Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет Страница 44

Затем в дверь его квартиры постучали.

Бородач и на стук никак не отреагировал.

Лишь когда снаружи в безмолвное его жилище проник требовательный голос:

– Откройте, полиция! – он вздрогнул и ожил, точно эта фраза сняла его с паузы.

Он поднялся, изумленно пуча глаза в окружающую его пыльную полутьму, зачем-то ощупал себя, пошарил пятерней в бороде. Шагнул к стене, вхолостую пощелкал выключателем, глянул на голую лампочку под потолком. И пробормотал:

– Перегорела…

Потом снова ощупал себя, извлек из бороды ссохшийся окурок, растерянно оглядел его, невнимательно бросил на пол, потоптался на месте, озираясь – будто никак не мог соотнести себя с реальностью:

– Бухал я, что ли?.. Ни черта не помню…

В дверь снова постучали. И она, незапертая, открылась на последнем, особенно сильном ударе.

– Эй, есть кто дома? – услышал испуганно поджавшийся бородач. – Полиция! Хозяева?!

– Ага, дома я, дома!.. – угодливо заторопился он. – Это я хозяин…

– Чего у тебя темно так? Выдь-ка сюда, на свет.

Бородач, неловко приглаживая растрепанные космы, стряхивая с них ошметки паутины, выполз из квартиры, прищурился на ярко светивший плафон. На лестничной площадке было тесно. Впритык друг к другу стояли два полицейских сержанта, в открытом дверном проеме соседней квартиры хмуро темнел еще один парень – в черной униформе охранника.

С нижнего лестничного пролета высверкнуло, промелькнуло что-то белое… Бородач, остановившись на пороге своей квартиры, вытянул шею, раскрыв рот – и разглядел-таки сносимые вниз носилки, укрытые простыней, под которой явственно читались очертания человеческого тела. На простыне жутким иероглифом расплылось кровавое пятно – это тоже успел ухватить взглядом бородач.

– Соседку, что ли, а? – прохрипел он, обращаясь к полицейским. – Ирку, ага? Насмерть или живая еще?

– Вы здесь проживаете? – игнорировав вопрос, сам спросил бородача один из сержантов.

– Здесь, ага…

– Имя, фамилия, отчество?

Охранник, передернув плечами, развернулся (сзади на куртке у него обнаружилась вышитая надпись: «Витязь») и скрылся в соседской квартире. Один из сержантов с восклицанием:

– Куда на место преступления?! – устремился за ним.

Второй сержант неприязненно поморщился, раскрыл пластиковую папку, разгладил на ней измятый листок бумаги и, вооружившись шариковой ручкой с обгрызенным концом, обратился к бородачу:

– Оглох? С тобой разговаривают!

– Имя, фамили… Мои, что ли? – Человек принялся было скрести макушку под своими космами, как вдруг рука его застыла. Со страхом он понял, что совершенно не помнит собственного имени.

Впрочем, почти сразу же требуемые воспоминания стремительно всплыли в его сознании – как воздушный шарик, удерживаемый под водой и наконец отпущенный.

– Тоша Краснов! – выпалил он. – Э-э… Краснов Антон Владимирович. «Буденный и Трансцендентальность» читали? А, да как вы могли прочитать, рукопись украдена… А вы насчет соседей, ага? Так и знал, что ничем хорошим у них не кончится!..

– В смысле? – тут же насторожился полицейский.

– Укокошил все-таки Трегрей благоверную? Вот дела-то!

– А вы что об этом знаете?

– Я знаю? Знаю… – с некоторым удивлением подтвердил бородач, прислушавшись к себе. – Ну да, знаю!

Когда первый сержант, подталкивая перед собой несопротивляющегося охранника, снова появился на лестничной площадке, Краснов Антон Владимирович уже вовсю давал показания:

– Так-то семья у них тихая… была. Трегрей целыми днями пропадал где-то, а Ирка его вечерами дома сидела. Но в последнее время что-то… не того, неладно, нехорошо пошло у них, ага! Накануне такой скандалище у них прогремел! Мне-то все слышно, тут стены тонкие. Орали оба, посуду колотили. Ну, думаю, без смертоубийства не обойдется… И как в воду глядел!

– Чего ты врешь-то! – взметнулся внезапно охранник. – А вы?! – повернулся он к полицейским. – Нашли кого слушать!

– Тихо! – цыкнул на него сержант. – С тобой тоже разобраться надлежит как следует! Продолжайте, Антон Владимирович.

Тоша Краснов, которого, видимо, уже давненько никто не называл по имени-отчеству, от такого уважительного обращения даже покраснел.

– Сегодня вот снова… – затараторил он. – Явился Трегрей в неурочное для него время и – давай опять отношения выяснять. Крики, визги!..

