Вера Огнева - Дети вечного марта кн 2 Страница 10

- Ваша Светлость, я ровным счетом ничего не понимаю в пернатых, - твердо заявил начальник дворцовой стражи, возвращая синьора к реалиям.

-- Какое это имеет значение?

- Вашему официальному посланнику, Мец, разумеется, отдаст горностаев. Или скажет, что у него таких птиц нет. Явись я сам по себе, мне впарят первую попавшуюся ворону.

У Ария задергался угол рта. Тупой слуга его не на шутку уже разозлил. Однако синьор справился и даже внял. А прислушавшись, изрек:

-- Сколько человек служит на голубятне?

-- Шестеро.

-- Возьмешь одного с собой.

-- Любого?

-- Да! Все. Иди! Отправляйся прямо сейчас!

Глава 3

Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал - верещат - и побрел куда глаза глядят.

Длинная приземистая казарма приросла к стене одним боком. С торца - дверь на распашку, а в ней скрюченный, занятый починкой старшина.

Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.

-- Службу исправляешь? - вместо приветствия спросил Саня.

-- Угу.

Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.

-- Что на границе? - спросил кот, усаживаясь рядом.

- Тихо, - последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.

- Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи - от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок - меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом - черной тоской.

-- Тебя Пелинор куда-то посылает? - понизив голос, спросил Саня.

- Иди, господин кот, - пробормотал Горюта. - Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже...

-- Э - нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.

- На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, - покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.

- Выкладывай! - и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. - Поручение князя касается меня?

-- Нет.

-- Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.

- Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я... только на завтра в донжоне окажусь!

Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это - не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это - знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.

Санька сдавил щеки ладонями.

- Обложили они меня, - пожаловался в кулак. - И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.

- Мы как вчера вернулись, - решился вдруг старшина, - меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром...

-- Стой, молчи. Сам разберусь!

- Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами...

-- А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?

Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше - резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше - кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем - бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже - дышать.

В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.

Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего-ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И все лицо в слезах.

Опять, - обречено подумал кот.

-- Ты к дяде?

-- Да.

-- Подожди...

-- Эрика... я ничего не могу тебе дать, - сказал, как ухнул в ледяную воду. - Прости.

-- Подожди!

-- Нет! - Саня отодвинул девушку с дороги и пошел дальше.

Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой - толстые пергаментные листы. На непрошеное вторжение он свирепо вскинулся:

-- Зачем пришел?

-- Пошли в донжон.

-- Недосуг мне.

-- Тогда я сам.

-- Там охрана...

-- Поберег бы людей, княже.

-- Ты как со мной разговариваешь? - пошел на обострение хозяин границы.

-- Как ближайший помощник, которого ты князь, за дурака держишь.

-- Подумал, прежде чем сказать?

-- Нет.

- Для твоей же пользы стараюсь. Тебя оберечь. Ты - парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не все, что во благо, с первого взгляда по душе придется. Так что, остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.

- Ты мне только что предлагал, на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.

- Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в нее и сажаю кого-нибудь, так то - скорбная необходимость. Порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать? Тот-то и оно. Пойдем.

Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали, пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет, ворохалась дурная паника: что если и их...

Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил дурной, верещащий внутри голосок, и ступил за князем в полумрак донжона.

-- Смотри, - бросил князь, отворачиваясь.

Стены тонули в тени. Сверху проистекал ленивый серый свет, обволакивающий предметы мутной слизистой тенью. Колодец, окруженный каменным парапетом, находился в самом центре. Саня шагнул. Как ни странно, света хватило, чтобы рассмотреть дно ямы - черную, утоптанную, изрытую кое-где когтями землю, две решетки, напротив друг друга, тросы подъемного механизма. Из ямы несло смрадом и смертью.

Можно было идти, жить дальше и даже радоваться. Разве вот: за одну из решеток зацепилась яркая тряпка - шапочка безумного ребенка, который отдал Сане свою игрушку.

Люди сходились на пятачок у крыльца. Стояли молча, разделившись на две половины. По живому коридору кот вел в поводу оседланного коня. Небо затянуло тонкой ребристой пеленой. Поднялся ветер, срывая с деревьев редкие листья. Князь стоял на крыльце.

Саня остановился, снизу глядя на Пелинора. Бурое от прилившей крови лицо князя дрожало. Но кот не торопился прыгать в седло и удирать от сиятельного гнева.

-- Стража! - рявкнул Пелинор.

Несколько воинов встали по сторонам лестницы. Саня не двинулся с места. Пустит на него князь своих людей или нет, его как будто не волновало. Он смотрел в лицо недавнего друга.

-- Хочешь меня остановить?

- Глупец! Ты не даешь себе труда подумать, куда тебя заведет дурная голова. Ты не найдешь Эда. Ты их не найдешь! Они ушли за границу моих земель.

-- Посмотрим.

-- Последний раз тебе предлагаю: оставайся.

-- Нет.

-- Тогда...

Толпа заволновалась. Саня обернулся. К нему шел Горюта. Поравнялся, поставил под ноги коня торока.

-- Не откажи, господин кот, прими от меня в дорогу.

Теперь они стояли плечом к плечу. К ним примкнул Клим и еще кто-то. В затылок дышали.

- Тогда иди, - выдавил князь. Могучие плечи обмякли. Саня кинул ногу в седло, Горюта подставил руки под колено.

Верхом кот оказался с медведем глаза в глаза. Ожидал злости, черного гнева, ненависти, а увидел досаду. И рад бы князь остановить неразумного котейку, да вот не получается. Пока...

- Медведей против меня не посылай, - тихо сказал Саня, упреждая. - Пожалей родаков.

-- Думаешь, осилить? - вскинулся Пелинор.

-- И не думаю даже. Прощай, господин хранитель Границы. Не держи на меня зла.

-- И ты...

-- Людей, прошу, не трогай.

-- Не трону.

Ворота растворились, невысокий крепкий конек пошел с места в хорошую рысь. Копыта простучали прощальную дробь по бревнам моста.

И вдруг встретило солнце. Пока переглядывались да переругивались с Пелинором, облачную пелену разметало прорехами, в одну из которых упали лучи. Саня не подгонял коня, тот сам перешел в галоп, будто не чая быстрее оставить крепость, пряничные хоромы, Границу, князя, княгиню, сопливую медвежущку, верных Пелиноровых воинов и того же Горюту, который, зная про яму, против воли господина пошел.