Эл Ригби - Капитан Два Лица Страница 5

– Что ж. Твое дело.

Мужчина развернулся и пошел прочь, шагая неторопливо, но так же четко, как шагал по гнилым доскам «Зеленой рыбины».

– Пока.

Ино не сомневался, что это не более чем трюк, но пират так и не обернулся, когда пристань кончилась. Дальше темнел проход между несколькими просоленными утесами: разрезал мыс и уводил на тайную тропу к бухте. Еще немного – и высокая фигура вообще скрылась с глаз, стало совсем тихо. Тогда Ино пришел в себя и помчался следом так быстро, как только мог. Доски ворчливо загрохотали под каблуками сапог. Принц, спотыкаясь, преодолел пристань и наконец отчаянно завопил:

– Возьмите меня к себе на корабль!

Он выдохнул это, уже навалившись на самую косую из прикрывавших проход скал. На пирата он смотрел сверху вниз, но тот, обернувшийся навстречу, и теперь казался огромным.

– Что ты сказал?

С усилием вспомнив единожды произнесенное в трактире имя, Ино прижал руку к груди.

– Маар Тайрэ… я умоляю.

Вряд ли уважительное обращение «господин» подействовало. Снова бесцветный взгляд заморозил все нутро. Пират поджал губы.

– А что ты будешь делать, если я откажусь, малыш?

Ино принял даже это унизительное прозвище, хотя оно и заставило вспыхнуть до корней волос. Упрямо сделав еще шаг, начиная спускаться по крутым ступеням, выбитым прямо в ноздреватом известняке, он ответил:

– Стану просить каждого из тех, кто хотел меня продать. Вряд ли будет хуже. Я же сказал: мне некуда возвращаться. Остается только идти вперед.

Пират молчал, кажется, с четверть швэ, а может, и больше. Наконец, видимо, что-то крепко обдумав, он произнес:

– Что ж. Если так, жди меня здесь.

Принц Ино не успел сказать ни слова благодарности, вообще не понял, что только что услышал согласие. Пират отодвинул его с дороги – легко, как какой-нибудь предмет мебели, – и поднялся обратно на пристань. Ино понял, что он зачем-то возвращается в трактир, и хотел пойти следом, но мужчина, не оборачиваясь, сделал запрещающий жест. Принц прижался к скале спиной и крепко зажмурился. Именно сейчас ему стало страшно до озноба, до онемевшей тан и дрожи в коленях.

Он не знал, сколько ждал в сырой соленой тишине. Из трактира не доносилось ни звука, понять, что там происходит, было трудно. Что понадобилось Багэрону Тайрэ и почему…

Наконец массивная фигура вновь показалась в дверях и зашагала по доскам. Принц подался вперед, беспокойно вытягивая шею. Пират поравнялся с ним и, вытянув руки, бросил что-то на плоский кусок скалы.

– Здесь всё, что ты взял с собой?

Кинжал, четыре перстня, две булавки, табакерка, сборник молитв в переплете с самоцветами и три металлических пера с гербом – королевской розой. Ино поднял глаза и кивнул.

– Но зачем? Я бы обошелся без этих вещей.

Багэрон Тайрэ усмехнулся углом рта – беззлобно, но все же с явным неудовольствием. Объяснение оказалось очевидным:

– Сбегая, никогда не оставляй следов. Особенно если ты принц.

На следующий день, пока пират заканчивал какие-то дела в городе, Ино, кутаясь в темный плащ, ходил по притихшим, взволнованным его пропажей улицам. Он срывал со стен собственные портреты, глядевшие испуганными синими глазами. Так он прощался – с собой и с теми, кто мог о нем сожалеть. А когда Лува, прекрасная богиня света, прошла половину своей лестницы и украла у людей тени, пиратская баркентина «Ласарра» («Искра» с древнего Языка Общего Берега) покинула бухту. Этот корабль со стороны казался странным хотя бы потому, что команду составляли всего двое – мужчина, тогда еще не носивший прозвища Железный, и мальчик без прозвища вообще. Они держали курс к Тюремным островам, на архипелаг Пирокко.

Так все началось. И продолжалось, пока спустя десять Кругов на одном из захваченных кораблей альраилльской эскадры капитан Дуан Тайрэ, носивший некогда имя принца Ино, не нашел некое прискорбное письмо.

И тогда он повернул назад.

…Теперь, идя в сопровождении молчащей Стражи Гробниц, держа спину очень прямо и не глядя вокруг, он задавался только одним вопросом: не совершил ли ошибку. Тень замка – бело-серой глыбы, неприветливо нависающей над заливом, – приближалась, сверкали огни в старинных окнах. Замок напоминал коралловый риф со всеми своими башенками, надстройками, флигелями и галереями. Но ни один коралловый риф ведь не может стать твоей тюрьмой, верно? Только могилой.

У ворот начальник караула затрубил в рог; мгновение – и створки начали отворяться, зазвучали голоса часовых:

– Кто идет с тобой, Сомберт?

– Кого вы привели?

Дуан зажмурился, не желая видеть даже некогда любимый сад со всеми его расходящимися тропками, и шагнул вперед. Королевская роза все еще жгла ладонь, привычно сжатую в кулак.

3. Ее высочество говорит «нет»

– Значит, открыв глаза, вы поняли, что находитесь в Древнейшем Чертоге среди гробниц Бодрствующих Предков и что вы прикованы соляными цепями? О принц Ино, какой ужас!

Дуан закивал с самым скорбным видом, на какой был способен. Несколько дам-советников из Левого крыла прикрыли ладошками накрашенные яркие рты; мужчины из Правого держались более настороженно и невозмутимо, но многих, судя по побледневшим лицам, тоже проняло от жуткого рассказа. Ведь никто не спускался в Древнейший Чертог – самую глубокую, смрадную, темную из Сонных пещер Ора’Иллы – без особой необходимости. Бодрствующие Предки не любили, когда нарушали их уединение.

Поэтому история, которую Дуан придумал, действительно произвела впечатление. Исчезновение из собственной комнаты, околдованный сон на протяжении десяти Кругов, таинственные цепи на руках. Внезапное пробуждение – рядом с телами пращуров – и полное непонимание происходящего. Дуан настолько старательно создавал эту ложь, настолько вдумчиво украшал ее множеством деталей, настолько увлекся, что поверил сам себе и говорил живо, стройно и пугающе. То и дело в Зале Советов кто-то причитал или даже всхлипывал. Чем трагичнее и зрелищнее сказка, тем больше в ней видят правды; Дуан знал, что завтра его объявят героем и мучеником разом, несчастной жертвой – и победителем. С одной стороны, это радовало, с другой расслабляться было рано, не мешало бы сгустить. Для этого имелся еще один эффектный с его точки зрения козырь. Осторожно, будто робея, он сказал:

– Я хочу кое-что вам показать, но я прошу не пугаться. Это… не очень приятно.

Когда все затаили дыхание, он принялся расстегивать манжеты рубашки – намеренно медленно – и так же медленно объяснял:

– Кое-что в те страшные швэ не давало мне ясно думать, это была боль. Я провел в заточении столь долго, что не только вырос из одежды, но и оковы, конечно, стали тесны моим рукам. Смотрите.

Он встал с места во главе стола и пошел вдоль левой его стороны, демонстрируя два уродливых синюшных рубца, окаймлявших запястья наподобие широких браслетов. Дамы жалостливо качали головами и отворачивались, мужчины, сидевшие напротив, хмурились.

– Немыслимо!

– Ужасно!

– Как жестоки боги!

– Это происки Тёмных!

– За великие дела вашего отца!

На самом деле увечья Дуан получил давно, сидя в тюрьме за недолгий, затеянный от скуки блуд с наложницей мелкого сагиба. Впоследствии тюрьму благополучно подорвала команда «Ласарры», но следы особых заморских кандалов – обманчиво легких обручей, изнутри утыканных тысячами впивающихся в кожу игл, – остались Дуану на память, как предостережение.

– Можешь сколь угодно играть собой, но не играй с чужими сердцами. Потому что однажды некому будет разбить твои цепи. Да и вообще, разве та девица красивее меня?

Дарина, сказавшая это, всегда его понимала. Может, потому что многие женщины нуц обладали даром ясновидения, а может, потому что обнаженным женщинам – а женщины этого народа ходили только обнаженными – легче было пробраться в мужские головы. Почти во все, кроме, наверное, головы Железного. Впрочем, туда не мог пробраться вообще никто.

– Действительно страшно. Они еще болят, дорогой внук?

Идя по Залу Советов, принц не заметил, как приблизился к высокому трону у противоположного конца стола. Здесь на алых подушках сидело маленькое, сухощавое, закутанное в меха существо с шапкой седых волос. Теперь это существо впервые подало свой скрипучий, но густой и сильный голос.

Королева-бабушка обычно не выходила из личной башни, где жила с парой ее возраста музыкантов, дюжиной камеристок и дюжиной же королевских кошек. Но она неизменно появлялась на советах и принимала в них самое живое участие. Дуан помнил, что так было в его юности, видимо, так осталось и теперь. Бабушка не изменилась. Церемонно поклонившись ей, принц произнес:

– Немного. Ничто в сравнении с радостью, которую я испытываю, видя вас.

Глаза – синие, как у отца и у него самого, ни капли не выцветшие, – скользнули по сложенным рукам Дуана. Вопрос прозвучал тихо: