Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад Страница 37

Если женщина желала ездить верхом и стрелять из лука – да сколько угодно, если хотела махать саблей – никаких возражений. Только бы не размахивала ею у нас перед носом. На пограничье Великих степей просто живется иначе, множество местных племен не только не запрещали девушкам принимать участие в стычках, но едва ли не поощряли их обучаться луку и сабле. Во время быстрых, молниеносных стычек кавалерии дело проигрыша или выигрыша зависело от каждого всадника, могла иметь значение любая выпущенная стрела. Верданно думали так же, это у них Кайлеан научилась сражаться клинком и отшлифовала умение лучницы. Ей было интересно, как это выглядит там, где меекханцев – меньшинство.

Она подошла под отворенное окно и остановилась, прислушиваясь. Просто потому, что слушать было приятно: голос Дер’эко мог соблазнить любую из женщин и очаровать любого из мужчин. Низкий, глубокий, отдающий внутренней силой. Так, должно быть, звучал в молодые годы голос его отца, хотя нынче тот редко говорил иначе, нежели приглушенным шепотом.

Она некоторое время стояла и слушала, однако, не видя беседующих, понимала лишь через слово. Верданно пользовались тремя языками, или же, как сказал однажды некто знающий, – одним, разделенным на три части. Анахо’ла, анахо и ав’анахо. Низкий язык, язык и язык высокий. Первый происходил прямиком из жестов и окриков, какими верданно объяснялись во время странствий. Когда равниной идут сотни фургонов, слышны тысячи скрипящих колес, скот мычит, в повозках шумят дети, а колонна должна держать строй, возницам приходится договариваться без необходимости останавливать фургоны и срывать глотки. Язык тела, поднятие руки, кулак или открытая ладонь, символы, рисуемые в воздухе, – все это создавало сначала простой, а потом все более изощренный метод понимания друг друга. Что самое странное: когда фургоны уже перестали ездить равнинами, язык тот не исчез, но развился и сделался опознавательным символом верданно, их способом подчеркнуть собственное отличие. Он замещал анахо, или обычный язык, в ситуациях, когда слов не должно – или невозможно – произнести.

Естественное среди Фургонщиков нежелание говорить о некоторых вещах, особенно о чувствах и эмоциях, привело к расцвету низкого языка. Девушка скорее притронется двумя пальцами к губам и сердцу, нежели скажет парню: «Я тебя люблю». Настолько же естественным образом анахо’ла и анахо породили ав’анахо – высокий язык, язык поэтов, сказителей и ткачей повествований. Язык, в котором стыдливые, неохотно употребляемые слова нашли свое отражение в жестах. Рассказы, ведомые с помощью ав’анахо, требовали широко раскрытых глаз и ушей.

Кайлеан знала все три языка, ценила низкий за быстроту и точность передачи сведений, любила мелодичный, певучий анахо, а ав’анахо ее просто очаровывал. Ни один другой язык на свете не подходил для плетения историй, как этот.

– А что потом?

Должно быть, это была Нее’ва, средняя из сестер.

– Потом… на восток… до самого… А когда… будет… а после придет день и…

Кто-то вздохнул. А Кайлеан начала считать: близнецы опорожняли котел супа, Третий наверняка над ними подтрунивал. Второй остался в городе, а значит, Дер’эко очаровывал девушек и Дет’мона с Мер’данаром. Трое на трое, время улучшить пропорцию.

Она отворила дверь одним рывком, и рассказ оборвался, как обрезанный. Шесть лиц повернулись в ее сторону, и на миг ей показалось, что она вторглась на какую-то тайную встречу. Длилось это долю мгновения, но она отчетливо видела, что в первый миг они ее не узнали, смотрели так, словно в дверях стояла чужачка.

А потом Кей’ла дико пискнула и с криком бросилась ей на шею:

– Ты негодяйка! Почему только сейчас? Чаардан в городе с позавчера! Сколько можно ждать!

Кайлеан едва не выпала из фургона, а потому сперва ухватилась за косяк, а потом медленно, с девчонкой, все еще вцепившейся ей в шею, вошла внутрь.

Дет’мон засмеялся, помог ей войти – и вдруг она оказалась в кругу обнимающих и похлопывающих ее рук. Кто-то дотронулся ребром ладони до ее щеки.

– Здравствуй.

Очередное прикосновение, и еще одно, и еще.

– Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй.

Приветствие на высоком языке, хранимое для ближайших родственников. Здравствуй, радуйся, я тосковал, мне не хватало тебя – один жест и столько значений.

Наконец-то она почувствовала себя дома.

Младшая кузина весила многовато для своих восьми лет, но, похоже, она не собиралась так быстро отпустить гостью.

Кайлеан демонстративно огляделась:

– Вы не видели Кей’лу? Говорили, она должна быть здесь.

