Алекто. Сокровище морганов (СИ) - Львофф Юлия Страница 7

Когда все простились с покойником и гробовщик принёс крышку, Алекто отвлеклась от своих раздумий и подошла к могиле, чтобы положить цветы. В какой-то миг девушке сделалось жутко – ей показалось, будто старик вдруг открыл глаза, вперил в неё незрячий взгляд и прошелестел синими губами: «Невеста...» Алекто вздрогнула, да так сильно, что от испуга выронила букет. Бенедикта, миловидная белокурая девушка, кузина Данафрида, которая держала её под руку, в изумлении заглянула ей в лицо.

- Что с тобой? Тебе нездоровится? – с озабоченным видом прошептала Бенедикта. – Ты стала белой как снег... Давай уже уйдём отсюда!

Алекто выглядела рассеянной, её знобило; руки дрожали, ноги отяжелели, а в голове зловещий голос повторял: «Невеста, невеста...», – она не сразу позволила подруге увести себя от могилы Мадобода.

- Бедный Мадобод, - со слезами в голосе проговорила Алекто, когда они медленным шагом пошли вдоль каменных надгробий. – Расторопный преданный слуга, добропорядочный и скромный человек. Кто бы мог подумать, что он окончит свой жизненный путь не в тепле домашнего очага, а в морском омуте?

Алекто искренне горевала о старике. Она знала Мадобода с детства и, не имея ни отца, ни деда, когда-то даже считала мажордома главой семьи. Она чувствовала его доброжелательность и готовность помочь её матери; от слуги, для которого Бруиден да Ре стал родным домом, исходило ощущение надёжности – часто в детстве Алекто искала у него утешения и защиты. Только повзрослев, она стала замечать и другое: какая-то тяжёлая непреходящая забота томила старика, а порой он смотрел на неё так, точно силился что-то вспомнить или хотел что-то сказать, но сдерживался.

- Не нужно было убегать из имения, - резким тоном отозвалась на её слова Бенедикта. – Сидел бы в Бруиден да Ре, выполнял свою работу, как все эти годы, глядишь, и пожил бы ещё чуток!

- Ты тоже не веришь, что он сам бросился со скалы? – взволнованно воскликнула Алекто, обрадовавшись, что подруга разделяет её мнение.

- Нет, конечно! – Бенедикта фыркнула. – Мадобод ваш, хотя и странный был старик, со своими причудами, но из ума он точно не выжил!

Алекто хотела было поделиться с подругой своими подозрениями, поговорить о случае на скалах и рассказать о незнакомке, явившейся во сне, но девушка вдруг сжала её руку.

- Посмотри-ка!

Алекто остановилась и только сейчас заметила, что они находятся в самой гуще кладбища, среди низеньких холмиков, заросших крапивой, с покосившимися на них крестами. Там и сям белели могильные плиты, но многие из них так густо одел мох и мелкие кустики клевера, что невозможно было разобрать надгробных эпитафий.

То, на что она указывала Алекто, было усыпальницей, сложенной из серого камня в виде башни, покрытой у подножия, как и всё вокруг, седоватым пухом мхов и неровными пучками невысокой травы. Это был родовой склеп де Лармор: возвышаясь над могилами простолюдинов, он будто господствовал над всей равниной.

Алекто прибавила шагу и, пробираясь сквозь колючие заросли, подошла к усыпальнице. Одиннадцать имён на один род графов де Лармор из его раденнской ветви: Арчибальд де Лармор, Алиенор и Мариетта – его жёны, Готлиб де Лармор, Дагоберт де Лармор, их жёны, дети, умершие во младенчестве... Наконец, братья Вальдульф и Харибальд. Последний де Лармор был отцом Алекто, которого она не помнила – в сердце её жил только образ, созданный рассказами Бертрады. Но этот образ был смутным, окутанным туманом какой-то неразгаданной тайны; вот и сейчас из родового склепа в душу Алекто ворвался поток чувств и мыслей, если и не новых для неё, то всё же неожиданных и не вполне определённых. И она так погрузилсь в них, что совсем забыла о Бенедикте.

