Ирина Лазарева - Сокрытые в веках Страница 12

– Я вижу, вы европейцы, – заговорил он хриплым, переходящим в свист голосом, глядя на светловолосого Рене.

– Да, я француз, – ответил тот, – а это моя жена, и прошу отнестись к ней с уважением.

– Вот как, – вдруг заговорил по-французски его собеседник. – Как вас зовут, мадам? Где вы живете? Сколько вам лет? – забросал он Метту вопросами.

Она растерялась и беспомощно посмотрела на Рене. Вопросы она, конечно, поняла, но как ответить не знала. Скрипучий смех, сменившийся приступом кашля, прорезал наступившую тишину.

– Не пытайтесь меня обмануть, мсье, – снова перешел на английский человек в белом. – Прежде чем мы продолжим нашу беседу, хочу представиться. Здесь и повсюду меня называют Белым Шейхом. Вам это имя вряд ли что-нибудь скажет, но поверьте, очень многих оно приводит в трепет. А вас как прикажете величать? – насмешливо осведомился он.

– Меня зовут Рене Мартен, – ответил последний, все еще пытаясь спасти положение, – а это Метта. Она не француженка. Мы поженились совсем недавно, поэтому она еще не знает языка.

– Я вижу, что она слишком молода. Думаю, вы мне лжете, мсье Мартен, – не купился человек, назвавшийся Белым Шейхом. – Подойди ко мне, девочка, сядь рядом.

Метта исполнила его просьбу, или скорее – приказ, и присела на край софы.

– Какие красивые, какие удивительные волосы, – произнес хозяин, точно в раздумье. – Никогда не видел таких ярких красок. Как можно сотворить такое?

– Это мои натуральные цвета, – сообщила Метта, не знавшая, что такое ложь.

Белый Шейх недобро сощурился.

– Один лжет, другая считает, что со мной можно шутить, – сказал он с угрозой и схватил Метту за запястье крючковатой рукой в перчатке. Все его показное благодушие мигом слетело. На них глядели злые колючие глаза, голос стал еще более глухим и неприятным. – Зачем вы пожаловали на мой остров? Что вы здесь вынюхиваете? – прошипел он, обращаясь к Рене.

– Ничего мы не вынюхиваем, – обиделся тот. – Мы заехали на остров случайно, по пути на Борнео. У нас очень важное дело. По какому праву вы нас задерживаете? Хотя, догадываюсь: вы – террористы. Будете нами шантажировать французское правительство?

Белый Шейх передернулся.

– Нет, мсье Мартен, – ядовито процедил он, – мы не террористы. Я осуждаю террор. Настоящий мужчина не мстит женщинам и детям. Это делают только грязные шакалы, позорящие доброе имя мусульманина.

– Как специалист, могу вас заверить, что шакалы такого не делают, – дал справку Рене, – на это способны только люди.

– Не называйте людьми нелюдей, – гневливо отозвался Шейх. – Мы сражаемся с врагом лицом к лицу, но, – он хитро усмехнулся, – для разнообразия было бы неплохо пристрелить одного болтливого француза.

Охранник за спиной у Рене угрожающе придвинулся, и тот решил благоразумно смолчать.

– Та-ак, – с издевкой протянул Белый Шейх и повернулся к Метте, по-прежнему больно сжимая ей руку, – твой дружок решил играть в молчанку. Может, ты мне что-нибудь скажешь?

И тут он увидел ее глаза. Из их бездонной глубины лился мягкий золотой свет. Он проникал в душу, заполнял ее до краев и согревал измученное сердце.

– Ты болен, – сказала Метта, – ты думаешь о смерти, и еще … – она умолкла, вглядываясь во что-то, доступное лишь ее внутреннему взору, – я вижу горячие пески, море желтого песка; в нем волны-холмы. Они протяжно поют; раскаленный песок стекает с их вершин и змеится по бескрайнему светлому простору…

– Светлому простору… – как эхо повторил Белый Шейх. – Это пустыня и барханы. Там моя родина.

Глаза его не видели Метты, он был далеко, там, куда стремилась его душа, куда все время возвращались мысли, где жаждал он очутиться хотя б на миг, чтобы вобрать всей грудью обжигающий воздух, как глоток воды, а уж тогда можно было и умереть, да только он давно запретил себе появляться в родных краях и вот теперь погибал здесь, на чужбине, среди прекрасных, не радующих глаз морских просторов, среди нежеланной роскоши цветущих джунглей, мстя самому себе за свое несчастье.

– Я вижу женщину и детей, у тебя есть братья и сестры, – продолжала Метта.

– Ты любишь их и мечтаешь увидеть, но ты не хочешь показывать им свое лицо. На нем пятна и струпья, и ты не спишь, ты никогда не спишь и призываешь смерть как спасение.

