Александр Дьяков - Тойво Страница 9

– Но ведь заявлялось, что Париж и Прага станут укрупнёнными центрами, гарантирующими сохранность наследия русской литературы. Что стало с остальными книгами?

– В ваших словах сквозит обвинение в том, что я их сжёг. Успокойтесь: пока все избыточные книги отвозятся в хранилища музея. Как только все города пришлют свои библиотеки полностью, будет принято дальнейшее решение, где и как их хранить.

– Что за музей? Спросил Тойво, и тут же подумал, что это становится похоже на допрос с очной ставкой. Подумал об этом и Эганбюри.

– Молодой человек! Речь идет о программе ЮНЕСКО! Мало того, что всё происходит под строжайшим контролем, но, к тому же, тут ещё и определенная степень конфиденциальности. Я и так сказал вам то, чего не полагается. Я понимаю, вы переживаете за памятные испанские издания, Вальдес тоже высказал всё, что обо мне думает. Но вы не Вальдес, поэтому вернёмся к моему первоначальному вопросу: какой книги из нашей библиотеки вам не достает? И почему она вам вдруг понадобилась?

– Нет, всё в наличии. Сухо ответил Тойво. Просто в барселонском издании «Лужина» были кое-какие мои пометки.

– Славно вы и Вальдес обращались с великим русским наследием, если позволяли себе чертить пометки на страницах редчайших книг. Не вздумайте рисовать на тех источниках, с которыми работаете сейчас! Скажу это всем. Хорошо, что выяснилось. Вы и ваши коллеги работаете с единственными экземплярами книг, запомните это!

Разгневанной казалась даже спина Эганбюри, когда он развернулся и быстро ушёл.

***

Первым делом Тойво сообщил о судьбе барселонской русской библиотеки не Дейву, а Вальдесу, вечером того же дня. Профессор выругался.

– Даже не знаю, что меня огорчает больше: исчезновение книг или исчезновение близкого человека. Ведь Эганбюри мне больше не друг. Он лично клялся, что ни одно издание не пропадёт. Я, пожалуй, напишу официальный запрос. Только пока не понимаю куда? В ЮНЕСКО? Кто там ваш заказчик?

– В том-то и дело, что кроме Эганбюри мы здесь никого не видим, контракт я подписывал с университетом, контроль за проектом осуществляет Эганбюри и задачи ставит тоже он. Внешне всё выглядит так, словно это он сам замыслил проект букморфинга.

– Либо за ним стоят люди, которые не хотят публичности. Тут со мной Лена, она спрашивает, есть ли у тебя возможность разузнать, что за музей приютил остальные наши книги? Только без риска для себя, конечно?

– Если только обойти все музеи, которых тут бесконечно много.

– По смыслу подходит Музей писем и рукописей, он где-то на набережной.

– На бульваре Сен-Жермен, знаю такой. Не думаю, что что-то получится. Понимаете, Эганбюри произнес это так, будто он придумал про музей на ходу, спонтанно.

– Это очень плохо. Придётся мне пересилить себя и позвонить мерзавцу Луи. Давай свяжемся с тобой послезавтра? Но на бульвар Сен-Жермен сходи, пригодится для общего развития. Тут ещё Лена ещё хочет поговорить с тобой.

– Привет, дружок! В трубку влилась знакомое русское приветствие. Ты сообщил нам пренеприятное известие. Все эти книги по крупицам собирались у нас годами, многие из них очень редкие издания. Ты же помнишь, как к нам приезжали из Валенсии русские ребята и специально поселились в отеле, чтобы просто ходить в нашу библиотеку читать Платонова и Рыбакова? Происходит нечто плохое. Русской музыки я тебе рассказывала уже не сыскать в Интернете, это звенья одной цепи. Мои сородичи уже меняли названия исполнителей, писали на латинице и задом наперёд, но кто-то всё равно выискивает такие файлы и стирает их. Я кое-что накопила, при случае скопирую тебе для языковой практики. А русскоязычные книги в сети стали концентрироваться на платных ресурсах. Что-то бесплатное найти сложнее. Попробуй узнать, что случилось с нашей библиотекой, но конечно, аккуратно. Луис прав не рискуй своим положением и потерей работы.

На следующий день проектная группа снова собралась обсудить очередной неожиданный поворот в жизни шахматиста Лужина. Колмар традиционно опоздал, Бузек сделал тому внушение. И британец впервые вступил в перепалку:

– Мне сложно работать с русским текстом на французском языке. Не понимаю, почему меня не направили переделывать набоковский роман «Пнин»? Он ведь изначально писался автором на английском. К тому же главный герой там фактически наш коллега, профессор русского языка и литературы.

