Марк Лахлан - Хранитель волков Страница 10

— Как тебя зовут? — снова спросила она.

— Имена — они как одежда, госпожа. У меня их много.

— И в какое ты облачился сегодня?

Бог улыбнулся. Она поняла, что ему понравились ее слова. Он притянул ее к себе, прижался волчьей пастью к ее губам и произнес:

— Меня зовут Горе, хочешь знать больше?

— Да, — ответила девушка, вдыхая его запах, запах чего-то прекрасного, странного, пылающего огнем. — Хочу знать больше.

Он облизнул ее губы и прошептал:

— Теперь это и твое имя.

На следующее утро загадочный бродяга исчез вместе с великолепной волчьей шкурой. На шее Саитады остался висеть странный камешек на кожаном шнурке. Это был амулет, как объяснил ночной гость, заключающий в себе его страсть и дающий защиту. Но он не принес ей ничего хорошего.

Вся живность оказалась зарезана. Собаки были мертвы, а Саитаду обвинили в том, что она спала с чужестранцем, пока волк уничтожал свиней. Жена крестьянина хотела ее простить, как и прежде расчесывать ей волосы, называть дочкой, однако крестьянин, расхрабрившийся с уходом волка и наступлением дня, жаждал мести.

Саитаду продали, оставив на ней только одежду и камень-оберег, который странный гость дал ей в придачу к новому имени. Девушку купили священники, которые хотели, чтобы страдания сделали ее воплощением добродетели. Когда святые отцы поняли, что она беременна, они захотели ее наказать, однако не смогли. Что-то в ней — может быть, амулет, а может быть, налитый кровью глаз, видевший все их прегрешения, — не позволило им, и они оставили ее в покое.

А затем явился Аудун.

Так что же помешало Аудуну убить ее на корабле? Амулет у нее на шее был просто камешком с нацарапанной на нем волчьей головой. Возможно, конунг разглядел маленькую грубую картинку — символ его рода — и ощутил в глубине души страх, что женщина может оказаться его кровной родственницей? Или же ему просто стало ее жаль.

Он поглядел на север, на покрытые снежными шапками горы, где его ждала встреча с Гулльвейг, королевой горных ведьм, с этой чокнутой девчонкой. Ей было не больше десяти, когда год назад он впервые увидел ее. Аудун знал, что о ней говорят. Когда старая королева ведьм была при смерти, она явилась к отцу Гулльвейг, воину Хальфдана Справедливого. Ведьма велела ему привести беременную жену к Стене Троллей, чтобы там она и родила. Тот не стал возражать, отдал ведьмам появившуюся на свет девчонку и порадовался тому, что жертва обязательно принесет удачу его семье. Гулльвейг целых десять лет провела в темных пещерах, дыша магией, как дети рыбаков дышат соленым морским воздухом.

Аудун поглядел на мать, укачивавшую своих младенцев. Нет, он не сможет ее убить. Он просто отдаст ее ведьмам, решил конунг. Избранный мальчик как-нибудь переживет путь от Стены Троллей до дома. Женщина ведь даже не говорит на языке викингов, она никогда не узнает, что случилось с ее детьми. Что плохого в том, что она останется жить с ведьмами? Сбежать оттуда она не сможет: никто не выйдет и не войдет в их пещеры без проводника. Вот так Аудун Безжалостный, разрушитель пяти городов, даровал жизнь изуродованной рабыне, отказав в такой милости своим сородичам, и предрешил свою судьбу.

Когда они высадились на берег, им открылась пышно цветущая горная долина, однако Аудуна нисколько не обрадовал прекрасный вид. Всю свою жизнь он был человеком долга, он делал только то, что требовалось сделать, и больше ни о чем не думал. Безжалостность была тем способом бытия, который он избрал для себя. Чем страшнее участь его врагов, тем больше он добьется от других, даже не подняв копье. Однако после того, как странный взгляд женщины словно пронзил его насквозь, Аудун никак не мог избавиться от образа Варрина, смотревшего в лицо смерти и говорившего о своей жене. Конунг решил, что обязательно передаст жене Варрина его последние слова, как только вручит младенца своей супруге.

От Стены Троллей к морю бежала река, и Аудун предпочел бы подняться по воде. Однако он не справился бы с драккаром в одиночку. Поэтому пришлось идти пешком.

Женщина шагала впереди, чтобы Аудун мог ее видеть. Она шла с распущенными волосами, потому что монашеский плат, который дали ей священники, остался где-то в Северном море. В своем латаном платье, которое до нее носила не одна христова невеста, и огромном плаще, некогда принадлежавшем Хелле, она походила на нищенку. Да и сам конунг выглядел не лучше в плаще и мехах, просоленных морской водой. Лунный клинок он нес за спиной, прикрывая от посторонних взглядов. Аудуну было известно, что холмы так и кишат троллями и разбойниками, и он вовсе не собирался демонстрировать им свои сокровища.

Отойдя от моря, они не встретили ни одного врага из потустороннего мира, однако на второй день пути еще издалека заприметили трех разбойников на конях. Женщина стала озираться по сторонам в поисках укрытия, и Аудун решил, что это весьма разумно, для женщины, разумеется. Сам же конунг остался стоять, где стоял. Всадники спешились и подошли, и Аудун окончательно уверился в неблаговидности их намерений.

Когда имеешь дело с таким воином, как Белый Волк Аудун, лучше всего подкрасться к нему незаметно и убить во сне. А худшее, что можно придумать, — осыпать его насмешками еще издалека, подъезжая затем с вопросом: «Ну и кто это тут у нас?» Однако Аудун, который пребывал в нехарактерном для него меланхолическом настроении, позволил бы всем троим идти своей дорогой, если бы один из них не хлопнул его по плечу. Аудун схватил противника за кисть, чтобы тот не смог вырваться, шагнул назад, заставляя врага вытянуть руку, а в следующий миг выхватил из-за спины Лунный клинок и перерубил конечность пополам. Не успел разбойник сообразить, что случилось, как Аудун ударил во второй раз, теперь уже по ноге. Аудун вовсе не собирался его убивать, он уже понял, что сможет использовать врага себе на благо. Разбойник попытался удержать равновесие, однако инстинктивно оперся на уже не существующую руку, которой недавно сжимал воротник конунга. И повалился вперед, к ногам Дудуна, истекая кровью. Двое уцелевших разбойников с изумлением рассматривали Лунный клинок. Теперь-то они поняли, с кем имеют дело. Они столько раз слышали легенды о Волке Аудуне, что им казалось, будто они знают его лично. И лишь одна мысль билась у них в мозгу: сражаться с ним означает верную смерть.

Они пытались бежать, однако Аудун даже в свои тридцать пять был проворнее их. Конунг давно уже заметил, что на обоих разбойниках дорогие кольчуги. Доспехи мешали бежать, и негодяи умерли, не успев сделать и двадцати шагов.

Аудун вытер меч об одежду погибших и вернулся к Саитаде и истекающему кровью разбойнику. Быстро вынул из заплечного мешка шнурок из моржовой кожи и перетянул разбойнику руку, чтобы остановить кровь. Тот был уже без сознания, что оказалось даже кстати. Саитада поглядела на два мертвых тела, затем на конунга. Тот понял, что оправдывается вслух.