Мария Семёнова - Славянское фэнтези Страница 51

Стражник подождал, пока не способный самостоятельно есть узник проглотит; аккуратно зачерпнул следующую ложку, потом еще и еще…

— Нужна твоя помощь, колдун.

Ах вот оно что: значит, помощь Стрепета из Переяславля отныне стоила всего лишь миску супа! Опрокинь ее Деряба на одежду, на пол (что проделывал уже не раз); оставь опять умирать от жажды рядом с наполненным до краев водой, но слишком плотно закрытым (для не имеющего перстов) бочонком, и то не было бы так обидно и горько… Между тем стражник воспринял взгляд заключенного по-своему.

— Хочешь еще? Ты, того… не стесняйся, я мигом! — Невероятно, но пропитой голос Дерябы зазвучал как будто нежнее и мягче. — Только глянь — это по твоей части, а я уж не обижу.

— А если нет? — усмехнулся Стрепет.

— Замучаю.

Что и говорить, для знавших Дерябу угроза нешуточная.

«По крайней мере, честно…» Не то чтобы Стрепет боялся — скорее, не узнавал себя: оказывается, он соскучился не только по нормальной человеческой пище, но и по обычному — пусть даже и такому непритязательному — разговору. Это он-то! М-да, похоже, подземелья великокняжеской тюрьмы были способны изменить кого угодно…

— Ну, выкладывай, что там у тебя.

Торопливо, словно боясь, что Стрепет передумает, Деряба сунул руку за пазуху и выложил завернутый в несколько тряпок, изъеденный личинками прошлогодний лист. Уголки губ заключенного неприметно дернулись.

— К городскому колдуну ходил?

— Ходил, да он столько запросил!

Естественно, накормить казенным супом оголодавшего узника куда дешевле! Стрепет засмеялся: нет, простодушие и бесхитростность стражника (от которого со страху разило так, что это казалось чересчур даже для зловонной тюремной камеры) переяславльцу определенно нравились.

— Ты только скажи, стоит платить или нет? — допытывался Деряба. — Сам-то, ясно, теперь ничего не можешь.

Стрепет шумно вдохнул: за полгода унижений и издевательств никому так и не удалось выдавить из него и слезинки — от этой же, невзначай оброненной фразы слезы едва не хлынули ручьями.

— Выброси и забудь.

— Чего?

— Выброси и забудь, — повторил узник. — Городской колдун подбрасывает их специально, чтобы потом тянуть из вас золото.

— И я не заболею? И… не умру? — Деряба потянулся было к злополучному листу, но вдруг спохватился: — Поклянись!

— Клянусь Сварожичами…

Только когда стражник закрыл за собой дверь камеры, оставшийся в одиночестве Стрепет, кажется, впервые по-настоящему осознал, что сотворил с ним Мстислав. Да, Великий князь Новогородский предусмотрителен: он не упустил шанса избавиться от человека, обладавшего не меньшей властью, чем его собственная. Предусмотрителен и умен, но… не мудр, ибо мудрость несовместима с бессмысленной жестокостью. Если бы заодно с руками Мстислав приказал отрубить Стрепету также и голову, то хотя бы проявил милосердие, но нет: князь отдал его на потеху скучающим стражникам.

«Сам-то, ясно, теперь ничего не можешь…»

Огонь факела лениво тянулся к расположенной под самым потолком щели-отдушине; где-то за стеной возились крысы.

«Сам-то, ясно, теперь ничего…»

Но тогда почему крысы, способные загрызть любого, даже не заглядывали в его камеру?

Стрепет задумчиво рассматривал обезображенные руки. Раньше его персты с равным успехом плели сложнейшие заклинания и перебирали струны гуслей — музыка и теперь еще звучала, но лишь в голове: после казни голос «поющего волхва» потерял прежнюю силу и гибкость.

— Наверху дождь?

Вместо ответа стражник смачно выругался…

С того памятного дня, когда Стрепет сберег Дерябе пару целковых, между ним и тюремщиком установилось подобие приятельских отношений. Деряба, вероятно, в надежде, что с помощью увечного колдуна удастся сэкономить еще, заключенного не обижал, даже частенько подкармливал. Стрепет, в свою очередь, старался не замечать покровительственно-пренебрежительного тона, который оскорблял переяславльца, пожалуй, больше всего остального.

— Ты-то откуда знаешь? — запоздало спохватился тюремщик.

