Светлана Зорина - Сказка о спящей красавице Страница 31

– Мерны выглядят взрослыми, даже если умирают младенцами?

– Нет. Младенцы и вообще дети лет до шести не считались у альдов полноценными. В шесть лет ребёнок получал своего лурда. Тоже детёныша, разумеется, и они вместе росли. Раньше шести лет это не имело смысла, потому что до этого возраста человек ещё слишком глуп и слаб, чтобы заботиться о своём лурде. Взрослые на первых порах помогали ребёнку заботиться о звере, но, говорят, если между человеческим детёнышем и детёнышем лурда сразу возникала связь, они уже чувствовали друг друга. Вроде бы, человек даже взрослел быстрее благодаря этой связи, потому что у альда и его лурда одна душа на двоих. Обретя своего зверя, человек наконец-то становился полноценным. Наши никогда не любили альдов, но демиры всегда признавали, что дети альдов взрослели быстрее наших. Они во всём были способнее, даже в учёбе, хотя как правило терпеть не могли учиться. Ведь они с пелёнок считали себя воинами. В общем, альд, уже имеющий свою звериную пару, в случае смерти становился полноценным обитателем Ханте-Меранду, вечно юным и прекрасным, а его лурд становился эльгом, солнечным духом, который каждые сутки в определённый период ночи обретал облик взрослого лурда и встречался в Ханте-Меранду со своим человеком. А ребёнок без лурда… Таких умерших называли арини. Они вроде бы после смерти переходили в состояние слоу. То есть как бы исчезали, но не совсем, а… Они не существовали, но могли родиться снова. И у них было больше возможности появиться в Срединном мире, если у них было больше родни. Чаще всего арини рождались в семьях своих родственников. А если рождались не у родичей, то их обычно тянуло в ту семью, где они рождались в прошлой жизни. Но вообще-то альды говорили, что, если ты слоу, ещё не значит, что непременно родишься. Потому что состояние слоу – это всего лишь возможность появится в Срединном мире, а не все возможности становятся реальностью. В общем, всё это очень сложно. Кто-нибудь из альдов тебе бы получше объяснил, но их тут больше нет. Хотя…

Гастан умолк и огляделся.

– Когда находишься здесь в такое время, кажется, будто они здесь. Вот-вот оживут те из них, что изображены на картинах, и спросят, что мы делаем в замке их королей. Пойдём в святилище. Там сейчас особенно красиво.

Святилище Эльгена и Тефны, расположенное на верхнем этаже, в первый момент едва меня не ослепило. Из-за солнца, проникающего сюда сквозь большое окно и полупрозрачный потолок, оно сияло так, словно всё здесь было сделано из материализовавшегося света. Огонь на алтаре перед центральной стеной выглядел так же странно, как выглядела бы горящая свечка в комнате, где включены мощные электрические лампы. Алтарь светился, как пронизанный солнечными лучами янтарь. Я хотела было спросить, из какого камня он сделан, но Гастан предвосхитил мой вопрос:

– Говорят, днём альды зажигали тут огонь при помощи своей магии. Этот алтарь из эльхангона. Альды могли нагревать его и извлекать из него огонь. Ну и делали так, что огонь этот не гас тут в течение дня. После захода солнца он всё же гас, и тогда они зажигали на алтаре кусочек акнаровой смолы. Ну а нам приходится всегда жечь тут акнаровый порошок.

Мне показалось, что правая часть святилища постепенно темнеет. Солнце уходило отсюда, оставляя пока достаточно света, чтобы я могла рассмотреть мозаичные картины. Сейчас было даже удобнее их разглядывать. Сложенные из полупрозрачного вулканического стекла, под яркими солнечными лучами они просто ослепляли переливами разных цветов и оттенков.

Первым, на что упал мой взгляд, когда перестало рябить в глазах, была картина, на которой две девушки с кошкой плыли в нарядной ладье по узкой реке – синей, как река Азула, где иногда можно увидеть левиана. Загадочного глубоководного дракона, способного плавать даже в Водах Вечности и переносить людей из одного мира в другой. Одна из этих девушек в лодке давно мертва, а вторую до сих пор носит по Водам Вечности. Если бы действительно можно было оживить эти картины! Хотя бы на время оживить тех, кто на них изображён… Но оживить можно только того, кто мёртв. Дия не мертва. Она спит в хрустальном гробу зачарованным сном, и река, по которой плывёт её катафалк, протекает сейчас где-то вне пространства и времени. Может быть, внутри тела огромного змея, пожирающего всё, включая время… Если мне не добраться пока до заколдованной принцессы, то я могла бы поговорить с её подругой. Согласно преданиям разных народов, мёртвые знают намного больше живых и даже способны предсказывать судьбу…

– Необычная картина, правда? – сказал Гастан. – Говорят, тут изображена родоначальница династии Анхемон, к которой принадлежала принцесса Дия, и её подруга. Эта подруга привела её из другого мира. И зверёк из того мира. У нас тут таких сроду не было.

Моему гиду и в голову не приходило, что родоначальница династии Анхемон изображена тут с подругой, которая по совместительству является и принцессой Дией. Но не той, которая умерла в детстве, а той, о которой сложили легенды.

– А вот тут принц Дион изобразил свою сестру Дию, – Гастан подвёл меня к мозаике слева от алтаря. – Говорят, он начал эту картину вскоре после того, как Дия, избавив Хангар-Тану от беды, вернулась в Ханте-Меранду. Он очень тосковал по ней.

На картине золотоволосая девушка в белом одеянии наподобие древнегреческого хитона, сидя верхом на лурде, уничтожала ярким лучом полчище огненных ящеров. Луч исходил от того, что она держала в правой руке, – магического камня, называемого подземным эльхангоном. Огненные чудовища, поражённые магическим лучом, теряли форму и таяли в воздухе. А на заднем плане седобородый король в окружении старейшин и воинов смотрел, как его дочь спасает мир.

Она была в том самом одеянии, в котором я видела её, когда Ламия ненадолго оживила передо мной одно из своих воспоминаний. Момент разрушения тоннеля. Ещё один подвиг принцессы Дии… Её названый брат оказался хорошим художником и сумел передать сходство с оригиналом.

– Говорят, это самая удачная из картин Диона. Потом, став королём, он уже меньше занимался настенными картинами, не до этого было…

Гастан оглянулся на меня и смущённо умолк. Проклиная себя, я торопливо смахнула слёзы.

– Извини, Гас, я что-то устала. Покажи мне то, ради чего мы сюда пришли. Ты говорил, отсюда виден Сан-Виргин…

– Да, но не из святилища, а со смотровой площадки. Он выше – на другой ветке, но соединён с этим уровнем боковой лестницей. Пошли.

Двое парней, дежуривших сегодня на смотровой площадке, встретили нас приветливо и охотно разрешили мне воспользоваться достаточно мощной подзорной трубой. Она не позволяла хорошо разглядеть город, но я увидела достаточно. Высоченные башни, в основном увенчанные причудливыми куполами и шпилями, многоярусные платформы для воздушного транспорта, небоскрёбы, которые уже начинали светиться разноцветными огнями, – всё это говорило о том, что урмиане построили тут настоящий мегаполис.