Федора Кайгородова - Тайна желтого окна Страница 5

Природа вопияла, Планета предупреждала – ничто не могло остановить человека. Семимильными шагами человечество шло к самоуничтожению. В XXI веке, получив небывалое техническое могущество, человечество все еще не выросло из детских пеленок древней идеи о преобразовании мира. Заменив некоторые элементы мозаики, в частности, революционную идею на эволюционную, земляне продолжали мыслить прежними стандартами. Вот когда начались крупномасштабные эксперименты над живым реальным миром.

Человек начал с мелочей, практически с пустяков для земного шара – с создания комфорта для себя. Уже построены были экологически чистые жилища. Пустыни превращены в цветущие сады. Уже последний блуждающий бархан стал музейным экспонатом. Исчезли тюрьмы для животных, то бишь, зоопарки, а сад появился в каждом доме и в каждом дворе. Уже вода в домах текла не только из крана, но и из родника и была при этом чище слезы ребенка. А Рай все не наступал.

– О чем ты задумалась, Женя? – услышала я голос Веры.

– О рае! – ответила я, наливая себе еще одну чашечку чая и не особенно вникая в спор, который вели ребята.

Все засмеялись, не подозревая, насколько это правда.

Рай не наступал. Неуступчивый климат раздражал изнеженное создание по имени человек. То ему не нравился дождь, то нервировал холод, то ветер казался слишком сильным, то солнце невероятно ярким, то раздражали пятна на светиле, то удивляли точки на тучках. Одним словом, человек был недоволен погодой и, как следствие, собой. Медленно создавался климатический Рай, заполняя собой горы и пустыни, моря и острова. Вечные снега, наконец, канули в лету, превратившись в гигантский неприкосновенный запас питьевой воды, запрятанный глубоко в ледяные подземные кладовые.

Уничтожив тайфуны и смерчи, наводнения, пожары, цунами, землетрясения, холод и жару, человек задумался о животном сообществе. Его тоже надо было совершенствовать – теперь «царя природы» шокировала бесцеремонность и грубость каких-либо буйволов или медведей. Разве можно терпеть, если самое совершенное создание – человека – кусают комары, мошки, мухи? Нападение тигра или волка вообще расценивалось, как покушение на самое святое. Эти гадкие животные бегали, прыгали, нападали, ползали и плодились, оскорбляя вечную бессмертную душу. И еще они безмерно ели, что уж совсем терпеть было невыносимо. Как можно так откровенно есть себе подобных? Словом, неразумное поведение животных стало навязчивым кошмаром человечества, его ужасом, через который надо было перешагнуть.

Для уничтожения агрессивных животных и изменения негативных свойств других, были созданы биологические полигоны, в настоящее время их четыре, все занимаются разными задачами.

Наш биополигон «Северный» занимался экспериментами с животными и здесь порой рождались самые настоящие рукотворные чудеса. Новый вид змей, получивший название эфопитонов, был создан в рамках «Девятой ступени эволюции» и считался именно таким чудом. Мое поколение знало о нем из школьных роликов, где показывали, как шаг за шагом человек побеждал гадкую природу гадов.

– А не было ли опасности, что эфопитоны сожрут все живое на Земле? – вернул меня к действительности голос вечно сомневающегося Влада Федоровича – кажется, мои мысли бежали вслед за разговором ребята.

– Нет, – ответил Серж. – Я писал курсовую на эту тему. Ведь, что интересно, ученые сначала шли двумя путями: селекционным и генетическим. А что получилось в итоге?

– Что получилось? – иронически ответил Федорович. – Общая победа, как всегда.

– Ну да! Что-то вроде этого. Для опыта брали ядовитую эфу с быстрой реакцией. И мощного питона с высокой способностью к сексу и размножению. Путем искусственного оплодотворения вывели универсальную змею. Безжалостную, ядовитую, нацеленную исключительно на змеиное мясо. Но она не давала потомства. Кстати, для природы это не исключение, а правило – многие змеи едят себе подобных. Так вот, она не давала потомства, вероятно, природа понимала, сколь опасно подобное создание. Но человек этого не понимал. И тогда…

– И тогда генетики сказали свое слово?

– Да, генетики как раз нашли способ изменять наследственные признаки. Они попросту изменили ДНК эфопитонов по половым признакам, что привело к появлению потомства. Остальное вы знаете.

