Александр Бреусенко-Кузнецов - Демоны сквернословят Страница 11

В западном же направлении освоенная Акарчем область простиралась не дальше Менга, что тоже понятно. Чем ближе к Цигу, тем жёстче конкуренция, тем безжалостнее оценки слушателей. Публика там избалована. Чересчур много замечательных менестрелей добивалось её расположения, просто-таки унижалось ради маломальского внимания к своему песенному богатству.

В общем, решил Акарч, непростое время следует переждать на Клямщине, где люди не сильно придирчивы, но к искусству по инерции тянутся. Ну и ладно, что живая молодёжь вошла в посмертие, либо загодя убралась на восток из Цанцкого воеводства. Подумаешь, старым обитателям замков Клямщины стиль «нового разговора» – ничуть не близок. Акарч всё перетерпит и всех убедит, что поёт единственно правильно и хорошо. Говорят, в терпении – счастье.

К моменту появления в Баларме счастливчик с лютней объездил вдоль и поперёк не только Клямщину, но и всё Цанцкое воеводство. Везде, где возникала возможность прикормиться, менестрель задерживался надолго. Лучше как следует надоесть в одном гостеприимном замке, рассуждал Акарч, чем ездить туда-сюда и примелькаться повсюду.

Только проходит время – и оказывается, что примелькался ты в целой куче великанских замков: в Гарме у грозного Югера, в Батурме у жёлчного Ногера, в Ро у одноимённого великана, в Оксе у великанши Клюп…

Но Клямщина не безгранична. В замок, где основательно погостил, второй раз не сунешься раньше, чем через год. Известно, как легко меняют милость на гнев Югер, Ногер и Ро. Вот и думаешь, куда бы ещё податься, чтобы не испытывать радушие того или иного лорда-великана. Тогда-то и приходят на память особые замки, которые великанам больше не принадлежат – замки Инквизиции.

Для начала ты решаешься выступить в перенаселённом замке Боркс, полном великанов с дырчатой кожей. И тобой довольны. Шестая раса – она по пустякам не придирается. Ну а после Боркса приходит черёд Баларма.

По правде говоря, в этот замок Акарча никто не приглашал. Но ведь и не прогоняли с порога. Позволили даже выступить. На парадном дворе собрались все балармские обитатели, слушали без большого воодушевления, но, по крайней мере, внимательно.

Возможно, боялись пропустить тему для доноса? Но когда ты правильный менестрель, доносительство тебя волнует не слишком, ибо Владыке Смерти сердиться на тебя не за что, а лжесвидетельство строго наказуемо сразу несколькими мертвецкими кодексами.

Акарч выпевал тексты, полезные для некрократии: «Эуза сошла с ума», «Смерть идёт по жизни, улыбаясь» – это собственного сочинения. Или мертвецкую народную «Живой Император обормот».

Эту последнюю – монотонную песню из трёх слов, исполненную не самого искромётного юмора – ещё год назад особенно тепло встречали живые молодые люди, готовящиеся стать мертвецами. Самим же мертвецам такое не смешно. Но из репертуара песни не выбросишь, особенно если нечем её заменить. А то спросят, где осуждение Живого Императора, да нападёт на него икота? Как это вы ни словом его не осудили?

Не сочинять же про Живого Императора новых песен, а то вдруг выйдет недостаточно зло, скажут ещё: возбуждал в публике нездоровый интерес к жизни, не позволял забыть того, чьё имя Владыкой проклято.

В общем, все песни в репертуаре тщательно выверены, беспокойства они не вызывали. О чём Акарч единственно тревожился – об оплате. Собрать звонкие некроталеры прямо на представлении – для этого надобен подмастерье, а менестрель работал один (если не считать понятливого мёртвого мула, на котором приехал). А надежды на щедрость управляющего были с самого начала – слабыми-слабыми. Особенно после того, как Акарчу растолковали: больше управляющего в замке нет, вместо него хозяйством заправляет мастер-палач – при участии казначея.

Менестрель, конечно, ухитрился встретиться и с казначеем, но получил неблагоприятное впечатление от этого необычно шуганного мертвеца, который, по всему судя, замковую казну тщательно хранил, но никоим образом ею не распоряжался. За время аудиенции казначей дважды оставлял Акарча, чтобы посоветоваться с мастером-палачом. Ожидая его, терпеливый артист раздумывал: может, ему самому стоило пообщаться с палачом – решить вопросы напрямую. Правда, какое-то смутное предощущение уже тогда предостерегало от подобного шага.

Пока шёл концерт, Акарч внимательно посматривал на парадные балконы и окна – не покажутся ли главные лица замка. Казначей почти сразу высунул нос из окошка, а вот мастер-палач заставил себя подождать. Только под конец представления горделивый мертвец в традиционном пыточном фартуке появился на самом скромном балкончике центрального замкового строения; оттуда он успокоительно кивнул казначею и снова скрылся.

