Юрий Кемист - Три выбора Страница 35

Могли-то, оно конечно, и могли, но реально это происходило, разумеется, крайне редко и всегда «за умеренную дополнительную плату», определяемую и интенсивностью капели и степенью сухости во рту того «Родионыча», который обслуживал данный дом.

Гораздо чаще падающие искры-капельки сбивали с толка пролетающих мимо ворон и голубей, принимавших их за животворный источник и разочарованно стучавших клювами по облицовочной плитке или штукатурке, промерзшей настолько, что становилась прозрачной, как глаза холодного убийцы, стекленеющие от стенаний своей жертвы…

Я зашел в магазин и купил громадный грейпфрут. Нателла очень их любит, а я люблю доставлять ей маленькие удовольствия. К тому же и в культовом нашем фильме о подвиге настоящего разведчика сказано – «неудобно идти без подарка».

И вот я подхожу к дому. Наш дом – это уже «послекрущёвская» постройка, архитекторы которой, вероятно, памятуя о заветах своего лучшего друга, учли кое-что из печального опыта эксплуатации крущёб, но, все-таки, далеко не всё. Для того чтобы учесть всё, нужно было те нефтелолларды, которые текли розовой рекой в страну в то время, полностью направить тогдашним строителям домов и архитекторам, но в этом случае на какие «шиши» мы строили бы ракеты с ядреными боеголовками, которые сегодня тысячами уничтожаем? (А история, как будто издеваясь над нами, опять открыла шлюзы на нефтелоллардовой реке! Но мы, конечно, не повторяем прошлых ошибок и ракет больше не строим – старых ещё полно! – а сливаем этот поток в специальные банки. Правда, банки эти не очень прочные, не научились мы пока прочные банки делать, они регулярно лопаются и их содержимое исчезает вообще «черт его знает куда»).

Вот почему и наш дом в такие зимние вечера добавляет яркие краски в нелаковскую картину «Мороз с огнеметом дозором обходит владенья свои». Ярко светящаяся полоса, тянущаяся по земле от подъезда к красновато-светящемуся строению «сарайного типа», где сквозь тонкие стены просвечивают могучие штурвалы задвижек и прочей запорно-распределительной арматуры, выдает расположение теплотрассы любому террористу лучше, чем самая секретная официальная схема (тоже, конечно, не за семью печатями для толстого кошелька).

Ведь схему составляли лет тридцать назад, когда строили дом, а теплотрассу латали-перелатывали раз десять за это время. При этом всякий раз клали трубы новые, но со старым браком – такими же, как у старых, раковинами в стенках из-за плохой прокатки и микротрещинами из-за неправильного отжига.

Стоя над теплотрассой я просто невооруженным глазом видел, что, например, одна нитка сильно «газит» на изгибе, распространяя в промерзлой земле отсвечивающее желтым цветом облако пара, которое, расползаясь, «проявило» корневую систему стоящей у подъезда березы.

Получалось очень красиво – из пушистого, почти прозрачного снега, возносилась стройная колонна ее ствола, а под землей распласталась паутина корней, обтекаемая желто-оранжевыми волнами пара…

Красиво-то оно, конечно, красиво, но вот как прорвет трубу окончательно – уже не оранжевый пар, а ярко-красный кипяток начнет подмывать фундамент!

К желтеющему пятну спланировали две больших коричневых вороны. Но, видимо, быстро поняли, что приняли это облако подземного пара за нечто другое, во всяком случае, едва коснувшись снега лапками, оставившими на поверхности полупрозрачного сугроба характерные следы-крестики, они принялись о чем-то кричать друг другу и, сделав несколько скачков, поднялись и улетели.

И я снова стою у той самой двери, которая выпустила меня в мир сегодня утром. Круг сегодняшнего дня провернулся уже на три четверти…

Часть 2

Глава 15

О собачьих нежностях, теленовостях, положении в «либерально-демократическом лагере», окончании истории пропавшего винтика, пробуждении моего компьютера, а также об аналогиях поведения в системах «человек-машина». Первый морок.

Какой приятный глас музыки

Внезапну слух мой поразил.

Какие радостные клики

Мой тёмный разум ощутил!

Джим, ткнувшийся было в ноги с требованием оглаживания и почесывания, с собачьей проницательностью понял, что мне не до него, и, взглянув на меня с укоризной, отправился к Нателле, которая уютно устроилась в «большой комнате» в кресле с книжкой в руках. Она не оттолкнула, как я, песью морду, а принялась чесать ему за ухом, приговаривая: «Хороший пес, добрый Джим…».

Пришел я к Нателле с вопросом – не видела ли она моих запасных очков? Она, естественно, спросила – а куда я подевал те, которые постоянно ношу? Хотя более естественной, как мне кажется, была бы иная формулировка того же по сути вопроса – что случилось с моими постоянными очками?

Именно на него я и ответил, рассказав историю потери винтика. Нателла сказала, что, по ее сведениям, полученным из заслуживающих доверия источников, мои запасные лежат в той сумке, с которой я постоянно езжу в командировки, и нажала кнопку пульта дистанционного управления телевизором.

Телевизор мгновенно откликнулся на это голосом Аримы Халявиной: «… и тем нанес ущерб владельцам акций „Юкоси“ на сумму…», потом как будто икнул (это Нателла переключила канал) и запел сладким и сильным голосом Николая Ласкова: «Са-а-а-нта Лю-чи-и-ия…» – какой приятный «глас музыки!»

Я успел понять, что Халявина говорила не об амгарских проблемах с сернистой нефтью, а о ходе аппеляционного разбирательства скандального во всех отношениях дела бывшего владельца «Юкоси», который вот уже который год (из тех двадцати девяти, которые «впаял» ему «самый независимый от здравого смысла суд в мире») сидел в тюрьме, а вся «демократическая общественность» и в стране, и за рубежом, с напряженным вниманием следила за тем, как власти собираются выпутываться из этой ситуации в канун президентских выборов.

Замечу, кстати, что отечественная «демократическая общественность» следила за этим из окон своих «ледяных избушек», громко называемых «партиями», в которых безвылазно сидела отдельными «семьями» в течение всей последней политической зимы. И продолжает сидеть даже в преддверии жаркой поры президентских выборов, неизбежно расплавящих самые толстые ледяные крыши. И потекут они «красной водичкой» по нашим городам и весям!

И, кстати, самый предусмотрительный и «непотопляемый» из «либералов» и «демократов» тоже ведь поплывет! Его избушку, сколоченную еще «демократической весной» из очень долговечных, но второсортных материалов, интеллигенты за ее горластое, с претензией на мещанскую пышность, «население», прозвали «Люмпенбургом» И ведь поплывут «люмпенбуржцы» вслед за всеми остальными, захлебываясь этой «красной водичкой» на обломках своей избушки, может быть, лишь чуть более плавучих, чем у других.