себя и в самолёте загружал задачками по сетевым процессам и коммуникациям. Лингвистическая деструкция речевых центров намечается. А так ничего.

– Ты прямо чувствуешь деструкцию центров?

– Чувствую, – Юрий Иванович.

Куратор покачал головой.

– Ни у кого такого не замечалось, – задумчиво произнёс он. – Чем это грозит?

– Не знаю… Подтормаживаю при разговоре на русском. Приходится мысленно переводить на английский, чтобы понимать.

– Надо же… Но такое мы замечали. Это не страшно… И всё?

– Прохладно, – соврал я.

– Ну ничего, когда холодно, одеться можно. Это когда жарко, до гола не разденешься…

Юрий Иванович, улыбнулся.

– Надо, Миша, тут поработать. Кроме тебя мне некому довериться… До такой степени… А самолично действовать тоже не получается. У каждого в системе своё место и свои функции… Это, как Штирлиц и Борман… Только случай позволил Штирлицу начать диалог с Борманом. Так и у нас. Члены Политбюро – такие же небожители. Извини за подобные сравнения… Полагаю, сообщить, хотя бы Григорию Васильевичу Романову о том, чтобы он был поближе к Кремлю.

– А я то как подберусь к нему, – усмехнулся я. – Я, даже не Штирлиц, а радистка Кэт…

Куратор улыбнулся. У него была хорошая и добрая улыбка.

– Есть кое-какие соображения, Миша. Он собирается в отпуск в Палангу… Перед отъездом Григорий Васильевич обычно собирается с семьёй на даче. Вот туда ты и приедешь под видом инструктора ЦК и вызовешь его в Кремль. Только волосы немного прибери, но не слишком коротко. Документы мы тебе дадим, в аппарат общего отдела ЦК ввели.

Я удивился.

– Полагаете, Романов поедет в Кремль с каким-то инструктором общего отдела ЦК?

– Во-первых, не с каким-то, а инструктором из аппарата завотделом Боголюбова Клавдия Михайловича. А его аппарат, – это контрразведка ЦК. Они следят за чистотой кадров, а не комитет. Это повелось с 1956 года. Там у них штат в тысячу человек. Всё есть: и технический отдел, и седьмой. С завтрашнего дня с восьми ноль-ноль работаешь на Старой площади. Утром сразу к Клавдию Михайловичу.

Я знал, что под лозунгом "исключить возможность возврата к 1937 году" органам госбезопасности было запрещено проводить оперативные мероприятия в отношении представителей партийно-советской и профсоюзной номенклатуры.

Это решение привело к росту коррупции и способствовало облегчению оперативного подхода зарубежных спецслужб к источникам секретной информации, так как руководящая элита страны оказалась без контрразведывательного прикрытия.

Я слышал про Комитет Партийного Контроля, который, вроде бы имел свою разведку и контрразведку, но чтобы такие же структуры имел "обычный" Общий ЦК… Это для меня стало открытием.

24 декабря 1984 года (месяц назад).

– Надо же! Угораздило Устинова умереть двадцатого декабря, в день чекиста! – Цинично сокрушался Ивашутин. – Все торжества насмарку. Да ещё как уйти! Ты в курсе, что Мартин Дзур тоже заболел? Плохо себя чувствует как раз после совместных учений, на которых присутствовал и Устинов.

– Может быть, совпадение? – Юрий Иванович пожал плечами и, помолчав, предложил. – Надо к Боголюбову сейчас пробиться и нашего человека ему предложить в "его" аппарат. Удобный момент. Пробрался бы ты к нему, а, Пётр Иванович. Ты ж говорил, у тебя есть аргументы для убеждения… И не надо будет тебе с ним в его кабинете разговаривать. Кто его знает, что у него там? А здесь, в колонном зале, точно ничего нет.

– Не уверен, – помотал головой Ивашутин. – Но… Надо попробовать. Я подставлю тебя… Скажу, что это твой парень. Что ему надо пересидеть какое-то время под крышей ЦК, чтобы потом перетечь за кордон и стать приманкой для ЦРУ.

– Не слишком мудрёно? Всё это здесь говорить…

– Всё-то нет, конечно… Сейчас намекну на его должок, а остальное завтра. Приходить в кабинет всё равно придётся, но второй разговор – не первый. Тем паче, надо будет обсудить его взаимодействие с новым министром обороны и попытаться расставить новые приоритеты в промышленности. Наши средства доставки задвинули хрен знает куда…

Утром двадцать второго января я входил в здание Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Никогда бы в жизни не подумал, что это возможно. Дом на Старой Площади партаппаратчики боялись больше, чем здание на Лубянке.

Авторитет его сильно вырос именно при Леониде Ильиче, когда международный статус Генерального Секретаря сравнился со статусами премьер министров и президентов западных стран. И усилия в этом приложил товарищ Громыко, упорно разъяснявший, что такое "генеральный секретарь" в СССР. В благодарность за это Леонид Ильич переподчинил Министерство Иностранных Дел лично себе, выведя Громыко из подчинения премьер министра Косыгина.