Григорий Симанович - Аполлоша Страница 30

«Феномен», которому предстояло стукнуться башкой о скалу, молчал. Зловещая пауза нависла над Игнатом, как черная грозовая туча над головой гипертоника в кризе. И тут Гоша катапультировался из кресла. И разразилось…

Так русско-еврейский интеллигент Георгий Арнольдович Колесов, вооруженный «великим и могучим», еще никогда не орал, нещадно брызжа слюною в сторону парализованного Игната. Такого истерического вдохновения он еще никогда не испытывал.

– За-чем-те-бе-мил-ли-ард-бля-ту-па-я-ско-ти-на-бля-жир-на-я-бес-тол-ко-вая-сол-да-фо-ни-на е… т… м…?! Чего тебе надо?! Для какой жизни?! Что ты собираешься покупать? Здоровую печень, чтобы выпить еще две цистерны водки? Новое сердце, чтобы сбежать от инфаркта? Новый х… метровый и потенцию к нему в комплекте? Счастливую старость, бля? Золотые шахматы и чемпиона мира в качестве тренера, чтобы твоя безмозглая репа запомнила сицилианскую защиту, и тогда обыгрывать меня раз в год? А может, песочницу детскую из золота? А что – засыплем ее до краев золотым песком! Во картинка: два немощных старика, под присмотром братьев Альцгеймера и Паркинсона сидят рядышком в маразме и куличики делают, окропив там все предварительно для вязкости! А еще лично тебе советую гроб золотой и место на Новодевичьем или на Пер-Лашез в Париже. И надгробье из каррарского мрамора, а по нему, бля, золотом: «Здесь лежит величайший козел на свете, русский предприниматель-муд…б, лучший друг бронзового бога Аполлоши!»

Багровый, в испарине, с глазами навыкате, Гоша рухнул назад в кресло и схватился за сердце.

Игнат от испуга вошел в ступор. Но пересилила тревога за друга, он дошел на неверных ногах до аптечки на кухне и накапал валокордину. Тот выпил, немного успокоился, посидел в задумчивости и хрипловато, на сорванном горле заявил:

– Вот что, Игнатий! Я все понял. Я зря иронизировал. Тобою опять овладела мания мести. Синдром твой вернулся. А может и не отпускал. Поэтому тебе заработанного мало. Шлепнуть клиента стоит несравненно дороже. И этот Аполлоша таинственным образом появился, чтобы помочь тебе грохнуть первого вице-премьера правительства России. Пепел Олежки стучит в твоем сердце – не обижайся, я серьезно, Игнаша, это из Тиля Уленшпигеля. Ты инициатор предстоящей операции, а он, Аполлоша, отвечает за финансовую сторону заговора. Но я – я в нем не участвую! Прости, дружище: без меня. И можешь презирать меня, не общаться больше никогда, тоже убить за одно – я пас.

Гоша перевел дух и уже совершенно спокойно, в повествовательной интонации продолжил:

– Завтра я оформлю доверенность на ячейку на твое имя. Оттуда возьму миллион. Нет, пожалуй, два. Я считаю, что заработал их честно. Остальным владей и делай что хочешь. Подкупай олигархов, вкладывай в биржу, мочи государственных деятелей, пропей, уезжай на Таити, раздай нищим, пусти на благотворительность, открой свой бизнес, и продавайте вместе с Аполлошей хоть экономические прогнозы, хоть пирожки с повидлом – это меня не касается. Я больше в эти игры с вами не играю. Отныне займусь только литературным трудом. Каким – не твое дело. Посвящу ему все оставшееся время жизни. После сегодняшней нашей встречи его у меня, думаю, поубавилось. Итак, завтра в полдень принесу. Будем просто товарищами и добрыми соседями. Встречаться придется намного реже. Я буду занят, и у тебя теперь дел невпроворот. Живи как знаешь. Звони по воскресеньям, если захочешь. Получится выкроить пару часиков, в шахматишки перекинемся. Все, Игнаша, пока!

На этой драматической ноте Георгий Арнольдович встал и, пошатываясь, покинул пенаты бывшего друга, изо всех оставшихся сил грохнув дверью.

Глава седьмая. «Черт с тобой!»

На следующий день Гоша привез доверенность на пользование своей сейфовой ячейкой на имя Игната. С дороги позвонил – не успел ли нажраться с отчаяния и уйти странствовать в город, как бывало не раз. Нет, был дома, голос, правда, странный, не узнать. Гоша не стал и разговаривать, бросил только: «Сейчас зайду!» – и дал отбой. Через пятнадцать минут позвонил в дверь. Хозяин не открывал.

Гоша отпер своим ключом и ввалился в кабинет. Игнат сидел, лицом зарывшись в сложенные на столе руке. Он издавал какие-то странные булькающие звуки и вздохи. «Пьян», – решил Гоша. Он швырнул доверенность и ключ на пол, ближе к Игнатовым ногам, произнес громко, холодно, жестко.

– Очнись! В ящике сорок миллионов. Два взял себе, как договаривались. Желаю тебе удачи. Документы и ключ к ячейке вместе со своими спрячь подальше. Все, я пошел…

И тут Игнат поднял голову. Его трудно было узнать, словно постарел на десять лет. Лицо еще больше обрюзгло, перекосилось, лоб пошел какими-то пунцовыми полосами, в цвет мясистого носа, волосы отчаянно топорщились в разные стороны, из глаз выкатывались слезы, он механически промокал их рукавом халата, шмыгая носом и всхлипывая на коротком вздохе.

За долгие годы Гоша видел его таким только в дни скорби по сыну, а потом по Верке.

У Георгия Арнольдовича остановилось сердце. Весь его гнев и пыл, еще не до конца остывшие после вчерашнего, все его презрение к очумевшему от жажды обогащения «соседу» точно смыло внезапной, хлесткой волною сострадания. Все годы, все годы и бесчисленные дни человеческой близости, не ищущей объяснений душевной привязанности, неформального родства и никогда не выражавшейся вслух, абсолютно иррациональной симпатии словно сжались в плотный комок под горлом и сдавили – не продохнуть, только рыданием, как пробку, выбить.

– Ты чего, Игнаша? Чего расквасился? Брось, ей-богу! Забирай деньги, живи в свое удовольствие. Тут тебе на две жизни хватит с учетом возраста и потребностей. Или давай махнем куда-нибудь на Бермудские острова или на Мадейру, тряхнем стариной, оттянемся, придешь в себя. Любашку с собой возьмем, а? Ну на кой хрен тебе миллиард, зачем рисковать свалившимся на голову богатством? Ну не станешь же ты в самом деле на склоне лет смертоубийство заказывать! Да еще квартиру в залог… Опомнись, Игнатка, черт тебя побери, забудь! Ну хочешь, в шахматишки сыграем, я с тобой водочки выпью, в кино сходим – тысячу лет не были, а?

Он успокоился было, слушал, понуро глядя в пол, и вдруг снова зарыдал, как большой ребенок, сотрясаясь всем телом, и в мокрых, жалких больших глазах его читалась беспомощность и мольба.

Еще совсем недавно решительный игрок, авантюрист, претерпевший вполне объяснимое перевоплощение из коммуниста-атеиста-пьяницы в послушника таинственной, мистической силы, – друг его сделался безвольным, деморализованным и беззащитным.

– Ну объясни, успокойся и объясни, что на тебя нашло?

Игнатий всхлипнул еще несколько раз и тихо сказал: