Беседы палача и сильги - Михайлов Дем Страница 13

Ливень давно закончился, все разъехались, и под навесом кроме нас не осталось никого. Судя по сильге, ей было привычно подобное проявление чувств от уже седых стариков. Да и для меня тут не было ничего нового – сколько уже раз приходилось мне смотреть в почерневшие от горя глаза седых бабушек, что били меня сучковатыми клюками по плечам и выли в голос, стараясь не подпустить палача-убийцу к порогу, за которым ждут своей участи их приговоренные к смертной казни внуки. Но я никогда не оставался равнодушным, и еще многие дни после казни мне виделись перед сном взгляды на моих глазах умирающих от горя людей. Сейчас же я испытал… облегчение. Большое и сильное облегчение. И я почему-то был готов поспорить, что старый Бутрос испытал то же самое чувство – но в разы сильнее.

В дни странствий по лесным тропам мне довелось видеть, как от сильного порыва осеннего ветра только что багровевшие деревья вдруг разом теряют всю листву. Вот и Бутрос, как изогнутое ветрами и вечной погоней за солнечным светом старое усталое дерево, наконец-то сбросил такую тяжелую умершую листву со своих стонущих ветвей…

Я уже седлал лошадь, когда бесшумно подошедшая сильга остановилась рядом и, вытянув руку, поймала в ладонь несколько искрящихся в лучах заходящего солнца сорвавшихся с навеса капель.

– Теперь ему станет легче, – заметила она, с преувеличенным вниманием разглядывая три медленно стекающиеся воедино капли. – Может, он даже вернется в родное селение. Поздновато для начала новой жизни с новой семьей, но добрая поддержка старых друзей пойдет ему на пользу.

– Лучше сидеть на солнечной завалинке с кем-то, чем одному, – согласился я, выводя лошадь из-под навеса и оглядывая мрачноватый старый амбар с примыкающей к нему ригой. – Ты сделала доброе дело.

– Так ты понял?

– Что вместе со слезами он потерял и немного старого горя? – улыбнулся я. – Не видел, но… почувствовал. Ты словно вскрыла старый нарыв с заскорузлой коркой и выпустила больную кровь.

Сильга с облегчением улыбнулась в ответ:

– Рада, что ты понял правильно. Мы, сильги, часто заставляем людей плакать, и многие думают, что мы злые насмешницы, что любят забавы ради ворошить давно остывшую золу на пепелищах горя…

– Я не из таких.

– Тот бродячий торговец, что убил несчастную семью Бутроса – где он?

– Как я и говорил – казнен.

– Казнен, – с кивком повторила девушка и, поймав несколько красных нитей в руку, начала задумчиво наматывать их на палец. – Это я помню. Но где он?

– Он? Останки?

– Да. Тело казненного. Ты говорил, что догадываешься, где могло упокоиться его тело. Подскажешь?

Кивнув, я развернулся и взглянул на неподвижно сидящего на старом бревне Бутроса, пододвинувшего ноги к остывающей глиняной печурке. Подставив морщинистое лицо затухающему свету, старик едва заметно улыбался.

– Подскажу, – ответил я наконец и одним мягким движением поднял себя в седло. – Если пойму, что это действительно необходимо.

Усевшись следом за мной в седло, сильга первой ткнула лошадь в бок и двинулась к покрытой лужами дороге, неспешно поправляя длинную накидку, что скрыла ее ноги до голеней. Я последовал ее примеру и расправил плащ. Будет жарковато, зато уберегу одежду от пятен грязи, что летит ошметками из-под колес встречных повозок.

– Мне надо осмотреть тело казненного бродячего торговца, палач Рург.

– Это я и так понял. Но для чего?

– Возможно, убивал не сам торговец.

– А кто же? Он сам признался. А старый Бутрос – выживший свидетель.

– Нет-нет, я не говорю, что другие руки держали топор. Но душа торговца… его разум… возможно, они были порабощены.

От ставшего более низким и хрипловатым голоса сильги меня не пробрала дрожь, но вот ленивая сонная дрема ушла мгновенно. Подобравшись в седле, подавшись вперед и заставив коня двигаться чуть быстрее, с плеском окуная копыта в мутные лужи, я спросил:

– Порабощены кем?

– Кхтуном, – доверительно сообщила мне девушка.

Я пытался сдержаться. Но не получилось и, скрючившись, зажав рот ладонью, я испустил приглушенный хрюкающий смешок.

