Федора Кайгородова - Тайна желтого окна Страница 4

– Женечка! – в микрофоне раздался грудной голос Веры. – Ты где? Мы ждем тебя на завтрак.

– Мы – это кто?

– К нам напросились несовершенчики (ученые из лаборатории «Растительных несовершенств»), а ты, наверное, не ела со вчерашнего вечера? Учитывая их аппетиты, ты можешь остаться голодной!

– Пусть поправляются! Я не хочу есть!

– Ты бы так не говорила, если бы знала, что они принесли, – она выдержала паузу, пытаясь меня расшевелить. – Они принесли бутерброды со спаржей и сырной пастой! – это было мое любимое блюдо. – А я заварила свежий чай. Так – что?

– Бегу! – ответила я, но еще долго стояла под тугой струей прохладного душа.

Как-нибудь обойдутся без меня. Верочка у нас холостая – вот пусть и поухаживают за ней несовершенчики, а я вроде как дама, обремененная мужем. Хотя есть все же хотелось.

Прозвища у нас пользовались особой популярностью, может, это обратная реакция на строго научный подход к жизни. К примеру, нашу лабораторию называли лаконично – «Рыбный ряд» или «Чайный домик», и это было еще вполне приличное название. Официально же мы назывались «Лабораторией перепрограммирования морских особей». Но прославились на территории полигона мы не этим, а – чайными церемониями. Так и считалось, что настоящий старинный чай можно попробовать только у нас.

Эта история началась давно, когда Володя неизвестно с какого склада притащил один грязный предмет. Сначала он его чистил и скреб, потом ремонтировал и вскоре водрузил на стол нечто, похожее на лейку. Он долго любовался своей работой, прежде чем объявить:

– Китайский чайник не то XX, не то XIX века.

– Чайник! – заметил Сергей Иванович. – В нем кипятили чай! Мы тоже можем пить чай?

– Зачем? – спросил Брэд. – Это же раритет! Будем показывать его за деньги!

– Какая прелесть! – сказала Верочка, – и это было похоже на лесть – ничего прелестного в этом ржавом куске железа не наблюдалось, кроме явных подтверждений его старинного происхождения.

Позволив нам вдоволь полюбоваться стариной, Володя налил в нее воды и поставил на электрическую спиртовку. Удивительно не то, что вода вскоре закипела, а по лаборатории разнесся терпкий запах свежего чая, а то, что за короткий период времени мы превратились в отчаянных чаепоклонниц. Теперь мы ни дня не могли прожить без свежего чая, а все наши помыслы были направлены на поиски заварки, потому что в наших условиях достать ее было почти невозможно. Володя же, подарив нам одно из редких удовольствий, легко переключился на другие дела. У него особое отношение к еде: он считает, что на свете есть вещи поважнее.

Жестяной чайник, как и полагается истинному предмету поклонения, стал изменять наш быт, превратившись в очаг, возле которого собираются любители истории и домашнего уюта. Постепенно мы обзавелись фарфоровыми чашками и настоящим чайный листом, который мы правдами и неправдами доставали на фитозаводе – коллеги изредка делились бракованными листьями, не прошедшими контроль качества. На этих самых посиделках мы узнали, что настоящий чай бывает только свежезаваренным. Оказалось, что сами фитозиисты, такое название приклеилось к работникам фитозавода, собственный готовый продукт не употребляют, а заваривают чай, но при этом им приходится довольствоваться стандартным кипятком из стандартного крана. Поэтому они нам отчаянно завидовали из-за свежего кипятка – такой чайник, как у нас, большинство современников могут потрогать одним пальчиком, да и то только в музее старины.

Впрочем, чайная традиция – дело вкуса. Большинству современников непонятны наши усилия, затраченные всего лишь на напиток, который бежит из крана любого автомата: и сладкий, и несладкий, и горячий, и холодный. Когда у меня нет времени, я просто нажимаю кнопку в автомате и пью чай, но я не люблю чайные стаканчики, которые принято съедать по мере выпивания чая.

И какие бы стаканчики мне не предлагали – с мятным вкусом, с лимонным, мелиссовым – я все равно их терпеть не могу и стараюсь выбросить всякий раз в утилизатор, когда никто не видит.

Чайная церемония с настоящими чашками – это совершенно другое измерение времени и совершенно иная реальность.

Но сейчас мне даже чаю не хотелось. Стоя под струей душа, я не слишком-то торопилась, несмотря на обещание: мне хотелось побыть одной. В своей лаборатории мы уставали от бесконечных гостей, и обычно чайные приемы назначались на вечер, но сегодняшний случай, как видно, выбил ученых из колеи. Обсохнув под струей теплого воздуха и одевшись, я почувствовала, что теперь можно вернуться в родные пенаты – действительно хотелось есть.

