Михаил Ахманов - Другая половина мира Страница 13

— Разведать намерения Коконаты нелегко, — с важностью произнес он. — Мейтасса — дикая страна, не Коатль, не Арсолана и даже не Тайонел… там чужаки слишком заметны, и их не любят.

— Значит ли это, светлорожденный, что у тебя нет лазутчиков в тасситской степи? — осторожно спросил Морисса.

— И значит ли это, что тебе нечего нам сказать? — вопрос Джиллора прозвучал словно удар хлыста. Брови его грозно сдвинулись, на лбу пролегла вертикальная морщинка.

— Утроба каймана! — Фарасса сжал огромные кулаки; лицо его скривилось в раздраженной гримасе. — Разве я говорил такое, родич? Разве я произнес хоть слово о том, что не ведаю о делах, творящихся в степи? Я всего лишь упомянул, что Мейтасса -дикая страна, и значит…

— Это мы уже слышали, — резко прервал брата Джиллор, — и это известно всем. Теперь я хочу знать, что доносят твои люди. Или им повырезали языки в диких землях тасситов? Затоптали рогатыми скакунами? Вспороли животы, набив их сухой травой? Отправили в Чак Мооль?

— Нет, кое-кто еще бродит в прерии, мой нетерпеливый наком. — Фарасса вперил в лицо Джиллора мрачный взгляд. — Но будет лучше, если ты перестанешь беспокоиться о них. Мои люди — мое дело! А твое — резать глотки тасситам, когда придет время! Глаза Джиллора вспыхнули.

— Не учи меня моему ремеслу! А насчет глоток… Еще неизвестно, кто из нас перерезал их больше! Когда ты, в бытность свою наследником, повел войска в Коатль…

— Мир, родичи, мир! Вспомните, что говорят на Островах: когда ссорятся гребцы, корабль стоит на месте! — Джакарра, вскинув руки, прекратил перебранку, едва заметно подмигнув сидевшему напротив Дженнаку — мол, учись, брат. Следить за порядком во время совета было обязанностью наследника, но пройдет еще не один день, пока его слово запечатает спорщикам рты. Джиллор, превосходный воитель, так и не научился этому тонкому искусству. Впрочем, он всегда предпочитал дипломатии хорошо заточенный клинок.

— Да, не будем тратить время на пустые пререкания перед лицом ахау, — произнес сахем шилукчу, почтительно сложив руки у груди и повернувшись к Джеданне. Затем он приподнялся на коленях и сделал божественный знак, призывая к умиротворению. — Сегодня — День Ясеня, вожди; ясень же — мудрое и спокойное дерево. Лучше и нам сохранить спокойствие и мудрость. Во имя Шестерых!

— Да свершится их воля, — пробормотал Фарасса, словно бы оседая под своей роскошной накидкой. Он поерзал, удобнее устраиваясь на подушке, и заговорил монотонным голосом, как будто читал погребальную молитву: — Есть у меня человек, близкий к тасситскому вождю из западных пределов, один из тех, кто седлает его скакуна и носит за своим сахемом лук и колчан. Полезный парень этот тассит, и стоит недорого — два чейни в месяц… однако сахем ему и того не жалует, так что этому бычьему навозу полюбился звон одиссарского серебра. Недавно пришла от него весть с соколом, что прибыл в их становище гонец от самого Коконаты; затем было велено точить клинки и пребывать в готовности… да, пребывать в готовности… — протянул Фарасса, — но не выступать!

— Пребывать в готовности, но не выступать, — повторил Джиллор, хмуря брови. Казалось, он уже забыл о перебранке с братом; наверняка мысли его витали сейчас на степных просторах, где собирались орды диких всадников, звенело оружие и тянулись к небу сигнальные дымовые столбы. — Похоже, они хотят потянуть ягуара за хвост и убедиться, что тот не спит… прощупать рубеж малыми силами… выяснить, сколько солдат в наших крепостях и много ль среди них стрелков и воинов в панцирях.. — Наком замолчал, потом покосился на Фарассу и резко спросил: — Ну, что еще? Что доносит твой лазутчик из западных пределов ценою в два чейни?

Он ни разу не назвал брата ни родичем, ни светлорожденным, отметил Дженнак; это свидетельствовало о нарочитой небрежности или открытой цеприязни. Подобное случалось весьма нередко, когда Джиллор говорил с Фарассой: разговоры их напоминали беседу сокола с грифом-падальщиком, которым хриплый клекот заменяет слова. С другой стороны, обращаясь к вождям, Джакарре и Унгир-Брену, Джиллор никогда не забывал прибавить «сахем», «родич» и «аххаль»; а уж отца-сагамора титуловал как положено: чак — великий, и ахау — властелин.

Но Фарасса, казалось, не заметил столь явного пренебрежения и с насмешливой ухмылкой произнес:

— Этот, за пару чейни, больше не донес ничего. Но есть новости от других ублюдков, от тех, брат мой, что пасутся в восточной степи прямо у наших границ. Там собралось тысячи три поедателей грязи…

— Ха! — Одноглазый Кайатта стукнул кулаком по колену. — Я так и знал! Десяток дымных столбов, клянусь светлым оком Арсолана! Ха-ха! А на самом деле их в четыре или в пять раз больше! — Старик откинулся назад в полном восторге от собственной проницательности. Правое око его пылало огнем.

— Ты прав, сахем Кайатта, совершенно прав! — Фарасса низко склонил голову, чтобы никому не была заметна его торжествующая усмешка. Он поведал почти все, о чем донесли лазутчики: Коконата, властитель Мейтассы, в самом деле собирался прощупать одиссарские рубежи небольшими силами, а затем, в случае успеха, двинуть на восток все свое воинство на рогатых скакунах, разметать крепости и спалить деревни поселенцев, очистив правый берег Отца Вод и все долины вдоль притоков великой реки. Но целью его была, несомненно, Дельта, к западу от которой лежал рубеж Коатля и Одиссара. Ахау Мейтассы рвался к морскому побережью, к торговым путям, к Кейтабскому морю, где сходились все дороги Эйпонны и где, в портовых городах и корабельных трюмах, хранилась немалая толика ее богатств. Пожалуй, если б не одиссарские пограничные крепости, Коконата сумел бы этого добиться, ибо тасситы были многочисленным и воинственным кочевым народом; их племенам не приходилось беспокоиться о сборе плодов и злаков, а значит, они могли воевать в любое время теплого сезона, да и в холодные месяцы тоже.

Итак, размышлял Фарасса, поглаживая щеки огромной ладонью, им сказано почти все и сказано вовремя — очень вовремя, чтобы разжечь в сыновьях Дираллы огонь нетерпения. Вопрос заключался лишь в том, что понимать под небольшими силами тасситов; он назвал три тысячи, а самый надежный из его лазутчиков говорил о семи-восьми… Может, этих вонючих пожирателей грязи наберется и больше, кто знает? Ну, на то воля Шестерых! Три, семь или десять… разве сочтешь всадников в бескрайней степи?

Утроба каймана, даже лучший лазутчик способен ошибиться!

Он поглядел на Джиллора и снова ухмыльнулся, прикрывая ладонью рот. Похоже, великий воитель, славный наком, уже попался на крючок! Да будет он проклят богами и демонами!

Но наживку неожиданно заглотил Джакарра. Вытянув длинную руку в сторону Фарассы, он поинтересовался: