Александр Бреусенко-Кузнецов - Драконы смеются Страница 6

– Но что же тогда повлекло такую переоценку?

– В этом-то и загадка, – напомнил дракончик.

– И правда… – Хафиз поморщился, и Драеладр почувствовал, что разгадка-то ему ведома, просто не хочется её оглашать.

Дракон уже замечал за уземфским наложником, с каким мастерством тот обходит некоторые неприятные или опасные темы, потому спросил в лоб, распрямляя свои кожистые крылья, чтобы казаться больше:

– Люди с площади на меня горячо надеялись и вдруг разочаровались. Дядя Хафиз, я не верю, что ты не прослышал о причине, так отвечай же, в чём было дело?!! – дракончик прикинулся не на шутку рассерженным, чтобы изворотливый наложник остерёгся плутовать.

– Я узнал лишь одно: в Эузе в ту пору поменялся правитель, – немедленно сообщил Хафиз.

– И что это могло значить?

– Ума не приложу, – с изяществом пожал плечами наложник.

Звучало искренне, но таило уловку.

Пока Драеладр сообразил, что истинное значение смены власти в Эузе мало кому может быть ведомо (отсюда и чистосердечное «ума не приложу»), а у Хафиза в наличии лишь смутные подозрения, которые его и пугают – уземфский плут уже благополучно заснул, оставив дракона с его новым вопросом наедине.

Вывернулся-таки. Но ведь снабдил дракончика пищей для ума! И, между прочим, за всё долгое сидение в хижине на Оползневом склоне Хафиз о смене власти в Эузе упоминул впервые. Прежде не удосуживался.

Ну да, в Эузе и Ярале дядя Хафиз – чужестранец. Ему самому не многое растолковали, а с мерками маленького пустынного Уземфа вряд ли многое охватишь в огромной стране да ещё в переломную пору. Нижне-восточная поэзия, которую уземфец тонко чувствует, воспевает иные предметы.

Итак, отчего смена верховной власти в стране людей так быстро и резко повлияла на отношение к наследнику правящей династии драконов?

Драеладр пытался думать самостоятельно, но выходила ерунда.

Конечно, Ярал – один из городов Эузы, но расположен он в верхней части почти неприступной Белой горы, сменившийся же правитель так далеко: в столице, куда ехать – не доехать…

Похоже, в рассуждения вкрался серьёзный изъян.

Что мешает? Незнание дворцовой политики? Это уровень затруднений человека Хафиза. А Драеладр может встретиться с дополнительными сложностями. Возможно, ему мешает понять людей его инородная драконья суть.

Ограничения драконьей сути восполняются человеческим воспитанием.

Но всяким ли человеческим?

Конечно, для молодого дракона с особым предназначением Хафиза подходящим воспитателем не назовешь. Тот и сам получил весьма узкую подготовку – для карьеры наложника в серале царевны Уземфа многие премудрости излишни. У драконов же совсем иные запросы, чем у любой из царевен тамошнего пустынного края.

Небось, другие люди из ближнего круга Лулу Марципарины помогали бы Драеладру разобраться в его загадках много лучше и точнее. Увы, к моменту, когда Драеладр выучился сносно говорить, с ним остался только верный Хафиз. Когда выбирать круг общения не приходится, будешь благодарен и единственному своему воспитателю, каков бы тот ни был.

«Ума не приложу»? Нет. Это других человеческих умов сейчас не приложишь. Исходим из этого.

И от раздражения Драеладр переходил к благодарности, словно впуская в себя давешнюю неразумную толпу с её легковесными крайностями.

Впрочем, на поверку легковесной крайностью оказалось лишь раздражение. Благодарность дракончика имела надёжные основания. Как на него ни дуйся, Хафиз честно старался быть полезным. Учил вере в себя. Именно от него (а не от Бларпа, признанного знатока легенд) новый Драеладр узнал свою великую родословную. И в годины лишений уземфский наложник не раз напоминал воспитаннику, что по матери тот приходится прямым потомком легендарной царицы Эллы. Той, что впервые родила, выкормила и воспитала Великого дракона.

– А как же моя мать? – не раз удивлялся дракончик. – Отчего она перестала меня кормить и воспитывать?

– Она обязательно вернётся, – терпеливо убеждал Хафиз, – ей только надо для этого немножко расколдоваться… – и к слову запевал длинную песню в нижне-восточном стиле, посвящённую совсем другой заколдованной царевне и семерым кочевникам картау с ней.

Кто заколдовал мать маленького Драеладра, Хафиз точно не знал, как и того места, куда её увезли прибывшие с небесным замком драконы. Некая «Канкобра»: поди догадайся, где это расположено.

Всё, что сохранилось у Драеладра от последних недель общения с матерью, осмыслению пока не подлежало.