Узник ухмыльнулся: невидимые кисти рук ныли со вчерашнего вечера. Невидимые, но тем не менее существующие — теперь уж Стрепет в этом не сомневался: иначе откуда взяться боли? Его руки продолжали жить — пусть пока и неподвластной, но все-таки достаточно реальной жизнью. Что ж, когда-то и настоящие — из плоти и крови — персты были не очень-то послушны, и только благодаря настойчивости и тренировкам…

У него было сколько угодно времени, а ненависть и желание отомстить не позволяли терять его понапрасну. Однако, несмотря на все усилия, дело почти не двигалось, и радость маленьких побед все чаще сменялась приступами безнадежности и отчаяния. Стрепет явно что-то упускал. Что-то необыкновенно важное, но что…

— Ну и жарища! — отдуваясь, сообщил Деряба. — Солнце…

«Солнце… — машинально повторил про себя Стрепет. — Солнце…»

Деряба продолжал говорить, но узник его уже не слышал: в памяти с поразительной четкостью всплывал золотящийся на солнце песчаный берег, плотная серая вода… Плещеево озеро — вот куда Стрепет перенесется в первую очередь. И только потом будут дворцовые интриги, Мстислав…

— Колдун, а, колдун, да ты меня хоть слышишь? Ну-ка глянь, чевой-то мне тут опять подбросили?

— Не прикасайся!

Совершенно непроизвольно — как сделал бы это, будь у него руки, — Стрепет сотворил знак тройной защиты… Сделал и только тогда осознал, что наконец получилось.

«Получилось! О Сварожичи, получилось…»

От ужаса у Дерябы подогнулись колени: он мог поклясться, что видел, как в воздухе мелькнули руки колдуна — и валявшийся на земле сверток с шипением исчез…

— Я тебя прощаю, Деряба, но запомни: заключенных не тронь!

Беснующийся огонь факела, бормотание стражника, пытавшегося поцеловать полуистлевшие от крови и пота лохмотья… Стрепет был еще здесь, но его сознание находилось уже далеко-далеко: там, где в серой воде золотой чешуей отражалось вечернее солнце.

— Этот человек, — придворный колдун указал на вжавшегося в стену Дерябу, — не врет, княже, Стрепет…

— Отрастил себе новые руки?! — перебил Великий князь, не выносивший даже имени переяславльского колдуна. — Да не обрушит Перун свой меч на земли Новогорода! Ты когда-нибудь о таком слышал, Светозар?

— Нет, зато почерк Стрепета я не перепутаю ни с чем. Он применил свой дар. Четыре или пять формул — значит, прежде чем отсюда выйти…

— Проклятье! — Нетерпеливым движением Мстислав приказал Дерябе удалиться. — Проклятье, — шепотом повторил Великий князь, — ведь это означает…

— Что я уже мертв, — спокойно договорил Светозар.

— Предлагаешь просто сидеть и ждать? — презрительно усмехнулся Великий князь.

— В свое время, — придворный колдун отвесил церемонный поклон, — я позволил себе смелость дать Великому князю совет.

— Ты был прав: его следовало казнить…

Светозар исчез на третий день: то ли до него действительно добрался Стрепет, то ли попросту сбежал. Мстислав дрогнул: по силе придворный колдун новогородский почти не уступал переяславльскому — только благодаря этой силе и удалось схватить и обезвредить Стрепета.

Мстислав мало чего боялся, однако мысль, что жаждущего мести врага не остановят ни стены детинца, ни самая надежная охрана, не давала покоя, заставляя примечать каждый шорох, каждое едва различимое движение…

Спустя неделю Великий князь мечтал уже только об одном: чтобы поскорей случилось то, что все равно должно случиться. Но Стрепет появился позже — когда в душе Мстислава родилась смутная надежда на чудо.

Несмотря на жару, переяславлец был в длинном, плотно запахнутом плаще.

«Руки… — чувствуя, как по телу расползается липкий безнадежный страх, подумал Мстислав. — Он прячет руки».

Стрепет будто не совсем походил на себя, но что изменилось, понять князь не успел. Все так же молча колдун сбросил плащ… Нет, новых рук — хвала Перуну! — переяславлец себе не отрастил. Мстислав инстинктивно схватился за кинжал, но еще быстрее были жалкие, уродливые обрубки. Великий князь выронил клинок и начал медленно, точно во сне, оседать на пол.

— Ты допустил ошибку, Мстислав, а Новогороду нужен мудрый правитель.

В ответ раздался натужный хрип: Великий князь был жив, но не мог ни двигаться, ни говорить.

— Я не прощаюсь… — Сотворив невидимую формулу, Стрепет исчез.

Один за другим с поклоном отходили от постели Великого князя Новогородского приезжие волшебники. Мстислав — особенно после того, как персты кого-то из гостей украдкой сложились в так называемый знак тройной защиты, — и не ждал другого: лишь равнодушно отмечал, как постепенно иссякал поток смельчаков, решивших потягаться с самим Стрепетом. Слух о его чудесном побеге уже давно покинул пределы Новогорода, только добавив славы переяславльскому колдуну.