– Ты нашел в моих словах что-то смешное, палач Рург? – голос сильги резко похолодел, сама же она негодующе выпрямилась, уставилась на меня сердитыми глазами. – Что так развеселило тебя в моих словах, Нагой Убийца?

Как назло, навстречу нам трясся в седле почтовый курьер в длинном кожаном плаще, что услышал окончание последней фразы и изумленно вытаращился на меня, уже открывая рот для насмешки или вопроса. Но тут с его сонных глаз спала пелена, он увидел красные отметины на моем плаще, зацепился взглядом за красную рукоять топора и… со щелчком зубов захлопнув рот, поспешно пришпорил лошадь и разминулся с нами в гробовом молчании.

– Прошу, не называй меня так, – мягко улыбнулся я.

– Прошу, не смейся надо мной! – парировала сильга Анутта.

– Я смеялся не над тобой, – возразил я. – Но… кхтун?

– Кхтун!

– Они существуют на самом деле?

– Еще как существуют! И поверь – в них нет ничего смешного!

– М-да, – осторожно произнес я, стараясь не рассердить вспыхнувшую девушку еще сильнее. – Вот так детские сказки становятся былью.

– Скорее детские страшилки… – уже не столь зло пробурчала девушка. – Прошу прощения за мое негодования, палач Рург. Ты имеешь право смеяться.

– Кхтун… – повторил я. – Впервые я услышал о нем в самом юном возрасте. В самом пугливом возрасте… Меня стращал ими отец, говоря, что после заката не стоит выходить за дверь, если я не хочу стать добычей кхтуна.

– И он был прав! А еще нельзя долго любоваться отблеском закатного света в оконном стекле. Ну и уж точно нельзя вглядываться в свое отражение во льду. Кхтуны слабы. Взрослого им не одолеть. А вот детские открытые души – лакомый для них кусочек. Не сосчитать, сколько несчастных детей сошли с ума только потому, что излишне долго вглядывались в темный лед, который сковал за ночь бочку с дождевой водой. Любопытство и жажда познания окружающего мира порой опасны… Еще кхтуна можно случайно пронести через порог внутри гнилого полена или снежка…

– Глядя на твою серьезность… я понимаю, что ты говоришь это не забавы ради. Но… сильга Анутта, я прожил немало зим и ни разу не слышал, чтобы кто-то был порабощен… кхтуном.

– Я слышу нотки веселья в твоем голосе! – девушка снова начинала злиться.

– Все так – я с трудом сдерживаю глупый смех, – признался я. – Но представь себя на моем месте! Кхтун? Порабощенные души? Почему об этом никто никогда не слышал?

– Еще как слышали! Просто с тех страшных времен, когда кхтуны покоряли своей злой волей целые людские селения, миновали тысячи лет! Мы научились бороться. Ты ведь знаешь о приходящих раз в год служительницах Лоссы?

– Ритуал Чистосвета.

– Он самый.

– Кто не знает о нем? Сестры Лоссы с песнопениями проходят по селениям, неся над собой огромные глэвсы. Это красиво, – я прикрыл глаза, погружаясь в детские воспоминания. – Очень красиво и загадочно. Мы с друзьями делали все, чтобы только поймать лицом или хотя бы кончиком пальца цветной солнечный зайчик глэвса…

– А был ли кто-то из твоих друзей, кто избегал принимать участие в празднике Чистосвета? – прищурилась сильга, повернувшись в седле. – Кто-то не хотевший бегать за цветными солнечными зайчиками…

– Все мы носились как оглашенные, стремясь поспеть за медленно плывущими по улицам глэвсами, что поднимались на шестах над головами торжественной процессии, – рассмеялся я. – Мы так старались опередить соседских детишек… сколько раз мы разбивали себе носы и колени о стены или лошадиные стремена, когда, задрав головы, мчались по улицам… Мы с друзьями изнемогали от желания быть первыми, кто дотянется до… – осекшись, я уставился перед собой в пустоту, потянул за поводья, останавливая Нарлу. – Киврил.

– Киврил? Южное долинное имя.

– Он и был родом с южных долин, – кивнул я. – Он был младше меня на полгода. И мы были очень похожи – так похожи, что нас часто путали. Мы не знали устали в наших проказах. Но в день Чистосвета Киврил всегда держался подальше от процессий, музыки и солнечных зайчиков. Чаще всего он вообще не выходил из своей комнаты, и прямо сейчас я вспомнил, что однажды видел его в один из таких дней. В погоне за большим зеленым солнечным пятнышком я забрался на высокое дерево, пришлепнул ладонью ползущий по коре отблеск, повернул голову и увидел его…