Может, высокая поэзия Нижнего Востока и справилась бы с задачей – как знать? Может, именно ей и под силу соединить щедро воспринятые драконом переживания Лулу Марципарины Бианки в логически выстроенное целое. Может, Хафиз искупил бы слабое разумение дворцовой политики Эузы совершенным толкованием заколдованного мира женской души. Однако, чтобы все эти теснящиеся образы передать ему для работы над поэмой, их надо было сперва хоть как-то выразить. Мог ли справиться Драеладр? Нет, он терялся при каждом мало-мальски свободном скачке мысли.

Вихрящиеся шорохи, внезапные испуги, трудные поиски путей совершения самых обычных действий, страх темноты, дружба с темнотой, желание притаиться во тьме, чтобы снаружи тебя не видели, желание показать другим и доказать самой себе, что ты есть, а нет не тебя – кого-то другого…

И вдруг – внезапное решение: надо, пока не поздно, спасти Драеладра! Спасти, немедленно спасти! Какой он хорошенький, мой сынок…

Чтобы Драеладр наверняка спасся, надо его покормить. Да, не откладывая. Прямо сейчас вскочить и кормить, пока ребёночек не насытится. Чтобы вскочить, надо найти опору. И в этом – осеновная сложность. Нет опоры! Нет опоры! Пропала опора в жизни. Где-то ты теперь бродишь, мой любезный Чичеро?

От безысходной заброшенности на Лулу Марципарину накатывал страх, и страха было так много, что она понимала: его видно по глазам. Чтобы в её глазах случаем никто не утонул, она с мягкой улыбкой предостерегающе произносила:

– Как-то я растревожилась… Не обращайте внимания!

Но внимание обращали, и встревоженные взгляды Хафиза, Бларпа и милой Кэнэкты красноречиво свидетельствовали: бездна уже привлекла внимание, совсем оградить друзей не получилось, они готовились заглянуть, не ведая истинной угрозы.

Но что же я всё о друзьях, спохватывалась Марципарина Бианка, когда ребёнок тысячу лет не кормлен, и она собирала воедино последние крохи воли, и в едином порыве вскакивала на ноги, и шла кормить, но по мере продвижения по долгой анфиладе дворца всё более отчётливо понимала: получается как-то не по-людски. Гости ведь не ограждены, а жадная бездна хохочет, и привлекает очередного зрителя, и предвкушает обильную жатву.

И Лулу Марципарина поспешно возвращалась, и доказывала друзьям, что Драеладра самая пора кормить, что он, бедняжка, совсем отощал и нуждается…

– В чём нуждается, Хафиз?… А ты как скажешь, Кэнэкта?… И вы оба правы! Так что же вы предлагаете делать?… Да, вот и я так думаю – кормить малыша!

Мысли путались, и в том таилась главная катастрофа, ведь каждая мысль была подобна ценнейшим костям вселенной, а знаки препинания в них – на вес золота. Сколько золота уже невозвратимо потрачено, кто бы знал!

Где вы, мысли? Где вы, слова? Где вы, связующие нити? Потеряла…

Нет, дракон ещё не имел достаточно нитей, чтобы просить Хафиза сплести из этих обрывков единую картину. Многое потеряла мать, что-то недостаточно внятно расслышал и прочувствовал он, остальное затруднялся воспроизвести человеческим языком. Попросту не хватало слов, а то и способов препинания, чтобы верно увязать причины следствий с целями средств и сторонами частей.

В итоге помощь Хафиза в определении сути беды, постигшей Лулу Марципарину Бианку, свелась к одному-единственному ёмкому слову.

«Заколдована».

Кем заколдована, с какой целью, в какой момент и каким образом? Увы, судить о том не Хафизу. Кто колдовал, тот очень постарался не наследить. Никто из разведчиков Ярала и близко не подошёл к ответу на эти вопросы. Ни Бларп Эйуой, ни госпожа Кэнэкта, ни лучшие её дознаватели.

Сама Лулу Марципарина Бианка тоже не успела ничего понять. И потому даже всё то, что сохранила память Драеладра (а память Драеладра сохранила всё), скорее уводило вон от сути, чем давало ключ.

Маленький дракон начал осознанно мыслить, говорить и самостоятельно двигаться в то самое время, когда стало слишком поздно.

Главные жизненные события отошли в прошлое. Сохранились в бездонной и вечной драконьей памяти – но без малейшего права на них повлиять.

Воспоминания, сновидения, размышления – вот из чего складывались дни опоздавшего Драеладра. Поводов для немедленного действия жизнь не давала, побуждала ждать, переосмысливая одни события и пытаясь предвосхитить другие. И решать загадки. И придумывать новые.