– Кто ты? – вернувшись из забытья, спросил Белый Шейх. Он приподнялся на подушках, глядя на Метту просветлевшими глазами.

– Считай, что я врач, и я могу тебя вылечить. Тогда ты сможешь вернуться к жене и детям, к своим родным.

– Никто не в силах меня вылечить, – угрюмо усмехнулся Шейх, – уже слишком поздно. Смотри, – он сдернул покрывало со страшного лица. – Что, все еще хочешь меня лечить?

– Хочу и смогу, – уверенно сказала она, – разве ты не видишь – я умею многое.

Кто-нибудь до меня мог читать твои мысли?

Шейх стал серьезен, но в его взгляде сквозило мучительное сомнение.

– Я знаю, – настаивала девушка, – ты боишься напрасной надежды, но прошу, верь мне – все будет хорошо. Прикажи своим людям утром пойти со мной в лес. Мне надо набрать разных трав. И еще, пока я буду тебя лечить, вели освободить моих спутников и создать им самые лучшие условия.

– Да будет так, – сказал Шейх. Голос его снова стал суров. – Им обеспечат хороший уход, и если ты действительно сможешь меня вылечить, то я отпущу вас всех с почестями. Но учти, если ты решила схитрить и таким способом меня обмануть, у тебя ничего не выйдет. Вам все равно отсюда не уйти без моего разрешения.

Он хлопнул в ладоши; вошли охранники и увели недавних заключенных.

Глава 12

Белый Шейх сдержал обещание: Метту с друзьями в ту же ночь перевели в другое помещение, хорошо обставленное, с несколькими комнатами и чистыми постелями, в которые все немедленно улеглись, но заснуть еще долго не могли, обсуждая непредвиденное событие.

– Сейчас поговорю с отцом. – Метта села на кровати, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Но тут раздался мощный храп дедушки Итоя, который после долгого ворчания и жалоб на слишком мягкую постель наконец-то уснул. Будить старика было жалко, поэтому Метте пришлось выйти из дома. Вернувшись, она отчиталась перед мужчинами:

– Я все рассказала отцу. Он говорит, что мы действуем правильно, так что драконы пока вмешиваться не будут.

На следующее утро Метте по приказу Шейха принесли длинные мусульманские одежды и большой шелковый платок, тисненный блестящими узорами. Метта стояла и критически разглядывала платье, разложенное на ее кровати, а Рене и Доменг у нее за спиной одобрительно жестикулировали, радуясь предусмотрительности Шейха.

– С чего вы так развеселились? – с подозрением спросила Метта, оборачиваясь к друзьям.

– Так ведь это очень красивая одежда, – поспешно ответил Доменг. – Смотри, какие узоры. Любая женщина была бы рада ее надеть.

– Прежде всего, вы все время забываете, что я не женщина. Мне и так тяжело в чужом обличье, как в тесном платье, а тут еще и это надевай.

– Зато ты станешь еще красивее, – елейным голосом подольстился Рене, – а главное, этим ребятам не на что будет пялиться.

Доменг сделал ему страшные глаза, но было уже поздно.

– Ах, вот оно что! Вы согласны закутать меня в жару с головы до пят, как в кокон, лишь бы мужчины не смотрели? Мне кажется, вы оба сошли с ума! – заключила Метта и решительно направилась к выходу.

– Может ты и права, – загородил ей дорогу Рене, смеясь и указывая на Доменга, – но только по отношению к нему.

– Сам ты спятил, – погрозил кулаком Доменг, – лучше объяснил бы ей все как следует. У тебя это лучше получается.

– Ладно, шутки в сторону, – стал серьезным Рене, – надо считаться с их обычаями, Метта. Они не привыкли видеть женщин, разгуливающих в таком виде, как ты. Придется временно смириться с этим неудобством.

– Но как в этом платье ходить по лесу? – жалобно сказала Метта, однако просторные наряды надела, убрав непослушные волосы под холодящую ткань платка, и вышла к ожидавшим ее невозмутимым провожатым.

Набрав в лесу необходимых трав, она приступила к изготовлению лекарств. Несколько сильных мужчин, всю жизнь державших в руках только оружие, покорно измельчали, сушили и разминали травы, варили отвары, готовили настои, а Метта ходила между ними и командовала. Когда препараты были готовы, она стала поить ими Шейха. Одновременно она лечила его своей энергией, простирая над ним руки и предоставляя его взгляду свое пленительное лицо.

Уже на третий день боли отпустили ее пациента, и он впервые спокойно уснул. Рене, разбиравшийся в медицине, поражался, с какой быстротой больной идет на поправку. Буквально на глазах затвердения и инфильтраты на его лице и теле рассасывались, отступал землистый цвет кожи, распрямлялись пальцы, голос стал звонче, а глаза – ярче. Теперь можно было видеть, что это совсем еще молодой мужчина, которому нет и сорока.