Кажется, вопрос оплаты не столь безнадёжен, воспрянул духом Акарч, и последнюю песенку – об обормоте Живом Императоре – исполнил с особенным торжественным чувством.

Предчувствия его не обманули, причём оба: и то, что даровало надежду, и то, которое напрочь её отнимало.

По окончании представления казначей дал ему знак подойти за деньгами. Менестрель поспешил на зов, попутно приметив, что там, у коновязи, где он оставлял мула… Нет, не может быть, верно, почудилось… Ибо зачем бы вдруг?…

Но и тогда, когда казначей, держа в ладони увесистый кошель, велел ему приблизиться к конторке, встревоженный Акарч продолжал раздумывать: его ли верного мула увели стражники, или чьего-то чужого, просто поразительно похожего.

В кошеле оказалось тридцать пять некроталеров. Сумма, вообще-то достаточная, чтобы восполнить и потерю мула. Правда, менестрелю нравился прежний, но… может статься, его не похитили?

Или на то и расчёт, что хозяин скотины глазам не поверит? К тому же, за вычетом стоимости мула, гонорар с выступления оказывался пренебрежительно низок… Может, замку зачем-то понадобился мул, вот его таким оригинальным образом и купили, добавили сверху от щедрот казначейских, зато за представление платить не пожелали?

Вопросы, вопросы… На всякий случай Акарчу следовало поделиться опасениями с казначеем. А то иначе – спросит потом с удивлением: «У вас был мул?».

И менестрель решился. Уже почти выходя из комнаты казначея, с полдороги вернулся и, после глубокого вдоха, начал…

– Простите великодушно, но мой мул… Его, по-моему…

– Ах да, ваш мул, – улыбнулся казначей, – его перевели в конюшню. Зачем ему зря торчать у коновязи? Вы ведь у нас задержитесь.

– Задержусь?

– Само собой. Мастер Удухт – наш палач – велел вас придержать в замке. Вот и подмастерья своего направил, чтобы он препроводил вас к нему для беседы. Эй, Даб, заходи!

Здоровенный детина, который на протяжении всего времени беседы менестреля с казначеем пялился из коридора в приоткрытую дверь, протиснулся в казначейский покой и ухватил артиста за руку. Сказал:

– Идём!

– Куда?

– В пыточную.

Последнее прозвучало довольно-таки буднично.

– Зачем меня в пыточную? – не поверил Акарч.

– Для небольшого дознания, – пояснил казначей, отрываясь от конторки, к которой было вернулся после приглашения Даба, – не волнуйтесь, это и для вашего же блага.

Какое такое благо настигнет Акарча в пыточной? Нет, определённо, менестрелю туда совсем не хотелось. Но с учётом тяжеловесной массивности подмастерья Даба, вариантов «не пойти» у него теперь не было.

– Для моего блага? Что вы имеете в виду?

– В подробности я не посвящён, – развёл руками казначей, – думаю, мастер Удухт вам всё разъяснит гораздо лучше меня.

Даб только понимающе ухмыльнулся. По его виду каждый уразумеет: не только мастер, но и подмастерье готов многое разъяснить, и вовсе не обязательно прибегая к помощи слов.

Большую часть пути к пыточному подвалу Даб с Акарчем прошли крытыми переходами без окон. На полпути менестрель взмолился:

– Может, вы меня отпустите? У меня есть чем заплатить, к тому же я правда ни в чём не виноват…

– Мастер Удухт отпустит, – пообещал Даб, причём таким тоном, будто говорил об отпущении грехов.

Акарч основательно приуныл. Вот так посещай инквизиторские замки, сей ростки добра и почитания Смерти… Ведь ничем же не заслужил! Подумаешь, парочка смертных грехов, не исповеданных некроманту – но зато ни одного живого!

Ишь как оно бывает! Добиваешься чего-то, становишься пусть не самым уважаемым, но мертвецом. Служишь делу некрократии. Мнишь себя вольным человеком, и тут в одночасье теряешь всё, что ценил: и мула, и свободу.

Не в том ли дело, что менестрель в своё время не уплатил налог Смерти с покупки злополучного мула? Так когда ж то было! Неужели только недавно вскрылось?

– Пришли, – сказал Даб и легонько подтолкнул в спину. В подвал вела лесенка, где вдвоём разминуться трудно.

Акарч почувствовал, как сильно в его ногах загустел бальзам. Стал спускаться, будто на ходулях. То, что мастер-палач принимает его не в каком-то другом помещении, а специально сходит в пыточный подвал – уже на многое намекало. Но за что? За что?