В раздумиях Алекто присела на могильную плиту, почти ушедшую в землю. Осеннее солнце слегка нагрело камень, но девушке по-прежнему было зябко. Недалеко от неё бежал ручеёк: там копились тайны болот и непроходимых зарослей. А какие тайны были сокрыты здесь, в этой липкой чёрной земле? Какие судьбы были у людей, чьё присутствие теперь выдавали лишь эти серые угрюмые камни? Какими они были, графы де Лармор – её предки, которые спали теперь непробудным сном в этой усыпальнице?

Алекто сидела задумавшись, а в голове у неё проносились стихи безымянного поэта:

- «Строит хоромы богач, мудрец воздвигает гробницу. / То - для тела приют временный, это – наш дом. / Там мы только гостим ненадолго, а здесь обитаем; / То – беспокойство, а здесь вековечный приют».

- А здесь кто похоронен? – Звонкий голос подруги заставил Алекто отвлечься от грустных раздумий. Бенедикта обогнула усыпальницу – и её спина, затянутая тёмно-синим жиппом, исчезла из вида.

Алекто встала и, больно обстрекав ноги крапивой, шагнула следом за подругой. Взорам девушек открылась погребальная стела, украшенная золочёной росписью и короткой надписью: «Любимая, покойся с миром». Алекто удивило, что, кроме этой скупой эпитафии, на стеле не было других слов, не было ни имени усопшей, ни имени того или тех, кто оставил эту надпись. Не было также дат рождения и смерти. Лишь приглядевшись повнимательнее, Алекто заметила, что слово «любимая» было высечено вместо какого-то другого – на камне остались следы от зубила, стесавшего первоначальную надпись.

- Это очень странно, - прошептала Алекто, разглядывая укрывшие стелу листья папоротника: как будто пыталась отыскать в них разгадку новой тайны.

- Вряд ли кто-то знает наверняка,чейпрах лежит здесь, под этой каменной плитой, - неожиданно раздался знакомый голос: подняв голову, Алекто увидела приближавшуюся к ней Мартину.

Эта женщина, хотя уже давно не жила в Бруиден да Ре, не была для неё чужой. Из воспоминаний матери Алекто знала, что молодость Мартины была связана с прошлым семейства де Лармор. Об этом прошлом уже мало кто говорил, но оно напоминало о себе и портретом братьев Вальдульфа и Харибальда, и траурным платьем Бертрады, и образом жизни старика Мадобода. Алекто догадывалась, что мажордома из Бруиден да Ре и Мартину, вдову пекаря, когда-то связывало нечто более прочное, чем мимолётное знакомство.

Вблизи, несмотря на свои медленные движения и сгорбленные плечи, Мартина казалась моложе, чем издали. Судя по её худощавому лицу с правильным профилем, ей можно было дать лет сорок, но печальное и страдальческое выражение лица, впалые щёки и выцветшие голубые глаза говорили о том, что она много пережила. По манере, с какой она приближалась к Алекто, а затем и по её поклону было видно, что ей были не чужды правила приличия.

- Так бывает, что с годами некому заботиться о последней обители наших родных и близких, – с печалью в голосе продолжала Мартина. – Мы думаем и помним о тех, кто жив, а о тех, кто навсегда ушёл из этого мира, забываем. И напрасно: ведь их духи всегда рядом, всегда с нами. На Раденне духи мёртвых обитают вместе с живыми и, незримые, наблюдают за нами; одних они оберегают, а от других равнодушно отворачиваются...

Она умолкла, задумчиво глядя на стелу; затем перевела взгляд на Алекто.

- Как поживает мадам Бертрада? – вдруг спросила Мартина, и её голубые глаза пытливо заглянули в лицо девушки. – Видела я её... на прошлой неделе в церкви... как она изменилась, постарела... совсем не та, что была!

- Моей матушке сейчас нелегко, - точно оправдываясь за графиню, начала отвечать Алекто. - У неё много работы по хозяйству и забот очень много. Теперь ещё этот несчастный случай с Мадободом...

Едва девушка заговорила о погибшем мажордоме, взгляд Мартины потух; она поникла головой, ещё сильнее сгорбилась.

- Всякие случаи на свете бывают, - проговорила медленно, задумчиво. – Бывает, что человека, гуляющего у моря, прохватит дурной ветер, и от этого с ним какая-нибудь неизлечимая хворь приключится... Бывает, камешек из-под ноги выскользнет, да человек тут же с обрыва в воду сорвётся... А бывает и другое – когда человека в спину с обрыва толкают...

Мартина запнулась и, искоса взглянув на девушку, сердито проворчала: