Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека Страница 51

Опять-таки необъяснимо, но растения ограничились одной Ирландией; в других местах их семена не прорастали. И это была удача, потому что, как и во всех экспериментах евгеников, преимущества сопровождались неожиданным побочным эффектом: новая флора оказалась плотоядной. Эксперимент привел к полной катастрофе: в течение июня и июля погибло более пятнадцати тысяч человек. В одних вонзились ядовитые шипы, других задушили усики, чью-то плоть сжег ядовитый сок, кто-то задохнулся от ядовитого запаха, а в тела самых неудачливых вонзились корни и выпили кровь. Ученые растерялись. Ирландия стала необитаемой. Население сбежало. Тем летом Британию захлестнула волна беженцев. В Южном Уэльсе, в Дартмуре, на Шотландском нагорье и в Йоркшир-Мурзе[88] возникли целые города лачуг и быстро превратились в болезнетворные трущобы, в которых царили грязь, насилие и бедность.

Бёртон представил себе, как премьер-министр сидит и размышляет над двумя отчетами: «Ирландский кризис» и «Дело „Трента“». Дело это началось в прошлом декабре, когда два дипломата конфедератов, Джон Слайделл из Луизианы и Джеймс Мэйсон из Виргинии, отправились в Лондон, надеясь убедить Пальмерстона, что независимая Конфедерация заключит взаимовыгодный торговый союз с Великобританией. Они плыли на британском пакетботе «Трент», когда его перехватил корабль Союза «Сан-Хакинто». Северяне взяли «Трент» на абордаж, без лишних церемоний обыскали его и арестовали посланников. Вся Европа посчитала это возмутительным оскорблением и очевидной провокацией. Разозлившийся Пальмерстон потребовал от Союза извинений. Ожидая ответа президента Линкольна, он приказал сухопутным войскам сконцентрироваться у канадской границы, а флоту Его Величества приготовиться атаковать североамериканские корабли в любой точке мира. Ближе к концу января государственный секретарь правительства Линкольна освободил Слайделла и Мэйсона, объяснив в официальном письме, что захват и обыск «Трента» были полностью легальны и соответствовали морскому закону, хотя и были проведены несколько неуклюже.

Ни в коей мере не смягчившись, лорд Пальмерстон решил проблему гениальным, но крайне опасным способом. Внезапно он созвал весь свой кабинет, ворвался в зал заседаний, хлопнул цилиндром по столу и в бешенстве закричал:

— Не знаю, собираетесь ли вы мириться с этим, но я, черт меня побери, нет!

И военные приготовления продолжились. Премьер-министр распорядился построить двенадцать бронированных пароходов, предназначенных для ведения боев в американских прибрежных водах. Кроме того, были построены шесть новых винтокораблей класса дредноут, с бомбовыми отсеками.

4 июля 1862 года Пальмерстон сделал два заявления. В первом он объявил, что отныне Великобритания находится в состоянии войны с Союзом Линкольна. Второе обещало, что семья любого ирландца, который согласится вступить в британскую армию, будет бесплатно отправлена в один из штатов Конфедерации и в придачу получит двести фунтов подъемных. Одним махом он решил проблему иммигрантов, нашел место для бездомной нации и создал одну из самых сильных и боеспособных армий в мире. Даже Наполеон Третий и Бисмарк, угрожавшие британским интересам в Европе, неохотно признали британского премьер-министра гением, ловким манипулятором и политиком, с которым лучше не сталкиваться на узкой тропинке.

В ответ Авраам Линкольн прислал многословную ноту протеста, которая заканчивалась фразой: «Если вы против Союза — значит, вы поддерживаете рабство!» Лаконичный ответ Пальмерстона вошел в историю: «Пошли вы к черту, сэр!» Ричард Фрэнсис Бёртон от всей души ненавидел рабство. Своими глазами он видел массовое истребление населения, унижение и бедность — глубокие раны, которые оно нанесло Африке. И он не удержался:

— А что насчет торговли рабами, господин премьер-министр?

Правое веко Пальмерстона дернулось. Он забарабанил длинными наманикюренными ногтями по массивному столу из красного дерева:

— Я позвал вас сюда не для того, чтобы обсуждать мою политику.

— Я и не собираюсь этого делать. Просто любопытно узнать вашу политику в этом вопросе.

— Это невообразимая наглость!

— Вы неверно поняли меня, сэр. В моих словах нет ни вызова, ни неодобрения. Я знаю о резолюции Криттендена-Джонсона, которая утверждает, что армия Линкольна сражается за восстановление целостности и единства Союза, а не за отмену рабовладения.[89] Я также знаю, что конфедераты собираются продолжать эту грязную торговлю. Так какова ваша позиция?

Пальмерстон шлепнул рукой по столу и крикнул:

— Черт побери! Как вы осмелились спрашивать меня?

Бёртон ответил очень тихим, едва слышным голосом:

— В 1853 году я однажды зашел на арабский рынок. Негритенка или девочку-негритянку можно было купить всего за тысячу пиастров,[90] евнуха — за две тысячи. Девушки из Эфиопии и Кении стоили значительно дороже: их кожа, шелковистая на ощупь, остается холодной в любую жару. Перед продажей рабыням калечат гениталии, чтобы они не могли получать удовольствия от близости с мужчиной. Теоретически, это должно не дать им сбиться с пути истинного. Эти раны…

— Хватит, хватит, я понял вас! — прервал его Пальмерстон. — Очень хорошо, я вам отвечу. Выиграв войну, конфедераты окажутся в долгу перед Британией. И в качестве возмещения я потребую отмены рабства.

— А если они откажутся?

— Тогда я перекрою им морскую торговлю.

— Это большая страна.

— Может быть, это и большая страна, сэр, но за мной стоит целая империя, которая намного больше. И если они хоть на йоту проявят неблагодарность, я, не колеблясь ни секунды, присоединю к ней нашу бывшую колонию.

— Боже мой! — Глаза у Бёртона округлились.

— Империи требуются ресурсы, Бёртон, вот почему вся Европа устремилась в Африку. Но проклятый континент оказался крайне непокорным — возможно, с Америкой нам повезет больше. Очень многие ее части были нашими в прошлом, и все они могут стать нашими в будущем.

— Вы, конечно, шутите?

Пальмерстон еще шире вытянул губы:

— Возможно, вам не хватает воображения, которое необходимо политику.

— Но как вы сумеете оправдаться?..

— Оправдаться?!.. Оправдаться перед кем, сэр?

— Перед избирателями.

Пальмерстон откинул голову и издал смешок, похожий на треск:

— Они уже выбрали меня, Бёртон. И пока я занимаю это место, я буду делать то, что считаю лучшим, нравится это им или нет.[91]

Бёртон изумленно покачал головой:

— Вы, политики, сделаны из другого теста.