Да, остальное мы все хорошо знали. Служба внедрения эфопитонов просуществовала довольно долго, около ста лет. Эфопитоны сначала съели всех змей на Земле, а потом и себе подобных. Последние экземпляры, как полагают, могли умереть от голода, причем очень давно. Что это было – торжество эволюции или последнее прибежище революции? Одним словом, змеи исчезли так давно, что никто из современников их в глаза не видел. Вот по этой причине никто не мог понять, откуда мог взяться кусочек натуральной змеиной кожи, если она, конечно, была натуральной?

– Я уже полистала электронный справочник по змеям, – сказала Мариэтт.

– Что нашла? – живо заинтересовался Серж.

– Ничего! – ответила она. – Он настолько академичен, что ответов там даже не предполагается. Вероятно, его составители оставили место только для научного любопытства, не подозревая, что змеи могут стать экспонатом изучения.

Возле бассейна послышались шаги, и я выглянула из гостиной. Вообще-то у нас всегда топчется много народу, да и сама наша научная группа одна из самых крупных – 15 человек. У нас есть два бассейна с рыбами. Купаться в них, конечно, нельзя, но понаблюдать или пообщаться с морскими обитателями любопытно. Володя всегда шутит на эту тему, заявляя, что мужики в нашу лабораторию не на карасей сбегаются, но я знаю, что он не ревнив.

Сегодня же лаборатория была пуста, и потому шаги звучали, как молот по наковальне, так может ходить только человек, который пытается привлечь к себе внимание. И действительно, по голубой дорожке, огибая оранжевую пальму с зелеными цветами, шествовал Августин. Пальма, замечу в скобках, хоть и образец безвкусицы, но самая настоящая. Неожиданно он, как будто споткнувшись, остановился возле пальмы и принялся ее разглядывать, затем обошел вокруг и направился к нам. Явление Августина народу всегда связано с каким-нибудь маленьким переворотом, которого он сам может попросту не заметить. Вообще-то юноша трудится в лаборатории общего прогнозирования, то есть, попросту считается бездельником. Целыми днями Августин в своей полосатой майке бродит с задумчивым видом по территории ученого городка, рассеянно почесывая кудлатую голову. Но раз за взъерошивание волос платят деньги – значит, это считается работой. А работу мы привыкли уважать.

– Женечка! У тебя можно разжиться идеями? – спросил он, обволакивая меня прозрачным зеленым взглядом.

Августин никогда не здоровается и не считает нужным делать какие-либо другие реверансы в виде общих фраз.

– Ну конечно, Августик, если ты считаешь мою бедную голову достойной твоего ценного внимания! – отшутилась я, приглаживая вьющиеся пряди волос.

К странностям юноши я давно привыкла, мне даже нравилась замысловатая стилистика его высказываний, а на одежду его, как правило, это была самостоятельно разрисованная майка, я не обращала внимания. В самом деле, если человек считает оригинальность делом своей жизни, то почему ему надо мешать?

– Да нет, не в твоей голове дело! – возразил Августин, вряд ли заметив мой кокетливый жест.

– Я так и думала, что ты невысоко ее ценишь!

Наблюдавшие за развитием нашей беседы «растительники» расхохотались с излишней готовностью, что само по себе уже было грустным знаком непроявленного беспокойства.

– Ах, нет, Женечка! Я не то имел в виду, – смешался молодой ученый, – твоя голова – это… твоя голова… А мне нужны гравюры! Те старинные гравюры, которые висят в вашем конференц-зале.

– Конечно, конечно, иди, работай, не буду тебе мешать.

– Нет, Женечка, мне нужны гравюры вкупе с твоей головой, – сказал Августин.

– Я понимаю, что интересы науки превыше всего, но голову свою все же не могу отдать, она у меня одна! – возразила я.

Августин взъерошил волосы двумя руками сразу и задумался, глядя на меня, вероятно, он не мог понять смысла этой фразы.

– Ах, да, ты шутишь, – наконец сказал он. – Женя, если тебя не затруднит, я бы хотел, чтобы ты мне помогла разобраться в гравюрах.

– Извините, господа! – откланялась я. – Дела-с! – печаль по поводу земного рая не помешала мне уничтожить все оставшиеся бутерброды.

Мы с Августином вошли в конференц-зал и принялись обходить одну за другой висевшие там гравюры. Некоторые молодой человек внимательно разглядывал, мимо других торопливо проходил. Я следовала за ним, не пытаясь проникнуть в систему его размышлений.

– Скажи, какой сюжет отвечает твоему сегодняшнему настроению? – вдруг спросил он.

– Пожалуй, вот этот – Рауля Рошетта «Античные скульптуры».

– Почему, Женечка?