Сергей Фокин - Ночь перед Рождеством 2020 Страница 11

Отворил её, направился, было, к дверям, да засомневался опять. Может, лучше убедиться вначале, дома ли девушка?

Обошёл тогда все окна, всматриваясь в них через рисунки Деда-мороза, но, кроме родителей Оксаны, никого больше не углядел. Значит, убежала к подругам, ведь ночь-то впереди праздничная…

И тут что-то подтолкнуло кузнеца обернуться. Хотя острые снежинки едва не выкололи глаза, заметил он ещё огонек — в бане. Покраснев от стыда, вознамерился сразу же уйти от греха подальше, но ноги сами потащили по тропинке.

«Что я делаю? — удивился он сам себе. — Разве можно так поступать верующему человеку?» Действительно, подглядывать за моющимися бабами не доводилось ему со школьных времен, когда однажды угораздило забраться на чердак городской бани в женский день.

И всё-таки дошёл, стыдливо отворачивая лицо и не догадываясь, что там, всего в шаге за спиной, находился чёрт и изливал на него проклятия. От ревности нечистого так пробрало, что он думать забыл о своем триумфе в клубе, когда выпившая по его настоянию возбуждающий настой Лариса выдала замечательный стриптиз. И то, что он приложил неимоверные усилия, чтобы раздобыть для генератора внезапно сгоревший блок, уже не казалось чёрту каким-то особым подвигом. Хотя для этого пришлось влезать в новые кредиты, отдать которые в заканчивающемся году, скорее всего, он не успеет. А это минус к карьере и уважению соплеменников. Никого, по большому счёту, уже не интересуют проекты, не то время. Нынче всем подавай результат.

— Ну, погоди, кузнец, до утра ещё далеко!

А Никола всё-таки заглянул в окно бани. Заглянул — и обомлел. Такого он в своей жизни ещё не видел.

Если вы представите Венеру, лениво плескающую на себя водой из тазика, иногда проводящую пенящейся мочалкой по нежной лебединой шее, очаровательным округлостям груди и дальше вниз, до самых стройных и пропорциональных ног, вам всё равно не удастся увидеть даже сотой части того, что выпало на долю кузнеца. Розовато-белая кожа девушки излучала невинность и очарование, которые, словно электрический ток, пронизали все члены Николы. Его даже покачнуло от такого зрелища. А когда она непринуждённым и очень естественным движением перебросила длинные мокрые волосы с плеч за спину, открывшись взгляду кузнеца во всём своём великолепии, не удержался тот и всё-таки повалился под окном, едва не уронив на себя стоящие тут же жердины.

Ох, и рассвирепел чёрт! Брызгая слюной, видел он, как некое сияние возникло за спиной Николы и медленно вошло в его грудь. Что это такое, можно было не сомневаться, нечистый бродил по свету не первый день. И явилось это для него самой плохой новостью! В последнюю-то ночь, когда и исправить дело времени не остаётся!

Собрал он пригоршню снега да от злости залепил в стекло! Ахнула и закрылась тазом Оксана, испуганно вглядываясь в ночь. И привиделся ей там Никола, красный от стыда и неловко барахтающийся в сугробе. Потом будто поднялся он на ноги и пустился наутёк. Впрочем, это девушка уже домыслила, заливаясь смехом. Мимолётный страх её мигом улетучился, едва угадала она, кто за ней подсматривал.

А кузнец уже не останавливался до самого своего дома. Его раздирали стыд и восторг, которых он в жизни не испытывал никогда.

9

Степанида Ивановна не любила быть одна. Это, видимо, осталось в ней от прошлой жизни, о которой она ничего не помнила. Впрочем, не помнила — и ничуть не сожалела об этом. Тем более, как сказал ей однажды отец Савелий, сейчас вся страна находится в состоянии частичной амнезии. Прошлого уже не вернуть, оно разрушено до основания, и вспоминать о нём — только себя бередить. Кто-то оставил там близких людей, кто-то любимое дело, и все как один — привычный образ жизни. Потеря памяти — это своего рода помощь Божья для слишком привязанных к тому времени. Иначе легко лишиться рассудка.

Так вот, при всей нелюбви к одиночеству, Степанида Ивановна пользовалась каждой отлучкой сына, чтобы уделить внимание неким тайным делам. Имела она секрет, которым не хотела до поры делиться с Николой. Заключался он в том, что обрела Степанида Ивановна в последние годы знания, простому бухгалтеру и не снившиеся. И касались они вопросов мистических.

Рецепты отваров и зелий обычно возникали в её голове готовыми. Хлоп — и уже точно знает она, какие ингредиенты и в каких количествах потребуются. Точно вскрывал кто-то черепную коробку и вкладывал туда листочек с перечнем.

Этой своей способности она вначале очень дивилась, а потом привыкла. Как привыкают люди ко всему новому да неизведанному.

Сейчас она варила отвар виденья. Стоило посмотреть на его успокоившуюся после кипения поверхность — и будто яблочко наливное начинало кататься по тарелочке: всё в нем узреть можно, что душа пожелает. А желала душа Степаниды Ивановны узнать, как действует её приворотное зелье.

Посмотрев на будильник, тикающий на комоде, хозяйка взяла ухват и, поднатужившись, вытащила из печи большой чугунный горшок. Для таких целей она всегда использовала крупную посуду, потому что рассмотреть подробности в маленькой не всегда удавалось. А зачастую от подробностей зависел успех её затей.

Пробормотав какие-то заклинания, она полотенцем отбросила с чугуна крышку и дождалась, когда основной пар выйдет.

— Покажи, зеркальце, милёнку! — проговорила она присказку и, наконец, заглянула внутрь.

То, что она там увидела, её потрясло.

Поверхность отвара, шипя и бурля, причудливо преобразилась, и перед глазами Степаниды Ивановны возникло некое расплывчатое подобие кукиша. Она даже вздрогнула от неожиданности и дурных предчувствий. А потом случилось и вовсе невероятное.

Вода улеглась, и проступила сквозь неё движущаяся картинка, участниками которой были отец Савелий и Лариса. И в каком виде! Старый пень, трепеща от страсти, вёл под белые рученьки к сеновалу наполовину голую девицу. Та безудержно ревела, не утруждая себя даже размазыванием слёз по лицу, и временами сотрясалась от новых приступов рыданий. Что с нею произошло, отвар, конечно, пояснить не мог, но и этого оказалось предостаточно, чтобы Степанида Ивановна завелась с пол-оборота.

Она покраснела так густо, что стала походить на железную болванку в печи, и затаила дыхание.

Тем временем отец Савелий, воровато оглядываясь по сторонам, проскочил впереди Ларисы на сеновал и поспешно затворил за ней дверь на засов.

— Ах, бесстыдник! — вырвалось у Степаниды Ивановны. — На сладеньких потянуло!

Лариса была уже посажена на свой собственный тулуп, и Савелий примостился рядом, не выпуская девушку из своих объятий. Он что-то торопливо говорил, между делом ненароком проводя по её груди то локтем, то тыльной стороной ладони. Это и возмутило Степаниду Ивановну больше всего.