Вера Камша - Красное на красном Страница 13

Последующие недели превратились в сплошную пытку. Арнольд сносил издевательства не дороживших жизнью дураков, отвечать на них он не решался, за дезертирство светила виселица, бежать было некуда. Однажды негодяи вытащили вырывавшегося Арамону на пригорок перед вражескими позициями. Двое держали его за ноги, двое за руки, двое подпирали сзади, а остальные орали мушкетерам Гаунау[44]: «Господа! Не желаете подстрелить зайца?!»

Этот день стал самым страшным в жизни будущего капитана. К полудню пришел приказ наступать. Арамона шел вместе со всеми, но потом ряды смешались, каждый стал сам за себя. Рвались гранаты, свистели пули, резались друг с другом озверевшие люди. Оказавшийся среди этого ужаса, Арамона бросился на землю, отполз под прикрытие деревьев и пустился бежать. Тут ему не повезло еще раз. Эгмонт Окделл, бывший в те поры оруженосцем Мориса Эпинэ, едва не пристрелил бросившего мушкет гвардейца на месте. Арнольда спасли гаунау, окружившие знаменосца. Эгмонт, забыв обо всем, ринулся спасать полковое знамя, а Арамона, стиснув зубы, лег на спину, нацепил на ногу шляпу и поднял ее над уютной и безопасной ложбинкой. Мушкетная пуля прострелила голень, не задев кость, и крови натекло полный сапог. Было больно, но что значит боль в сравнении со смертью? Раненых отправили на излечение в городишко Руксу, где не было ни гаунау, ни «товарищей», ни герцога Окделла. Там судьба наконец повернулась к Арнольду лицом. Статного сержанта заприметил господин интендант Северной армии граф Крединьи. У известного своими любовными похождениями и чадолюбием интенданта на выданье была незаконная дочь.

Немного староватая, чуть-чуть толстоватая и слегка кривоногая, но какое это имело значение?! Арамона к этому времени расстался с юношескими грезами и, понимая, что герцогини ему не видать, согласился на Луизу Кредон. Папа-интендант не только дал за уродиной неплохое приданое, но и замолвил за зятя словечко. Так раненый сержант получил офицерский чин и оказался третьим ментором[45] в Лаик.

Увы, розы и те имеют шипы, чего уж говорить о кривоногих бабах! Из Луизы получилась на редкость дошлая и склочная жена. Приданого супруг не увидел, зато в избытке хлебнул прочих семейных радостей. Его ревновали, упрекали, пилили, колотили, обзывали боровом и бездельником. В «загоне» было не лучше. Начальник школы — старый вояка, прошедший четыре войны и потерявший в последней кампании левый глаз, принял навязанного ему Арамону холодно и определил туда, куда тот хотел меньше всего. А именно — в фехтовальный зал.

Фехтовальщиком Арнольд был весьма посредственным, а среди унаров попадались готовые мастера клинка, первым из которых был Рокэ Алва, превративший жизнь ментора в сущий ад.

Юные нахалы откровенно издевались над Арнольдом, а он их ненавидел. За то, что у них было или будет то, чего никогда не будет у теньента[46] Арамоны. За то, что они никого и ничего не боялись. За то, что за стенами Лаик их ждали победы, чины и красотки, а ему достались менторство и отвратительная мегера. Так продолжалось восемь лет.

Единственной отдушиной замученного женой и унарами Арнольда стали вечерние беседы с тогдашним капелланом, державшим очень неплохого повара и винный погреб. Так теньент Арамона и мыкался, пока не умер полковник Дюваль.

Арнольда неожиданно удостоил аудиенции кардинал. В Лаик Арамона вернулся капитаном и начальником. Первое, что он сделал, это выставил за ворота поместья менторов и слуг, относившихся к нему без должного почтения, заменив их на новых, для которых капитан был богом и царем. Затем Арнольд взялся за комнаты Дюваля, обставив их в соответствии со своими вкусами. Свершив неотложное, он принялся за унаров.

Теперь Арнольд полгода блаженствовал в Лаик, куда вход супруге, равно как и любым другим женщинам, был строго заказан, а полгода проводил у домашнего очага, усилиями Луизы превращенного в адский котел. Единственной радостью Арнольда была младшая дочь. Арамона мечтал, что малышка Люцилла выйдет замуж за графа или маркиза. Будущим женихам велся строжайший учет. Арнольд старательно собирал слухи обо всех свадьбах и помолвках и негодовал, узнавая о женитьбе кого-то годящегося для Циллы. Девочке было всего шесть, но капитан в каждом новом унаре видел возможного зятя.

Лаик была единственной ниточкой между семейством Арамоны и высшей знатью. Одного этого хватало, чтоб держаться за должность руками и зубами. Арнольд старался. Если ему намекали, что какой-нибудь унар принадлежит к неугодному Его Высокопреосвященству семейству и не должен попасть в число лучших, тот не попадал. Если капитан узнавал, что новый воспитанник является «нужным», он немедленно опережал «ненужных».

Понятливость капитана оценили. Жалованье Арамона получал небольшое, зато в казначействе закрыли глаза на несколько вольное обращение с деньгами, отпущенными на содержание школы.

Единственное, что не давало Арнольду покоя, — это строжайший запрет Его Высокопреосвященства на подарки от родственников унаров. Однажды Арамона попробовал его нарушить. И ведь барон, привезший господину капитану роскошное седло, не имел в виду ничего плохого, а его сын в любом случае оказался б в первой четверти выпускного списка!

Парень отменно фехтовал и совсем не думал, что еще нужно для того, чтоб стать лучшим. Так ведь нет! Седло пришлось отослать (правду говорят, что Его Высокопреосвященство знает даже то, что происходит в спальнях и отхожих местах), баронский отпрыск отправился домой, не доучившись, а Арамона получил предупреждение. Первое и оно же (капитан это понял) последнее. Арнольд вздохнул и вернулся к казне, откуда черпать ему никто не мешал.

Капитан не сомневался, что кардинал знает обо всем и этот источник доходов наставнику юношества разрешен. По крайней мере, пока он оправдывает возложенные на него надежды, и Арамона лез из кожи вон. О том, что в Лаик заправляет Его Высокопреосвященство, знали только Арамона и отец Герман. Остальные полагали, что за всем стоит Первый маршал Талига. Формально так оно и было, но Рокэ Алва плевать хотел на все, кроме войны, вина и женщин. Арамону это устраивало — иметь дело со своим бывшим унаром он не желал ни за какие деньги, и не он один. Что бы ни творилось в Лаик, никто из воспитанников и их родичей не побежит искать защиты у Ворона, и уж подавно этого не сделает сын Эгмонта Окделла!

Потягивая подогретое вино, Арамона с наслаждением перечитывал список новых воспитанников. Он уже знал, кто будет первым, а кого нужно отодвинуть, ну, пусть не в самый конец, но во вторую половину. Что до остальных, то тут как получится. Будут вести себя прилично — займут высокие места, нет — пусть пеняют на себя. Любопытно, каков сынок Эгмонта в деле? Да каков бы ни был, выше десятого ему не подняться. Разумеется, если дотянет до выпуска, а не отправится с позором в фамильный замок… Что до Арнольда Арамоны, то капитан сделает все, от него зависящее, чтобы Ричард осознал, кто в Лаик хозяин.