– Если вы не заметили, в рамках нашего проекта все группы работают исключительно с произведениями Набокова из его русского периода.

– Заметил, только не понял почему? Возьмёмся за остальное позже?

– Нет, за остальное мы браться не будем. Если я правильно понял замысел наших заказчиков, букморфинг затрагивает именно русскоязычные тексты. Я бы принял точно такое же решение.

Тойво вдруг насторожился и поддержал Колмара, спросив, в чём логика такого решения. Бузек снова включил режим лектора.

– Поймите, Набоков особенный писатель на фоне остальных русских. Многие эмигрировали, сменили жизнь, обстановку и может даже убеждения. Но немногие перестали быть русскими. Набоков, пожалуй, единственный, кто смог стать полноценным европейским мыслителем и автором. Четко видна разница между ранними его произведениями и поздними, написанными в эмиграции. Хотя это и не эмиграция даже. Эмигрант постоянно думает о возвращении и тоскует по родине. Особенно русский эмигрант. Набоков решительно порвал с родиной и с соотечественниками, искоренил в себе

– Эйцехоре? Перехватил Тойво Я был на вашей лекции. Вы ведь это пытаетесь сейчас сказать?

Бузек осекся, расплылся в благожелательной улыбке и выразил удивление, что Тойво посетил его лекцию. Но сделал это немного фальшиво, из чего стало понятно, что Бузек в тот раз всё-таки разглядел Тойво на задних рядах.

– Именно так! Именно эйцехоре русского менталитета. Вот эту тоску и безысходность, порождающую бунт и непредсказуемые последствия. Заметьте, это же хорошо видно, в том числе, на примере нашего подопытного, господина Лужина.

Инес слушала приоткрыв рот. Колмар, довольный тем, что про его опоздание забыли, деловито искал в интернете слово «эйцехоре». Введя в поисковик несколько неточных вариантов впервые услышанного слова, решил схитрить. Включил голосовой поиск и направил смартфон в сторону Бузека.

– Простите профессор, как вы сказали, эйце ?

– Эйцехоре! Не пытайтесь искать, вам выдадут ссылку на Даниила Андреева, который сам был носителем этой гадости. А это именно то, что нам: вам, Колмар, вам, мадмуазель Кювье, и вам, Саволайнен предстоит найти и искоренить!

– По каким признакам мы это определим? И, позвольте, термин «эйцехоре» в таком значении исключительно ваше изобретение. Эганбюри и наши заказчики тоже им руководствуются?

– Не цепляйтесь к терминологии. Если угодно, можете называть это литературным кодом, сокрытым в каждой русской книге. Ведь запрещают же экстремистскую литературу, здесь тот же случай, только не такой очевидный. Букморфинг больше, чем забава книжных издательств, иначе бы за него не взялись серьёзные международные институты. Это очистка произведений от зловредного кода, формирующего поведение читателя.

Тойво сидел ошарашенный, пытаясь понять личные ли это измышления пылкого поляка или общий замысел всего проекта букморфинга. Для Инес, впрочем, всё услышанное тоже стало открытием, и она задала вопрос, который заметно сбил напор Бузека:

– И всё же, как мы можем прочесть этот код в какой-нибудь конкретной книге? Где он, в частности, в «Защите Лужина»?

– Не знаю. Не скажу. Я разговаривал со многими коллегами. Даже те, кто признаёт наличие такого скрытого кода в русской литературе, не могут дать чётких научных критериев. Кто-то ссылается на словообразование, кто-то на православие или фольклор, кто-то даже на фонетику и русский алфавит. Эффект даёт всё это в комплексе. Это вам не гитлеровский «Майн Кампф», тут не так всё очевидно.

И тут Тойво осенило:

– То есть мы вслепую переписываем сюжеты книг, надеясь, что случайно выкорчуем и эйцехоре, спрятанное где-то между строк?

– Фактически да. Вместо индивидуальной точечной работы с неизвестным, мы выжигаем напалмом всё, в надежде сжечь и зловредные коды. Русские книги должны перестать быть жестокими, нравоучительными и подстрекающими. Мы и с Набокова начали, потому что он самый безопасный и понятный нам, европейцам. Кстати, давайте уже приступим к работе.

***

4.

Операцию внедрения центральный офис согласовал Стоуну неожиданно легко и быстро. Видимо, у них там нет готовых типовых решений, как подобраться к русским диаспорам в той или стране. Керим тоже полагал, что подразделениям «Фокстерьера» в разных точках планеты полностью развязали руки, поощряя креативные подходы, чтобы нащупать в итоге самые эффективные способы ликвидации русских. Этакий всемирный секретный конкурс «Кто найдет самый изящный способ геноцида в современных условиях?»