Едва легкие двери нашей лаборатории разошлись в разные стороны, как ощутимый аромат чая поплыл навстречу. Еще в холле, стилизованном под берег моря, слышались задорные голоса – перебивая искусственный прибой, несколько наших юных гостей спорили на «модную» змеиную тему.

– О чем ты говоришь? – возмущался Серж Корн, обращаясь к Федоровичу. – Ученые опасались регресса. К тому же человек должен был привыкнуть к мысли, что он теперь еще более царь природы, чем раньше.

– Ты пойми, синтезаторная твоя голова, – поддержал его Саша Малютин, – для большинства людей факт уничтожения змей был просто фантастическим. Почему его так долго замалчивали? Когда появились первые сообщения, что на Земле сделан новый виток по улучшению жизни, сама новость перестала быть сенсацией.

Кому они объясняют прописные истины? Добро бы это были девчонки Кэт и Нина, а то – себе! Вот чудаки! Неужели это проявление страха перед неизвестным предметом, найденным на дорожке нашего сада?

Отключив искусственный прибой, который сейчас совершенно никому не был нужен, я обогнула бассейн с другой стороны и прошла в свою комнатку, расположенную в углу лаборатории. Там я переоделась в летний сарафан, при этом не слишком торопясь – мне эти гордые слова о торжестве науки не говорили ровным счетом ничего. Молодежь – пусть натешатся, скоро надоест. Тем не менее, когда я появилась в поле зрения ученых, спор еще не был окончен.

– Человечеству сообщили об избавлении от змей, когда оно само соизволило про них забыть, – сообщил Серж. – Оно про многих животных «забыло» – так память избирательно выбрасывает неприятные вещи.

– Похоже, вы говорите сами для себя, – сказала молоденькая ученая Мариэтт, которая занималась проблемами общей экологии, и с которой мы были достаточно близки.

Разливая чай, она чувствовала себя английской графиней из старинного фильма, к ее уточенным манерам очень бы подошло пышное платье на кринолине и высоко взбитые волосы.

– Или убаюкивают сами себя! – добавила я, появляясь на пороге нашего лабораторного бунгало.

– Какая ты злая, Женечка! – сказал Серж, вскакивая с клетчатого легкого кресла и придвигая его ко мне. – Я, пожалуй, устроюсь от тебя подальше, – он пересел на один из декоративных пней, покачался на нем и незаметно придвинул его поближе к столу, бросив взгляд на два одиноких бутерброда.

Перехватив его плотоядный взгляд, Вера придвинула бутерброды ко мне и налила чай в чашку. Наши фарфоровые чашки, не совсем удобные для рационального века – с ручками в виде крохотных сердечек, с золотым ободком – считались изысканным чайным прибором, только и пригодным для настоящего чаепития. Я сделала несколько маленьких глотков и ощутила, что жизнь не так уж плоха, как могло показаться совсем недавно. Маленький кусочек кожи, чем бы он ни был, не может изменить наш так приятно устроенный мир, наполненный чайными ароматами, бутербродами со спаржей и горячими учеными спорами.

Но все равно, мысли мои возвращались все к той же змеиной теме: «Все-таки, откуда взялась кожа?»

Каждый школьник нашей Планеты знал о научной программе по уничтожению змей. В основу этого события был положен уникальный опыт, когда сама природа использовалась для улучшения ее самой. Над змеиным проектом работали сотни ученых, и от идеи до ее претворения прошел почти целый век. Ученые по праву гордились «Девятой ступенью эволюции», как называли антизмеиную кампанию. Только в последнее время, и то под влиянием своего мужа, я начала задумываться о том, что искусственный рай на Земле – не благо, а, возможно, трагическая ошибка человечества.

Все начиналось с роковой идеи о человеческом всемогуществе. В XIX веке человек провозгласил себя царем природы – и многие животные стали краснокнижными. В XX веке человек провел первые опыты по дрессировке земного шара. Распахав американскую сельву и казахстанскую степь, он засадил их хлебом, но, вырастив невиданные урожаи, он увидел, что тонны земли на планете превратились в пыль. Уничтожив огромный пласт плодородной почвы, человек не сделал для себя никаких выводов. Затем он воплотил в жизнь безумную идею поворота рек и осушения болот – и началась засуха с заболачиванием, стали гореть леса там, где прежде были болота. Проснулись вулканы и родились цунами. Наводнения в Европе и пожары в Сибири – неслыханные по прежним временам события наполнили Землю.