Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса Страница 17

— Я… просто подарок… дар с небес, — быстро нашелся кусочек молнии.

— И в чем же силен ты, дар небес? — спросил внутренний голос Василия, поняв, что уснуть уже не получится и придется долго и нудно внушать этой поэтической натуре простые и холодные истины.

— Я расскажу потом то, что смогу. А ты пока ищи себя, просто знай, что теперь у тебя есть я, удивительный и редкий дар небес, настоящее чудо, — сказал кусочек молнии, сам удивляясь своей неожиданно проявившейся сообразительности.

Дар небес искренне не понимал, почему он должен быть в чем-то особенно сильным. Он устал от полета и своих дум и совершенно не представлял, чем же он знаменит, кроме того, что просто слетел с высоты. Поэтому счел за благо таинственно замолчать. Он справедливо решил, что быть посланцем небес почетно, и ведь не соврал ничего — а вдруг и в самом деле сермяжная правда в нем и он может принести хорьку невероятную удачу. А может быть, удача в нем самом. А точнее — в их неожиданной встрече. И принесет он счастье великое, не зря же послан. И с этими мыслями кусочек молнии абсолютно успокоился и пришел в состояние внутренней удовлетворенности. Чего нельзя было сказать о хорьке. Проснувшийся внутренний голос затевал очередной продолжительный диалог.

Василий, внутренним и очень глубоким чувством ощутив свой открывшийся нежданно божий дар, начал поиски применения своему новому небесному подарку. Не пропадать же новому таланту! Охватило его непонятное беспокойство и смятение. Показалось Василию, будто что-то большое и прекрасное ждет за порогом его норки и все не решается войти.

Так бывает в жизни и у людей, и у зверей: в душе каждого спит божий дар, спрятанный до часа заветного. Просто надо стукнуть по темечку или еще куда, чтобы помочь вспомнить про дар небесный и талант невиданный да и осознать свое истинное предназначение. Вот только не всем это удается.

Василий, меж тем, удивительным образом изменился. Намного меньше философствовать стал, появилась в нем какая-то уверенность в своем несомненно высоком и прекрасном даре. Ему даже показалось, что он с тех пор стал меньше пить березового сока, что само по себе было бы чудом. Понял Василий, что жить с даром тяжело и хлопотно, а по-прежнему уже нельзя. Вот только дар-то был скрытен и молчалив и никак себя пока не проявлял. Все больше и больше охватывала Василия какая-то непонятная, а потому особенно вредная взволнованность. А потом его охватило смятение: не знал он, что делать со своим даром. Совсем измучился Василий от этого. Что же это за напасть такая приключилась, думал он. И тут вспомнил, что живет он в особом, магическом лесу.

Решил Василий пойти за советом к норке Анфисе — все-таки настоящий маг, хотя и была у него на нее обида после истории с внезапно улетевшим навсегда ежиком, но больше-то в лесу из знакомых магических персонажей все равно никого нет. Да и степень вредности Анфисы не шла ни в какое сравнение с ее природной добротой, особенно если настроение хорошее и погода приличная.

На небосводе сияло ясное солнышко, что всегда в Дальнем Лесу считалось добрым знаком. Хорек Василий, собравшись с мыслями, пытавшимися убежать куда-то в чащобу, решился отправиться в долгий путь к самой восточной оконечности леса. И пока он шел в сторону Серебряного озера, все думал, как же ему рассказать все Анфисе. Но потом решил, что магический персонаж должен и так все понять.

Когда Василий зашел в уютный домик Анфисы, у нее на столе стояла тарелка с яичницей. Хотел было Василий начать разговор с народной мудрости про божий дар и яичницу, так удачно и к месту ему вспомнившейся, но поостерегся. Нельзя же сердить магического персонажа! Может, и есть в маленькой норке сила великая. Еще обернется волком или каким другим хищником и съест его вместе с вновь открывшимся талантом. Всяко случается в сказочных местах.

Анфиса же и не думала о магии или природных «диссонансах», хоть и не чужда была философии. Просто в эту минуту она была ужасно голодна. А всякому зверю, пусть даже и магическому, не грех подкрепиться. Солнце вон уже где, а во рту маковой росинки не было. Вся в заботах и трудах праведных.

Жителям Дальнего Леса и его окрестностей была известна такая исконно лесная примета: если пришел хорек Василий, то это надолго. Любили лесные звери этого странного поэта и философа, но далеко не всякий располагал временем, чтобы восхищаться глубиной его умозаключений, особенно когда зима не за горами. Анфиса же, несмотря на некоторую природную стервозность, свойственную всем мало-мальски отмеченным волшебным даром персонажам, и взрывной характер, присущий многим достойным жителям Дальнего Леса, равно как и прочих мест, была редким и благодарным его слушателем. То ли она чувствовала вину за давнюю историю с превратившимся в прекрасную птицу и улетевшим в далекие края ежиком-путешественником, то ли просто жалела этого немного нескладного и чудаковатого лесного философа.