Дет’мон и Мер’данар обменялись взглядами.

– Нет, она вышла с утра и куда-то исчезла. Нам как раз надо отправляться на ее поиски. Девчонки?

– Не-е-ет… – широко улыбнулась Нее’ва. – Я только отвернулась, а ее уже нет. Снова куда-то спряталась. Ана’ве?

– Эй! – Младшая Кей’ла задрыгала ногами. – Я здесь!

Первая дочка Анд’эверса, самая серьезная из всей семьи, лишь покачала головой с тенью улыбки в темных глазах.

– Э-э-эй! Я здесь вишу!

– Странно… – Несмотря на деревенеющие плечи, Кайлеан подняла руку и почесала голову. – Я могла бы поклясться, что ее слышу. Но ведь не может такого быть – хорошо воспитанная девушка поздоровалась бы со мной как должно.

– Хорошо воспитанная кузина не… хех… не приказывала бы мне ждать два дня… уф-ф-ф, прежде чем показаться… – Кей’ла подтянулась выше и наконец-то оплела ногами за поясницу сестру, давление на шею уменьшилось.

Кайлеан взглянула в упор на раскрасневшееся от усилий лицо:

– Ой-ой. Ты прицепилась только что или я принесла тебя из степей?

Засмеялись все, даже Кей’ла.

– Приветствуем тебя дома, Кайлеан, – сказала она наконец.

Дотронулась до ее щеки.

В спальном фургоне имелось несколько кроватей – фургонщицких, то есть деревянных рам, на которых были натянуты сетки из конского волоса и положен тонкий матрас. Кайлеан могла бы в каждой руке унести хоть по три таких. Теперь бо́льшую часть их поставили вертикально под стену, чтобы освободить место для Дер’эка и его слушателей. Окна были прикрыты, создавая приглушенный полумрак.

– Ага, Первый, я вижу, ты решил очаровать родных рассказами о большом городе, где живут тридцать тысяч верданно. Слезай, Кей. – Кайлеан поставила малышку на пол.

– Шестьдесят тысяч, кузина. Уже шестьдесят. – Старший взглянул на нее без улыбки, странно серьезный и сосредоточенный. По незаметному знаку остальные расселись полукругом прямо на полу. Она – нет, Первый был выше ее на голову, а потому она пока предпочитала стоять.

– И откуда же там взялось столько людей, а?

Впервые он улыбнулся: легонько, уголками рта. И она поняла, насколько он напряжен: не столько смотрел на нее, сколько мерил взглядом, словно прикидывая… – дошло до нее внезапно, – словно прикидывая, сколько она услышала из его рассказа и услышала ли хоть что-то.

– Я сказал бы тебе, но у нас здесь ребенок. – Улыбка его не изменилась.

– Эй! – Кей’ла неспокойно шевельнулась.

– Мы знаем, что ты знаешь, что детей по ночам приносит белая кобыла и оставляет их под фургоном родителей. – Нее’ва взлохматила малышке волосы.

– Тогда в Манделлен всякую ночь должен прибегать большой табун белых кобылок. – Дет’мон, кажется, улыбался, она ощутила это по его голосу, но не видела его, не спуская взгляда с Первого. – Во всем городе никто не смог бы заснуть.

– Но кобылки эти бегают тише, чем идет вечерний туман, и не могут никому мешать… – Это снова была Нее’ва.

– Перестаньте! Я знаю, что дети берутся из живота мамы!

Кто-то закашлялся, кто-то захихикал. Кайлеан не отводила глаза от лица Дер’эко.

– Ты красиво рассказывал, – проворчала она. – Жаль, что я не видела подробностей.

– Такие себе сказочки для детей. Укрепить сердца изгнанников.

– Тогда твои рассказы наверняка пригодятся. Тут полно изгнанников. Последняя война создала их сотни тысяч. Некоторые уже вросли в новую землю.

– Да. Некоторых даже принудили к этому силой. И законами. Меекханскими, – добавил он, тыча пальцем в ее сторону.

Она нахмурилась, скорее удивленная, чем оскорбленная этим жестом: в семье давно уже никто не вспоминал, что она не арб’верданно – не рожденная в фургоне. Для всех она была кузиной, несмотря на светлые волосы, зеленые глаза и бледную кожу. Но они разговаривали на высоком наречии, а потому она знала, что он не желал ее оскорбить, а лишь подчеркивал очевидный факт, что Меекхан не его родина.

– Верно, Дер. Законы. Покажи мне государство, которое не опирается на законы. Даже у се-кохландийцев они есть. А может, и наоборот, – она улыбнулась, как и он, одними губами, – у них есть государство, потому что есть законы. Понимаешь?

– А мы утратили свое, потому что не имели законов?