Юрий Погуляй - Компас черного капитана Страница 30

– Вы и правда убили кого-то в деревне? – просипел я, отказавшись от маскировки. – Вы действительно…

– А, собачья вонючка очнулась, – вспыхнул злостью Эльм. – Фарри, держи штурвал прямо, я потолкую с собачьим сыном.

Идти в тесной кабинке было недалеко, уже через секунду силач навис надо мной. От него пахло грязью, потом и кровью.

– Ты слишком болтлив, собачий хрен, – процедил он. Изо рта у него сочилась вонь, и меня замутило еще больше. – Слишком болтлив, запомни это.

– Что вы делали в деревне? – не сдался я.

– Не твое дело, собачья жизнь!

– Что вы делали…

Он ударил меня ногой в живот, оберегая кулаки. Я шумно выдохнул от неожиданной боли.

– Не твое собачье дело!

– Что вы…

Он ударил меня еще раз. И еще. Я попытался защититься, откатиться в сторону, но уперся в стену, а здоровяк поднялся во весь рост и саданул мне по ребрам ногой в тяжелом ботинке.

Я взвыл.

– Эльм! – Фарри бросил штурвал и кинулся мне на помощь. Он повис на своем товарище, стараясь оттянуть его в сторону. Но это было бесполезно. Бой шаркуна с ледовым медведем.

– Закрой свой поганый рот! – заорал Эльм и еще раз меня ударил, а затем нехотя отступил прочь, словно не замечая колотившего его по спине приятеля.

– Слышишь? – Силач смотрел разъяренным зверем. – Никогда не спрашивай второй раз, если я не ответил тебе!!! Так что заткни свой собачий рот!

– Что… вы… делали…

Он рыкнул, рванулся вперед, и его нога врезалась мне в голову. Стало тепло, темно, и в том мире не было боли.

Когда я очнулся в следующий раз, в рубке царила тишина. Двигатель ледохода не работал, но страшное понимание пришло позже. После того как хлопнула дверь и снаружи повеяло холодом.

– Очнулся? – очень спокойно спросил Эльм. – Вовремя.

Я не стал повторять того вопроса, который так его разъярил. Мне было страшно, и все тело нещадно болело от побоев.

– Я немного погорячился, собачий сын. Извини.

У меня не было сил ему отвечать.

– «Пальцы» не выдержали. Гусеницу сорвало, растянуло и вдавило в лед. Мы везунчики, собачья жизнь. Дальше опять идем пешком. Так что поднимайся. Фарри все подготовил. Я полагаю, что до Шапки осталось не больше двадцати собачьих лиг. Завтра уже будем в тепле.

Я с трудом выбрался из рубки ледохода. Снаружи сверкало солнце, вдаль шли путевые столбы, а снег сиял и резал глаза. Очков на сей раз на всех не хватило. Фарри нашел только две пары, одну из которых сразу забрал Эльм. Вторую мы с рыжеволосым мальчишкой использовали по очереди.

Здесь вновь было холодно и дул ветер. После рубки ледохода, хоть и не отапливаемой, мороз казался чудовищным. От него сразу задубела кожа на лице.

Эльм натянул на голову белую вязаную шапку, с прорезями для глаз. Дальнобой висел у него на плече. Раненую руку он обмотал шарфами, отчего казалось, будто у него там припрятан молот.

– Ну что, мальцы. Время пеших прогулок. Не отстаем, не разбредаемся. Фарри, поглядывай назад. Баки военных кораблей заполнить непросто, но я уверен, что собачий шаман работал день и ночь, чтобы заправить их. Но все же пока они сольют испорченное топливо, если оно не промерзло, пока зачаруют новое. Надеюсь, что все будет хорошо. Но жизнь собачья, как вам известно. Ты – наши глаза, Фарри.

Пока он говорил, поглядывал по сторонам. От него веяло спокойствием и тихой радостью.

– Скоро будем в городе. А там я позабуду эту хрень, как страшный сон. Зайду в первый попавшийся кабак и выдую чашу самой паршивой шаркунки, что там продается. День, мальцы. Остался только день.

Я стоял, чуть пошатываясь, и чувствовал во рту горечь. Ребра болели при каждом вдохе, голова кружилась, и картинка казалась нечеткой, расплывчатой.

– Остался день, – повторил Эльм и уверенно зашагал вперед.

Он ошибся. До города мы добрались только через два дня. Два долгих тяжелых дня в осенние морозы, когда пеший путь равносилен смерти. Неделей раньше это странствие показалось бы легче, но после избиения Эльмом я еле двигался. Потом начал кашлять, а потом рядом с нами вдруг очутилась Санса, говорящая о любви, а во льду под ногами я увидел улыбающееся лицо шамана Сканди, который мне подмигивал. Когда же я заговорил с ними, обеспокоенный этим Фарри попросил Эльма остановиться. И тогда я сел на снег и с улыбкой признался Сансе в том, что она самая чудесная, самая милая женщина и что мне ничего от нее не надо, пусть живет как живет, лишь бы только я мог и дальше работать у нее в таверне.

