Антон Лаптев - Гримуар Страница 5

Вдоволь налюбовавшись красотой пейзажа, путники въехали в черту города, а вернее, миновали заставу, такую ветхую, что, казалось, она была выстроена еще во времена славных гуситов. Мирно сидевший подле заставы одинокий вояка, чьи роскошные и ухоженные усы указывали на необременительную службу в здешних местах, встал и испросил у панов дозволения поинтересоваться, кто они и куда держат путь. Тут пан Платон еще выше вознесся в глазах Йошки, вынув из глубочайших рукавов мантии пергамент, снабженный огромной королевской печатью красного сургуча, и подав его оторопевшему усачу. В пергаменте говорилось, что податель сего является тайным следователем Его Королевского Величества Рудольфа II и всякий обязан незамедлительно следовать его указаниям и способствовать ходу ведения расследования. Да, такой документ кому попало король давать не будет, подумалось юноше, во все глаза смотревшему, как ранее неторопливый и чрезвычайно важный вояка старательно гнет перед ними спину, указывая дорогу, по которой должны будут проехать паны, чтобы добраться до самого наилучшего постоялого двора в Городке.

— Насколько я знаю, постоялый двор в Городке только один? — как бы невзначай поинтересовался у усача библиотекарь и, не дав тому рта раскрыть дабы начать оправдываться, тронулся в путь.

Солнце уже совсем село за горизонт, на землю тихо опустились сумерки, а потому скорее интуитивно, нежели старательно разбирая дорогу, путники добрались до постоялого двора, спешились и вошли в дверь, над которой призывно горел масляный фонарь. Пан Платон первым переступил порог постоялого двора, а стало быть, первым столкнулся с выбежавшим на стук копыт о мостовую хозяина — дородного мужчины с таким доброжелательным выражением лица, что хоть сейчас оставайся у него на постой до конца жизни. Масленые глазки почти полностью скрывались за его огромными ярко-красными щеками, трясущимися на ходу, словно рождественский студень из свиных ножек и хрящиков. Однако сей факт не помешал пану Платону заметить, как за показным добродушием у хозяина постоялого двора на миг промелькнула в глазах тревога.

— Просим, просим! — восклицал хозяин, препровождая предполагаемых постояльцев через большую залу на первом этаже, где ярко горел открытый очаг, на котором жарился дивный окорок. Там за столиками с кружками пива сидело человек пять-шесть других постояльцев, любовавшихся, как румянятся бока окорока. — А у меня как раз готова комната. И как раз для двоих.

Пройдя залу трактира, путники поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в свою комнату. Тотчас же пан Платон велел хозяину, чтобы тот послал мальчишку отвести осликов в стойло и распорядился на кухне, чтобы ему с учеником быстро приготовили легкий ужин. Пока он выговаривал хозяину, чьи щеки уже успели из ярко-красных стать пунцовыми, чему виной, видимо, было желание угодить новым постояльцам, Йошка осмотрелся и нашел комнату весьма привлекательной. Здесь стояли две широкие деревянные кровати в углах, а также небольшой письменный стол у камина с приставленным к нему не ларем, а настоящим шкафом. С поперечной балки у потолка свешивалась лампа, что придавало комнате некое подобие торжественной залы. Видимо, хозяин предоставил им свою лучшую комнату, решил Йошка и не ошибся. Едва только дробный стук шагов убегавшего выполнять поручения хозяина затих, как Платон подтвердил предположение юноши.

— Да, сын мой, нас встретили, как настоящих посланцев Его Величества. Лучшей комнатой. Думаю, что слухи о нашем приезде распространились в Городке несколько раньше, чем мы успели выехать из Праги, — констатировал он, неторопливо обходя комнату и все тщательно оглядывая.

Закончив осмотр и удовлетворенно кивнув некоим своим мыслям, Платон предложил Йошке спуститься в общую залу и отужинать, после чего уже насладиться законным отдыхом. Юноша с радостью согласился.

На ужин, который расторопный хозяин уже успел самолично расставить на столе, чем немало подивил присутствующих постояльцев, привыкших, что этим обычно занимается мальчишка-половой, были поданы крылышки куропаток, варенные с винным соусом бобы, сыр и пиво. Далее был подан поджаренный окорок. Отужинав и отметив только, что здешнее пиво имеет какой-то сладковатый привкус, Платон и Йошка вернулись в комнату, где улеглись, юноша в углу, а библиотекарь у окна, и почти мгновенно попали в объятия к Морфею.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

в которой утренний Платон предстает перед учеником в ином свете. Платон и Йошка осматривают домик Карла Новотного и знакомятся с некоторыми обитателями Городка

Пробуждение Йошки было подобно восходу весеннего солнца — таким же радостно возбужденным и шумным. Бросив мельком взгляд на кровать у окна, на которой под горами одеял покоился, как ему казалось, мастер Платон, юноша настежь раскрыл окно, впуская в комнату свежий весенний воздух, который он сразу же вдохнул полной грудью. Во дворе стоял голый по пояс пан Платон и тщательно растирался. Стоящий рядом мальчишка-слуга время от времени окатывал из ведра странного постояльца холодной водой, набранной из колодца. Решив, что учитель наложил на себя некий обет в церкви, чтобы вернее было разрешить таинственное дело с исчезновением пана Новотного, и отметив про себя, что для старика тело пана Платона весьма крепко, подтянуто и мускулисто, Йошка попытался было спрятаться внутрь, но не тут-то было. Он был тотчас же замечен библиотекарем, так некстати поднявшим голову и обратившим взор свой на окно.

— Похвально, сын мой, что ты столь рано пробуждаешься, — заметил мастер, хорошенько вытирая тело полотенцем, поданным расторопным мальчишкой. — Однако тебе непременно надобно присоединиться к утренней процедуре, кою ты только что видел.

Заметив, что от высказанного предложения лицо ученика непроизвольно передернулось, видимо, юноша представил себе, до чего же холодна колодезная вода при соприкосновении с телом, пан Платон счел должным добавить:

— Считай, что это начало обучения. То есть приказ.

Йошка потащился вниз по лестнице во двор, зайдя лишь по пути к хозяину на кухню и распорядившись о приготовлении завтрака. При этом юноша думал о том, что не зря все-таки Платона за глаза называют монахом-расстригой, чему подтверждение он только что лицезрел во дворе в виде странного обряда, а также постоянное обращение к нему учителя: «сын мой», которое также указывало на некую причастность мастера к духовному сану. Что ж, уважаемый Читатель, я не буду лукавить и сразу же отмету всяческие подозрения твои в том, что Платон Пражский был расстригой.