Григорий Неделько - Это все нереально! (сборник) Страница 62

— Смотрите!

Этот возглас родили одновременно десятки пар голосовых связок. И десятки рук (или того, что выполняло их функции) указали на свет.

На трёх Церберов, объятых маревом, сине-красно-жёлтым, цвета огня, цвета жары за стенами дома.

Охваченные пламенным свечением и движимые им, псы вжались друг в друга боками. Серия вспышек, сыплющих фейерверками искр, разукрасила помещение мистическими рисунками. У Среднего Цербера пропали все лапы, у Левого и Правого сохранилось только по одной передней и задней. Бока псов расплылись, перемешались и слились.

Та же неведомая сила, которая забрала у Цербера привычный облик, возвращала его назад…

Док Трудельц выпрыгнул из засады.

— Ага, попался!

Кто-то испуганно мяукнул и дал деру. Но прежде чем дать дёру, ощутимо царапнул по ноге.

— Тьфу ты! Кошка! — Трудельц осмотрел боевую рану: опасности она не представляла, но чесалась пренеприятно. — Кошки… Этим тварям не место в Нереальности! И этим тоже! — добавил док, испепеляя взглядом букву «ц».

Чёрный маркер блеснул в жарких дневных лучах — Трудельц нещадно исправлял ошибку.

Сражение между буквами занимало четвёртый этаж, лестничный пролёт и половину третьего этажа. Но док сдаваться не собирался!..

Децербер выскочил в гостиную:

— Что такое? Опять не слава Богу?

Гном-«журналист» зацепился пышной курчавой бородой за пряжку на штанах Децербера. Беспомощно бултыхая ногами, коротышка скользил за великаном псом по полу.

— Церб! Ты снова с нами! То есть… Церб? — Недоумевающий Децербер одновременно вздёрнул шесть бровей.

Вельзевул подошёл к разумному псу и ободряюще хлопнул того по плечу.

— Дружище, давай я тебе всё объясню.

— Всё-превсё? — не поверил Децербер.

— Ну, почти всё…

— Гора!

— Гора!

— Гора!

— Настоящий пик!

— Но разве так выглядит настоящий пик?

— Главное не то, что снаружи, а то, что внутри… Ай!

— Отвлёкся? Ха-ха! Теперь ты водишь!..

Децербер необычно внимательно выслушал Вельзевула, не прерывая его и не шутя. Погружённая в глубокие раздумья, мерно покачивалась троица нескончаемых сигар.

— Итак, нам остаётся только найти того негодяя, который наложил на меня проклятие, — сказал Децербер, постукивая пальцами по ближайшей столешнице.

— Вернее будет сказать, того, кто тебя заразил. — Вельзевул не был занудой, но точность любил.

— Угу… Угу… — Децербер покрутил в руках скатерть. — А это заболевание… оно смертельно?

— Не знаю, смертельно ли оно, — ответил Вельзевул, — но, если бы оно тебя одолело, ты бы исчез из действительности. Навсегда. Из всех пространств и времён, из всех вероятностей.

— Будто меня и не было?

— Ага, точно.

— Что ж, по-моему, оно достаточно смертельно.

Бушующая на улице жара с безразличием относилась к бедам Децербера — да и всего Ада, если на то пошло. Жара всегда сама по себе, и мелкие неприятности мелких существ её не касаются.

Стилонеры прис ы пали Децербера снежком.

Пёс по-собачьи отряхнулся.

— Да что такое! — гневно рыкнул он. — С каких пор я стал чистить пёрышки, словно какая-нибудь дворняжка?!

Цербер выразительно посмотрел на хозяина.

— Извини, Церби, не хотел тебя обидеть… но где это видано, чтобы я вёл себя противоестественно да ещё получал от этого удовольствие? Чтобы я ныл и нервничал и принимал это как само собой разумеющееся? Чтобы я не пил 7 дней и не хотел бы пить и дальше?! И ещё эта жара. В Аду даже в самые жаркие дни не бывало подобного пекла. Эта жара тоже противоестественна! Действительность взбунтовалась, она возмущена таким чудовищным положением вещей, и я не удивлюсь, если всё закончится глобальным коллапсом — космического масштаба. — Децербер прищурил глазищи — шесть яростных щелочек образовались за тёмными стёклами очков. Пёс заозирался: повернулся налево, направо, потом снова налево. Он оглядывал комнату, будто ища в ней кого-то. — Да, коллапсом, ядрить-колотить! А всё из-за того, что я, по не известной мне самому причине, не угодил какому-то дураку!..

— Сам дурак! — прервал его величественный глас. Пол говорившего определить было невозможно, равно как и определённое место, откуда доносилась речь. — И вообще, заткнись. И вы все заткнитесь! Вы меня так достали…

Децербер выпучил глаза. Глас казался знакомым, но с чего бы?.. Кроме того, загадочная речь имела странную особенность — она раздавалась не только из чьего-то невидимого рта, но и изо ртов самого Децербера, и изо ртов врачей и Вельзевула, и из окружающего пространства: из тел всех присутствующих, из кресел, из столов, из пола и стен. Она доносилась с улицы и из других измерений. Отовсюду…

Децербер не стал сдерживать своего удивления:

— Ты кто?!

— Кто-кто. Я, блин, Вселенная!

Децербер жестом дал понять гласу, чтобы тот помолчал.

— Слышь, Вселенная, — сказал пёс, — ты не могла бы говорить потише и постараться не использовать моё тело и весь остальной мир в качестве рупора? Или тебе и целого мира мало?

В ответ на Децерберову реплику злобно пыхнули. Пых прошёл через всех жителей Нереальности, через все её строения, через все земли, через все материальные и нематериальные её детища. И, тем не менее, просьбу Децербера удовлетворили: глас обратился простым голосом, звучал теперь не отовсюду, а только сверху, и был скорее женским, чем мужским.

Вселенная хмыкнула.

— Вот за это, — заметила она, — я его терпеть и не могу…

…Децербер никогда не нравился Вселенной.

Вселенная получила своё имя потому, что включает в себя всё — вообще всё , в том числе и самое себя, и абсолютное Ничто. Естественно, Вселенная была недовольна, что одна её наглая частичка отбилась от рук. Нет, поймите правильно, Вселенная отнюдь не праведница, в ней хватает несправедливости, зла, бед, но в ней же вы отыщите добро и чудеса, плюсы, которые уравновешивают минусы.

А Децербер был не плюсом и не минусом. Судите сами: пьёт, курит, говорит пошлости, занимается прелюбодеянием и нарывается на неприятности — но всегда выходит из воды сухим, даже хвоста не намочив, и при этом такой обаяшка. Как его уравновесить? Невозможно! Невозможно для Вселенной, для которой всё возможно? Именно так. И это создавало парадокс.

Вселенная ненавидела парадоксы — они мешали нормальному ходу вещей. Поэтому она и Децербера невзлюбила, со всей его парадоксальностью. Децербер был для Вселенной чем-то вроде аппендикса: зачем нужен — непонятно, но, если начнёт болеть, мало не покажется.