Так началась горячка, и я не помню, как мы добрались до теплого города. Фарри рассказывал, что последние лиги Эльм нес меня на руках.

Я не испытываю к нему благодарности и по сей день. Несмотря на то что тогда он все-таки спас мне жизнь. Такие долги порой не стоит отдавать. Хотя что было бы, если бы так считал каждый? Пожалуй, мне стоило изменить это мнение. Будущее показало мне, что любой твой поступок может рано или поздно кардинально повлиять на жизнь.

И что долги гнетут.

Глава двенадцатая

Снежная Шапка – Трущобы. Лайла

Я очнулся в тепле, лежа на шерстяной подстилке и по подбородок укрытый ворсистым одеялом. Под головой оказалась не самая мягкая из подушек, но с той поры, когда я спал на чем-то более удобном, миновала, по ощущениям, целая жизнь.

Открыв глаза, я огляделся. Небольшая комнатушка, четыре на четыре ярда, без окон, с кроватью и двумя топчанами, на одном из которых я и лежал. На стене, над моим пристанищем, дрожал огонек лампадки. Точно такие же крепились над кроватью и вторым лежаком. У двери была приколочена грубо выкованная вешалка. Рядом со мной на расстоянии вытянутой руки приютился хлипкий и видавший многие зимы столик. На нем стояла кружка, и я вдруг догадался, что во рту сухо: язык, коснувшись нёба, показался мне колючим.

Чувствуя слабость, разлившуюся по телу, я с трудом дотянулся до кружки, а потом с отчаянием понял, что мне нужно приподняться. Движение вызвало надсадный кашель, от которого заболели легкие и сразу потемнело в глазах. Без сил повалившись обратно, я хрипло выдохнул. Жажда подождет. Чуть-чуть. Мне нужно просто собраться с духом и преодолеть слабость.

Ты никогда не дотянешься до нее. Ты сдохнешь от жажды здесь, потому что тебя бросили. Бросили!

Отринув панические мысли, я прикрыл глаза, любуясь яркими искорками, плавающими в черноте опущенных век.

Неожиданно, после потрясения, ко мне пришло ощущение торжества. Проклятая снежная пустыня осталась позади, и пусть я родом из вросшей в лед деревни, где белое безумие простиралось на многие лиги вокруг, приключения последних дней выбили из меня все силы. Как же я устал от них.

И неужели они закончились? Неужели мы сделали то, чего не удавалось многим странникам: пройти через ледяную осеннюю пустыню и выжить?!

Из-за закрытой двери раздавался глухой гул голосов. Интересно, где мы? В воздухе пахло чем-то сладким и теплым. Уютным. Я вдруг понял, что лежу под одеялом лишь в нижнем белье, и похолодел, мигом утратив благостное удовольствие хоть и болезненного, а отдыха. Где компас?!

Меня раздели… Но кто? Если это Эльм, то… А если Фарри? И что случилось с моими товарищами? Судя по вещам, болтающимся на вешалке, комнатушку мы делили втроем. Но где мои спутники теперь? И где компас? Я ведь должен отнести его инструментарию Лунару в Барроухельм! А если компас пропал… Он же был на мне, когда мы вылезли из ледохода и отправились в путь пешком? Был же! И при чем тут Санса?!

Спутанное сознание никак не хотело копаться в памяти.

Светлый Бог, как бы я был рад, если кто-нибудь из моих спутников сейчас вошел внутрь и протянул мне чашку… Уверен, утоленная жажда помогла бы мне вспомнить.

Я еще несколько раз пытался дотянуться до кружки, пока в одну из попыток не уронил ее на пол. Та крякнула, расколовшись, и мне стало смертельно обидно как за это, так и за свое состояние. Мне так хотелось чувствовать себя хорошо. Так хотелось не быть больным.

Ведь только когда тебе становится плохо – начинаешь ценить моменты, когда ничто не болит и когда ты живешь так, как жил раньше. Пусть даже и несчастны были те дни из прошлого.

Так что, обессиленный, прикованный болезнью к топчану, я мог лишь ожидать появления моих спутников и молиться обоим богам, чтобы первым оказался не Эльм.

Мои молитвы были услышаны: когда скрипнула дверь, впустив не самые лучшие ароматы в комнату, на пороге возник Фарри. Первым делом он прошел к моему топчану и радостно улыбнулся:

– Ты очнулся! Как ты себя чувствуешь?

Потом он увидел черепки на полу.

– Ой, ты, наверное, пить хочешь?

Я смог лишь моргнуть. Голова опять кружилась.

– Сейчас!

Спустя несколько мучительно долгих минут он вновь появился в комнате с парящим напитком. Горькая жидкость полилась мне в рот, и я попытался вырваться, но мальчик проявил недюжинную силу, удерживая меня.

– Это лекарство! Пей!

И я пил, с каждым глотком чувствуя, как огонь, жгущий меня изнутри, утихает. Фарри проследил, чтобы я выпил все до капли, а затем присел на табурет рядом с моей кроватью.