Джо Аберкромби - Герои Страница 13

О, да. Очень скоро. На самом деле — сегодня ночью, пока я без сна буду лежать с хуем в кулаке, воображая, что это твой рот…

— Надеюсь.

Она уже шла дальше. Для неё — мимолётная встреча со старым знакомым. Для него, стоило ей отвернуться — упала ночь. Меня заваливает землёй, у меня во рту комья и могильный песок. За ней стукнула дверь, а он ещё долго просто стоял под дождём. Ему хотелось рыдать и рыдать, оплакивать все свои рухнувшие надежды. Ему хотелось упасть на колени в грязь и вырвать с головы оставшиеся волосы. Ему хотелось кого-нибудь убить, и совсем не важно, кого. Может, самого себя?

Вместо этого он резко выдохнул, слегка пшикнув ноздрёй, и зашлёпал прочь сквозь хлябь, в сгущающиеся сумерки.

В конце концов, ему надо доставить послание. И без геройства.

Чёрный Доу

Ударом топора палача грохнули двери конюшни, и всей знаменитой надменности Кальдера едва хватило помешать ему взвиться в воздух. Военные советы никогда не были его любимыми видами сборищ, особенно военные советы его врагов. Тут присутствовали трое из пяти боевых вождей Доу и, как полагалось при неуклонно падающем везении Кальдера, они оказались теми тремя, кому он нравился меньше всего.

Глама Золотой от корней волос до пальцев на ногах смотрелся героем — крепок костяшками здоровенных кулаков, привлекателен тяжёлой челюстью. Длинные волосы, торчащие усы и ресницы до самых кончиков — всё тускловато-золотистого цвета. Он нацепил на себя больше жёлтого металла, чем принцесса в день свадьбы — золотой торк вокруг шеи, браслеты на толстых запястьях, пригоршни колец на толстых пальцах — каждая его частица отшлифована бахвальством и себялюбием до настоящего блеска.

Кайрм Железноглав представлял совершенно иное зрелище. Его иссечённое шрамами лицо — настоящая угрюмая крепость, об которую запросто можно затупить топор, глаза-гвозди под наковальней надбровных дуг, подрезанные волосы и бескомпромиссно чёрная борода. Он пониже Золотого, но куда шире, человек-глыба, под плащём черного медвежьего меха блестит кольчуга. Ходил слух, что он задушил того медведя. Видать за то, что тот не так на него посмотрел. И Железноглав, и Золотой мало чего проявляли к Кальдеру кроме презрительного неуважения, но по счастью их воротило друг от друга так же сильно, как ночь ненавидит день и обоюдная вражда не оставляла в их колчанах ненависти ни для кого другого.

Что касается ненависти, неисчерпаемого запаса Бродды Стодорога хватит на всех. Он был из тех сволочуг, кто тихо не может даже дышать. Страшный, как итить твою мать, он, само собой, с наслаждением выставлял это напоказ, злобно ухмыляясь из темноты, будто деревенский извращенец на идущую мимо молочницу. Гнойные зубы, гнойная вонь и гнойная речь, да ещё какая-то мерзкая угристая сыпь облепила кривое лицо — по всем признакам предмет его небывалой гордости. Он сделался злейшим врагом отца Кальдера, проиграл два сражения, был вынужден склониться и отдать всё, что у него было. Получив своё обратно, его нрав кажется лишь ухудшился, и он запросто перенёс свою многолетнюю горечь и злобу с Бетода на его сыновей, в особенности на Кальдера.

Наконец там был глава этого разношёрстного семейства упырей — сам Чёрный Доу, провозгласивший себя хранителем Севера. Он вольготно уселся на трон Скарлинга, поджав одну ногу, и легонько постукивая по полу другой. Нечто вроде улыбки просвечивало на его изрытом глубокими морщинами, исполосованном тяжкими шрамами лице, зато глаза были прищурены и коварны, как у голодного котища, как раз сейчас выследившего голубя. Он повадился носить дорогие одежды, и искрилась цепь, что раньше лежала на плечах отца Кальдера. Но скрыть то, кто он есть, он не мог — да, в общем-то, и не хотел. Убийца, до самых кончиков ушей. Вернее уха, раз уж от левого оставалась лишь тряпица хрящика.

Вдобавок, будто бы для устрашения не хватало имени Чёрного Доу и его усмешки, тот, чтоб уж наверняка, решил подкрепить их грудой стали. Длинный серый меч прислонён к трону Скарлинга с одного боку, зазубренная от долгого употребления секира с другого, в непосредственной близи его покачивающихся пальцев. Пальцев убийцы — заскорузлых, мозолистых, по костяшки кулака в отметинах и шрамах от целой жизни, мёртвые знают, каких тёмных дел.

Во мраке за плечом Доу стоял Полноги. Его второй, что означало ближайший телохранитель и главный жополиз, прилип к хозяину неотвязно как тень, зацепив большие пальцы за перевязь меча с серебряными пряжками. Позади торчали двое его карлов: броня, окованные края щитов и обнажённые мечи — всё сверкало. Остальных понапихали у стен и по бокам от дверей. Стоял дух застарелого сена и старых кляч, но куда сильнее вонь ожидаемого насилия, густая, как гниль болотного газа.

И, коли всего этого будет мало, чтобы Кальдер обгадил свои превосходно пошитые штаны, за его плечом по прежнему возвышался Трясучка, добавляя к общему блюду свою собственную ледяную угрозу.

— Ух, да это же отважный Принц Кальдер. — Доу окинул его взглядом сверху донизу, будто котяра куст, на который собрался нассать. — Милости просим назад на войнушку, парень. Уж на этот-то раз ты станешь делать, как тебе, блядь, велено?

Кальдер отвесил поклон:

— Всегда ваш покорный слуга. — Он усмехнулся, как если бы сами эти слова не жгли ему язык. — Золотой. Железноглав. — Он уважительно кивнул каждому. — Мой отец всегда говорил, что на Севере не отыскать двух таких же преданных сердец. — Его отец говорил, что на Севере не отыскать двух таких же дубовых лбов, но в любом случае ложь принесла проку не больше брошенной в колодец монеты. Железноглав и Золотой никак не откликнулись, лишь испепеляли друг друга взглядом. Кальдер почувствовал острую нужду в ком-то, кто его любит. Ну, по крайней мере, не хочет его смерти. — А где Скейл?

— Твой брат отправился на запад, — сказал Доу. — Повоевать.

— Тебе рассказывали, что это такое, мальчик? — Стодорог повернул голову и харкнул сквозь дыру в коричневых передних зубах.

— Это вроде бы… ну типа, когда мечи и всё такое? — Кальдер окинул конюшню взглядом, полным надежд — не закрались ли где его союзники, и остановился на изуродованной гримасе Трясучки — она ещё хуже улыбки Доу. Расщелины отвратительных шрамов всегда оказывались ужаснее, чем способна удержать его память — сколько б раз он ни бросал на них взгляд.

— Папенька твоей жёнушки где-то в дне пути на восток, — проговорил Доу. — Раздаёт оружие.

Золотой хмыкнул:

— Я опупею от удивления, если там найдётся хотя бы один способный держать копьё парнишка, кому его ещё не всучили.