Но чувство голода в этот момент было явно сильнее всех прочих. И сейчас она критически посмотрела на Василия и тяжело вздохнула, поняв, что спокойно доесть яичницу ей вряд ли удастся. Не дадут. С раннего утра ей морочил голову выдренок Константин с его внезапно нагрянувшими на Дальний Лес туманами и природными непонятностями. Теперь хорек Василий пришел как раз к утренней трапезе.

«Ну, гад такой, — недовольно подумала норка Анфиса, — как время подгадал!» И злиться на хорька Василия было глупо, и не злиться она не могла. Вот ведь напасть какая приключилась! Норка Анфиса только покачала головой, что хорек Василий воспринял как добрый знак. И не догадывался он, что у магических персонажей все не так, как у обычных зверей. Но Анфиса — это особый случай. К тому же, нравился ей Василий. Однако перекусить хотелось все-таки намного сильнее, чем долго и нудно рассуждать о высоких и непонятных философских понятиях или обсуждать его новую находку или напасть.

Норка Анфиса была вся в сомнении: ее недюжинный магический талант открыл ей, что попала в Василия молния среднего радиуса действия. Но вдруг это неслучайно совсем? Слышала она от многих, что ничего в мире не происходит случайно. Особенно в этих сказочных местах. Что есть какой-то неведомый нам замысел во всех природных сумасбродствах и безобразиях. Ведь очень может быть, что упавший кусочек обыкновенной молнии — знак особого волшебства.

Но, помимо всяких философий и волшебных знаков, занимала норку Анфису простая, практичная и удивительно приземленная мысль: если сказать этому чудаку, что у него особый дар, может, он и уйдет с этим вновь приобретенным безобразием надолго и трапеза продолжится. Уж больно аппетитно выглядела яичница!

— Знаю, — быстро нашлась Анфиса, все же надеясь доесть яичницу, которая была абсолютно к месту и времени, — вот даже и не говори мне ничего. Все про тебя знаю, ведаю и даже чувствую на особом, магическом неземном уровне. Но надо мне осмыслить такой природный феномен. Даже и не пытайся мне помешать, тебе же хуже будет. Просто наберись терпения. Иди садись на дальнюю лавку около окна и терпеливо жди, уж если пришел ко мне с такой явной несуразностью. Даже и не думай сейчас мне перечить. У меня сегодня критический магический день — так что лучше и не зли.

Василий подошел чуть ближе и молча сел на лавку. То ли на самом деле боялся он потревожить магическую и к тому же весьма голодную приятельницу в ее критический день, то ли нахлынули на него привычные философские раздумья и умозаключения, которые он счел за благо не высказывать Анфисе. Но, так или иначе, сидел он на удивление тихо. Не хотел мешать мыслительно-жевательному процессу Анфисы и счел за благо смотреть в окно на предпраздничный променад мирно бредущей по тропинке пары выхухолей.

Норка Анфиса, меж тем, пребывала в редком состоянии абсолютной умиротворенности. День начался удивительно хорошо. Проснувшись с первыми лучами солнца, Анфиса прогулялась до ближайшего озера, навестила семейство американских бобров, приехавших из заморских краев погостить в Дальний Лес. Затем она написала пару таинственных заклинаний, чтобы поддержать хорошую магическую форму и не забыть основы природного чудодейства. А потом прилетела сова Василиса, и они с удовольствием обсудили последние лесные события и новости окрестных королевств. В общем, с самого утра у нее было столь редкое и удивительное чувство, что жизнь удалась.

В конце концов, трапеза ведь тоже не сорвалась! И вот она, справившись с яичницей и почувствовав и запомнив это ощущение абсолютного блаженства, сытости и душевного покоя, удовлетворенно вздохнула и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Вижу. У тебя новый дар прорезался.

— Ну да, — выдохнул Василий, мысленно соглашаясь с ней, — вот так и я думаю. В этом ты права. Только подожди, а почему это прорезался — не зуб ведь, поди. Был всегда у меня талант огромный, вот только мистически проснулся от климатического «диссонанса». Вышел я на улицу, а тут гром и молния, но без дождя, и внутренний голос мне говорит, что теперь у меня дар божий есть. Настоящий. Большой. Просто не совсем ясно какой, потому как только объявился, но дар определенно есть.