Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса Страница 18

— Конечно, — подхватила Анфиса, — непременно дар. Не думай и не сомневайся. Ты еще только вошел, я сразу увидела: у тебя дар божий. Вижу его в тебе, но только очень широко вижу: ты — артист. Большой артист, прямо народный талант. А время для таланта ох как дорого. Так что иди и твори.

— А что творить-то? — смущенно промычал Василий.

От слов норки Анфисы что-то теплое и приятное затрепетало у хорька внутри, согревая все его существо. Как будто выпил он целую бутылку березового сока или даже две за раз. Мысль о поисках приложения таланта ушла сама собой. Вон оно как вывернулось все — артист. Глупо же искать какое-то там ремесло, если магический персонаж утверждает, что он артист! Вот только не проходила у хорька смутная тревога — что как-то странно все это и что же он будет творить?!

— Василий, — произнесла Анфиса с некоторым напряжением в голосе, увидев, что разговор неожиданно затягивается, запас ее терпения конечен, а хорька уносит по волнам самомнения и самовлюбленности очень далеко. Даже намного дальше, чем то место, куда ей хотелось бы его послать со всем его внезапно открывшимся непонятным талантом и такими понятными тревогами. — Ты смотри не вздумай даже испытывать мое терпение. Я же сказала уже, что вижу твой дар, как и все божественное, очень широко. Расплывчато и туманно. Таинственно. Говоря честно и откровенно, устала я от сегодняшних откровений и чудес. Иди и твори — а предмет искусства придет к тебе сам божественным путем и волею небесного провидения.

— Сам придет, да еще божественным путем? — удивился Василий.

— Сам, сам, — подтвердила Анфиса, выпроваживая Василия на улицу. — Иди и жди. Должен прийти твой предмет высокого искусства с минуты на минуту, недаром же у тебя такой катаклизм проклюнулся. Он на пути к тебе. А у меня сегодня еще полно дел. И сова должна прилететь с очередным важным сообщением, да и у выдренка Константина какое-то дело было. Прямо беда мне с вами!

Василий тяжело вздохнул и, выйдя из дома магической знакомой, медленно пошел через весь лес к своему жилищу. Меж тем норка Анфиса еще не совсем верила своему счастью: внезапно свалившийся на ее голову хорек со всеми его завихрениями, катаклизмами и талантами семенил по лесной тропинке и уже почти скрылся в глубине леса. И пока ее не отвлек очередной страдалец или искатель непонятных талантов, сочла она за благо заварить новую порцию чая и попробовать принесенное совой Василисой сладкое иноземное яство.

Василий, продолжая топать по старинной грибной тропе в самую глубь Дальнего Леса, искренне верил в то, что у него на самом деле есть теперь божественный дар судьбы. Он ждал, что объект для его творчества обнаружится с минуты на минуту. Вот только смутное подозрение, что он заплутал где-то на дальних подходах к Дальнему Лесу, не давало Василию никакого покоя. Решил хорек отправиться на поиски своего объекта искусства, привычно начиная с южной оконечности леса и опушек неподалеку от Серебряного озера, которое находилось почти прямо около порога домика норки Анфисы.

Василий шел необычно медленно, но ни у вековых великанов-дубов, ни у раскидистых говорливых тополей, ни у бесчисленных кустов с кисловатыми полумагическими ягодами никакой заплутавший объект не появлялся. Приходили и уходили знакомые хорьки и веселые мышата, промчался вечно куда-то опаздывающий работяга-олень. Бурый медведь грозного вида чуть не сбил его с ног, но затем мило улыбнулся и пожелал хорошего дня. «Не надо бояться тех, кто имеет грозный вид, — подумал Василий. — Надо бояться привычных и милых ехидн обоего пола…»

Выдренок Константин, свидетель того, как Василий наткнулся на бурого медведя, спрятался в кустах крыжовника. А когда все разрешилось мирно, выбежал оттуда и направился к норке Анфисе, чуть не сбив с ног Василия. Но вся эта суета ничуть не тронула хорька. Ведь его дар все еще мирно спал где-то у него в глубинах и пока не собирался ничего рассказывать о себе.

«Вот беда какая, — думал Василий, — иметь божий дар и не знать, какой именно. Да и предмет искусства не находится никак. Неужели навсегда заблудился на подходах к лесу? Вот ведь оказия какая!»

А внутренний голос тоже молчал, причем не от какой-то там особой внутренней вредности или бессовестной заносчивости. Нет. Все было гораздо проще: надоела ему хуже самых горьких орехов, заготовленных Василием на неуклонно приближающуюся зиму, эта история с внезапным даром. Гулял так Василий до самой темноты по закоулкам Дальнего Леса и его окрестностей, снова обошел все заветные поляны, навестил дальние вековые деревья-шептуны, но так и не нашел ничего подходящего. И было хорьку до обидного непонятно: скрывался ли всерьез этот самый загадочный объект искусства, полный несказанного коварства, или просто играл с ним в прятки.