– То есть вы, Антон Владимирович, подозреваете, что именно Олег Гай Трегрей мог совершить преступление? – мягко прервав Краснова, осведомился сержант и быстро-быстро зачиркал ручкой по бумаге.

– А кто ж еще?! – вздернув брови, развел руками Тоша. – Он, он, к гадалке не ходи!

– Да брешет бородатый, паскуда! – взорвался опять охранник. Стряхнув с себя руки полицейского, он шагнул к попятившемуся Краснову. – Я ж вам говорил: мы убийцу гнали! Он стрелял в нас! Он соратнику моему плечо прострелил!

Тоша от греха подальше юркнул в темную пещеру своей квартиры, захлопнул дверь, с лязгом заперся. И около минуты с замиранием прислушивался к возне и крикам на лестничной площадке.

– Успокойся, кому сказано! – рычал один из сержантов – видимо, на парня в форме охранника. – А то сейчас в камеру поедешь прямо отсюда! Стреляли, видите ли, в них… Черт вас поймет: кто в кого стрелял! Разберемся и с вами… Эй, парни, кто там есть, выведите его отсюда!

– Не дури, слышь, только хуже сделаешь! – сурово покрикивал второй сержант. – И себе, и своему Трегрею хуже сделаешь. Парни, сюда!

Прогрохотали по деревянным ступеням – снизу-вверх – тяжелые торопливые шаги. Завихрилась на площадке короткая толкотня, кто-то болезненно простонал, кто-то тяжко ударился всем телом в Тошину дверь. А потом вдруг стало тихо.

– А ну отвалите, – как-то очень увесисто прозвучал в этой тишине голос охранника. – И не дотрагивайтесь до меня больше. А то ноги выдерну и другими концами вставлю. И скажу, что так и было. Грабли, сказал, уберите! Сам пойду.

Снова послышалось тяжелое многоногое топанье по ступенькам – но уже сверху вниз – удаляющееся. Тоша Краснов осторожно приоткрыл дверь и выглянул на лестничную площадку. Там давешний сержант, красный и помятый, зло одергивал на себе китель. Его папка валялась в одном углу, наполовину исписанный листок, истоптанный и надорванный – в другом.

– Стреляли в них… – глянув на Краснова исподлобья, буркнул сержант. – Дураков нашел, тоже мне… За каким хреном убийце жертву ножом резать, если у него пистолет, оказывается, был? Догоняли они… бегом за тачкой бежали через полгорода. Сказочник, е-мое… Давай, Антон Владимирович, валяй дальше.

– Ножом! – закивал Тоша. – Точно, так оно и было – ножом. Вошел он, Трегрей-то, дверь своими ключами открыл. И – юрк на кухню. Оттуда вышел уже с ножом в руках. А Ирка ему навстречу, они в прихожей встретились. И тут он ей – вместо «здрасте» – нож в сердце и засадил. Р-раз! Короткий удар такой. Снизу… Она сразу и запрокинулась. Шутка ли – прямо в сердце! Зарезал он ее, жизни лишил. Как меня – Виктор Олегович Пелевин.

Сержант даже рот раскрыл.

– Вы… видели это все, что ли? – не поверил он. – Этот Трегрей, он дверь за собой не закрыл?

– Закрыл… – Тоша Краснов вдруг смешался, и шальной взгляд его остекленел и как бы обратился внутрь. – Или нет, не закрыл? Но я видел! – убежденно проговорил он. – Точно видел! Картинка прямо перед глазами стоит. Как он ее, Трегрей-то! Р-раз!.. И в сердце ножом!

По лестнице на площадку взбежал второй сержант.

– Леха, завязывай пока! – возбужденно пропыхтел он. – Там такое творится! Начальство пожаловало! Не высокое, а все ж таки… Опера и следаки, и из нашего, и из других отделов, черт их принес. И этих… которые витязи… тоже видимо-невидимо понаехало! Тот Трегрей-то, оказывается, не простой крестьянин, а шишка какая-то! Кто бы мог подумать – в такой халупе проживает!..

Митингующие действительно взяли в заложники рабочих, присланных для осушения Тимохина пруда. Правда, не всех – половина бригады во главе с бригадиром успела отбежать на безопасное расстояние и оттуда растерянно грозила смутьянам правоохранительными карами.

Захваченные же со своим положением смирились довольно быстро. Сразу после того, как им по доброте душевной отделили из революционного фонда пару бутылок.

– Свои права надо отстаивать, это верно, – охотно приняв дар, разговорился оператор помпы, – нас, рабочий люд, все кому не лень грабят. Так раньше было, сейчас есть и дальше будет. Свои права надо отстаивать! А с другой стороны: плетью обуха не перешибешь, это необходимо понимать. А с третьей стороны: покуролесить иногда очень хочется. Вот побуяним немного, дурь выплеснем и по домам разойдемся – до следующего раза. Не, стаканы не надо, у нас свои имеются…