Анна Инская - Верни нам мертвых Страница 10

Исмон расстелил на снегу меховую куртку нашей погибшей матери, принес хвороста, разжег огонь и велел нам никуда от костра не уходить. Дождался рассвета и пошел назад, к вершине, а через нее к теплому южному склону. Идир задремал у костра, а я плакала о матери нашей. О если бы я знала тогда, что милосердная судьба приведет меня к ней…но через годы горя, одиночества и двойного рабства.

Кто-то дал мне выпить вина, оставшегося от праздника, и стало мне тепло и весело. Стало мне все равно — что было и что будет. Черное ночное небо вдруг засияло синее голубики, и звезды закружились хороводом. Я заснула, но враги в волчьих шкурах ворвались и в мой сон. Века прошли, и они выросли и стали огромнее гор. Они принесли огромный плоский камень и накрыли им две горных вершины, подобием дольмена, чтобы нам не было видно неба. Потом затаились, прицелились из луков, ожидая восхода солнца, надеясь пронзить его стрелою. Но вместо солнца над лесом поднялся огромный серебряный ястреб с лицом моей матери. Стрелы врагов сломались о его оперенье, а в его больших сияющих крыльях отражался далекий океан.

Ястреб спросил меня голосом Идира:

— Ифри, смотри, на севере другая гора, а за горою-то дым! А кто там живет?

— Олени-волшебники. Белки-волшебники тоже. А ты ястребом не прикидывайся, — ответила я ему сквозь пьяный сон.

— Сама ты ястреб, — сказал он мне с обидою, — А на огне они что жарят? Траву или орехи?

— Нет, волков с медведями, — сказала я ему, чтобы показаться многознающей старшею сестрою.

Несмышленый Идир обрадовался:

— Пойдем туда!

Я ему сказала, что не дойдем. Снег меж горами слишком глубокий. Там только олень пройдет. А мы провалимся в снег и замерзнем. А он плачет:

— Давай волшебного оленя позовем, из волшебной деревни. Пойдем к опушке да позовем. У волшебников всегда лето, и еда есть. Вдруг и мама теперь там.

Я сказала ему: не придет олень. Разделила с ним остатки вина из голубики и вела спать. Потом стала смотреть в огонь и видела в нем три летних солнца. Проснулась я оттого, что мой отец в обледенелой меховой одежде тряс меня за плечо. На плече у него был длинный лук, как у воинов, напавших на наше племя. Отец спросил меня, где Идир. Я не знала. Но маленькие следы вели вниз по склону горы. Видно мой брат ушел искать волшебного оленя. Следы были старые, запорошенные снегом, ночной мороз обжигал лицо, но мы не теряли надежды. Дети горных охотников знают, что когда холодно, надо бежать быстрее.

Но снег был слишком глубок, и мой брат провалился в него, как в омут. Мы нашли его возле лесной опушки. Он еще дышал, но разбудить его мы не смогли.

Я сказала, что заслуживаю смерти, ведь я не уберегла брата. Но отец рассказал мне, как он оказался в плену на холодном северном берегу и увидел тусклый серый туман, странные деревья с голыми черными ветвями и иссушенную осенним ветром мертвую траву. Ржавый мир, оловянный мир… Тогда он думал, что навек лишится рассудка, и брел в полузабытье-полубезумье по алым как кровь облетевшим листьям, по бледному льду на лесных болотах, по камням, обросшим мхом будто серым мехом. Он понимал, что в ту ночь разума во мне было не больше, чем у замерзшего комара. Посему повелел не казнить себя сожалением о том, что навеки и без возврата унесла Река Времени. Сказал, что смерть эта будет на совести врагов наших — не на моей. И что был бы мой брат взрослый, он бы мне сейчас запретил плакать, ибо на таком холоде горе убьет и меня, а я должна продолжить наш род. Отец подбросил хворосту в костер и рассказал мне, что увидел ночью в нашей деревне захваченной врагами:

— Я вышел крадучись из лесу и увидел, что дети их племени стоят широким кругом, вооруженные луками и стрелами. Они смеялись и целились во что-то, истекающее кровью. Я пригляделся и узнал нашу деревенскую колдунью. Она не успела убежать с нами, отстала по немощи старческой.

Значит, старуха не обратилась в сову, не улетела в ночное небо… Она была не страшная чародейка, колдующая на костях и крови, а простая травяная волшебница. Стерлась на коленях ее туника, а глаза окружали глубокие морщины — будто еловая хвоя. Видно волшебница привыкла щуриться, разбирая следы больных и раненных зверей, разведывая, на какие тайные луга и поляны идут они. А еще колдуны иногда подглядывают за муравьями, чтобы понять, откуда муравей, лесной строитель, берет свою силу. Травяные колдуны хитры, но не злы.

— Отец, ты спас колдунью? — спросила я с надеждой.

— Я спас ее от унижения и мучений. Детям велели стрелять в нее, чтобы научить убивать, и чтобы они поверили, что Всевидящее Солнце не накажет ни одного из них. Наградой лучшим в состязании были мед и похвалы. Луки взрослых были тяжелы для мальчишек, да и стреляли они неумело. Колдунья билась на земле, израненная, полу-ослепленная стрелой, но все еще живая. Я подкрался к тому мальчишке, что был помладше и стоял поодаль от остальных. Он сказал мне: "Ты, презренный иноземец, жил среди прежних хозяев этого леса. По закону Лиса-Охотника мы наказали их за то, что они дали тебе приют". Но я не зря изучал ваши северные поверья. Я шепнул этому юному убийце: " Я не человек, я черный горный эльф. Иначе разве бы я не побоялся прийти к вам? Мы лучшие в мире стрелки, мой народ бьет без промаха. Дай мне твой лук и колчан, и я помогу тебе выиграть мед". Он задрожал от радости — и дал. Я пронзил стрелой грудь старухи. Потом ушел, прихватив мальчишкино оружие. Он боялся кричать, наверное чтобы его не наказали. Видишь, какие хорошие острые стрелы с железными наконечниками? А того, кто сделал этот лук, я бы назвал великим мастером, если бы он не был приспешником злодеев. С таким охотничьим вооружением может быть мы с тобой и не погибнем. Перезимуем тут, а по весне, когда лесные тропы освободятся от снега, уйдем на Великую Равнину, и да поможет нам Небо.

О богах и о стране мертвых

Говорят мудрецы страны моего отца: ко всему привыкает двуногий осел именуемый человек. Привыкли и мы жить на северном склоне, в шалашах из еловых ветвей. Люди племени охотились на мелких голодных птиц. Ничего другого не могли они добыть на мертвых холодных скалах. Они озлобились, и ярость согревала их. А мой отец ходил на теплый южный склон, который теперь был уже не наш. Отца видели новые хозяева леса, но он без страха шел им навстречу, и они принимали его за черного эльфа, сына ночи. Даже смотреть на него боялись. Отцу уже через и вершину не надо было перебираться, он спокойно обходил гору сбоку. Теперь Исмон был лучшим охотником племени, и все восхваляли его, когда он приносил богатую добычу. А в свободное от охоты время он учил меня искусству письма и счета.