Василий почему-то решил, что судьба должна послать ему какой-то дополнительный знак. В ту же секунду, прямо перед его носом пролетело что-то непонятное и шлепнулось прямо перед ним. Это был явно не божественный знак, а что-то вполне земное и дурно пахнущее. Где-то высоко над головой виновато прокрякала утка. То ли она сожалела о том, что свежий помет приземлился прямо перед носом хорька, то ли переживала, что не попала в него. Но так или иначе, хорек Василий уже хотел идти дальше по лесной дорожке, как вдруг увидел кусочек кожи. Именно из такой кожи ежик мастерил свои котомки. И проснувшийся внутренний голос, устав от скитаний по осеннему лесу, позвал Василия навестить жилище своего недавно улетевшего соседа.

Пройдя через знакомые опушки и наконец добравшись до западного комплекса норок, где когда-то жил ежик, Василий отчетливо вспомнил, что перед полетом тот оставил ему ключи от своего жилища. Давно он там не был, а ведь ежикова норка, не в пример его собственной малогабаритной, самая что ни на есть шикарная, с удобной просторностью. И решил хорек зайти и внимательно посмотреть, как там теперь обстоят дела. Может быть, придет какая-нибудь дельная мысль или особый знак проявится.

Зайдя в норку ежика Василий с грустью осмотрелся: все в ней было как при его друге, как будто бы ежик только-только вышел на минутку отнести кому-то сделанную на заказ котомку. Но он улетел навсегда. И тут хорек Василий увидел гору заготовленной для котомок кожи, запах которой так понравился ему тогда, в последнюю встречу с ежиком. Этот запах преследовал его много дней, а гора кожи даже иногда снилась ночами.

И тут к нему пришла неожиданная догадка: понял Василий, что вот он, его истинный дар, а ведь сколько раз проходил он мимо этой горы и не замечал, что если придать этой коже нужную форму, то она и станет предметом высокого искусства. И сколько ни отговаривал Василия его внутренний голос, уставший от поисков загадочного объекта приложения таланта, ничего не помогало. Сложно с творческой натурой, прямо напасть какая-то.

Василий в порыве вдохновения попытался достать заготовленную кожу, которая почему-то запрятана была в странного вида шкаф. В результате творческого порыва хорька шкаф ежика, и так не обладавший повышенной устойчивостью от переполнявших его кусков кожи, с грохотом упал, чуть не свалив Василия с ног. Хорек же, дорвавшись до обретенного предмета искусства, начал судорожно резать кожу и наклеивать ее на кусочки березовой и сосновой коры, которые нашел в дальнем углу норки ежика.

И так он шумел и кряхтел от творческого порыва, буквально сметая все на своем пути, что даже выдренок Константин из дальней норки прибежал посмотреть, кто там не дает ему спать: неужели ежик, устав от полетов, вернулся котомки делать?

Увидев Василия, перевернутый шкаф и разбросанную повсюду кожу, он просто оторопел. Никак не ожидал он от меланхоличного философа Василия такой прыти. Василий, меж тем, не замечал нежданного гостя и вдохновенно кромсал свежевыделанную кожу на чудные, странного вида куски неправильной формы.

Константин оглядел все вокруг и увидел нечто еще более поразительное и странное: на лавке торжественно лежала странного вида загогулина, назначение которой было выдренку абсолютно не понятно, — три небольших продолговатых кусочка кожи, тщательно прилепленные к березовой коре.

Задумался выдренок Константин, хотя и нехарактерно это было для него совсем. Вспомнил, что, забежав по дороге к Анфисе, он разузнал о каком-то небесном даре Василия, ни с того ни с сего открывшемся намедни. Вот только какой это дар, не знал никто. Но назвать то, что он видел, результатом этого дара он не мог. Вот если бы березового сока выпил бутылочку-другую, тогда, может, и увидел бы в этой сущей непотребности какое-то там искусство. А так ни высокого искусства, ни ремесла попроще даже и не видно.

Константин чувствовал острый запах свежевыделанной кожи, и первой его мыслью было, что, наверное, это надо нюхать. Выдренок недавно виделся с филином, известным своей ученостью. Он, как говорили в лесу, только в этой жизни филин. А в прошлом был то ли ученым, то ли умелым ремесленником. Но, так или иначе, филин наравне с совою был для выдренка Константина непререкаемым авторитетом во всех научных вопросах.