Александр Прозоров - Повелитель снов Страница 14

— Ладно сказываешь, княже… — Купец откинулся, с полминуты о чем-то размышлял, потом опять наклонился вперед: — И какую долю ты себе с этого промысла хочешь?

— Никакой.

— Это как?

— Мой прибыток — не твоя забота, Евграф. Твое дело — доски дешевые в корабли дорогие превращать.

— Вот оно, значит, как… — недоверчиво покачал головой купец. — И много ли ты такого товара продать мне желаешь?

— А сколько хочешь, столько и продам.

— Э-э… Двести волокуш продашь?

— Легко.

— Ну коли так… Ладно, убедил. Показывай товар.

— Не здесь товар, Евграф, — покачал головой Андрей. — Он у меня, в княжестве.

— Так вот он в чем, подвох! — громко хохотнул корабельщик и стукнул кулаком по столу. — За морем телушка полушка, да рубль перевоз.

— Не ори, — сквозь зубы процедил Зверев, — не о копеечном закладе речи ведем. Тут сказ о деле на много лет вперед и на многие пуды золота в доход для нас обоих. Ты ведь не коров пасешь, купец. Ты корабли шьешь. От княжества Сакульского до Новгорода три дня пути. Много новое судно за этот срок в цене потеряет?

— Эка сказанул! То новую мастерскую на новом месте строить надобно, людей искать али отсель за озеро переманивать. Самому с хозяйством обосновываться.

— Полцены за материал, — кратко ответил князь.

— Угу… В строительство вложишься, а опосля окажется, что и цена выросла, и тягло на мне повисло, и людишки в холопы продались?

— Насчет тягла ты хорошо придумал, — кивнул Андрей. — А вот со всем прочим никак условия не изменятся, на том рядную грамоту можем подписать. Приедешь на место — увидишь, почему.

Очень к месту служка притащил угощение. Вино — Звереву, хмельной мед, пряженцы и лоток с заливной зайчатиной — купцу. Евграф взялся за еду. Князь Сакульский тоже молчал, давая купцу время подумать. Когда глиняное корытце опустело, а в кружке вспенились остатки меда, новгородец наконец рискнул ответить:

— Не поглядевши не решишь, княже. Готов я с тобой на место сплавать. Там рядиться и станем. А може, иного компаньона тебе искать придется, слова давать не стану. Но задумка у тебя интересная, согласен. Ты когда отчаливать намерен?

— Мыслю, еще дня два придется здесь побыть.

— А судно где?

— За рыбацкой слободой, на Вишерской протоке. Ушкуй там только один стоит, не ошибешься.

— Я на паузке своем поплыву. Иначе ведь мне и не вернуться. Тебе-то, княже, из-за одного гостя ушкуй гонять не с руки. Заодно и родичей в Кореле навещу. Послезавтра, стало быть? Ну так я поутру прямо к ушкую и причалю.

Купец поднялся, вынул из складки кушака и кинул подбежавшему служке какую-то монету, развел широко плечи и тяжелым шагом направился к дверям. Андрей остался ждать примерно с половиной кувшина белого рейнского. Еще один кувшин и заливную белорыбицу он заказал к себе в светелку часа через два. Потом еще один. Время тянулось медленно, а Пахом вернулся только ближе к полуночи. Пряча взгляд, ушел за занавеску, и почти сразу там зашелестел набитый сеном тюфяк.

— Ты бы хоть поел, дядька, — предложил Андрей.

— Прости, что разбудил, княже. Я того… В корчме на Ильиной улице перекусил. Сыт.

— Как хочешь.

Про успехи спрашивать Зверев не стал. И так было ясно, что Пахому ничего добыть не удалось.

Поутру холоп выскользнул за дверь опять же на голодный желудок. Зверев, вытянувшись на перине, приготовился к долгому ожиданию — но Пахом примчался еще до полудня, держа под мышкой внушительный сверток:

— Есть, княже! Уломал! Показали мне прачку одну со Старицкого подворья. Родичем я назвался прачки из-под Вереи да имя назвал: Настасья. Мне такую и показали. Страшная… Что жаба раздутая, и вся в прыщах. Ну а как за ворота с ней вышли, пожалился я, что боярин здешний сестру мою спортил. Обещал за ласку и подарки всякие, и избу новую с землей, и дитятю в знатности воспитать. А как понесла — то и не появляется больше. В общем, сказал, приворот хотим на обманщика этого сотворить, дабы любил до гроба и на иных не смотрел совсем. А знахарь, дескать, для того наговора портки ношеные охальника требует. Ох, княже, как она мою сестрицу жалела, как над бедою ее плакала! Ну прямо сердце у нее сжималось. Однако же по три алтына с пары портов истребовала. Я сказал, не ведаю, что за имя у боярина, сам не видел. Баба же токмо обрадовалась. Чем более, тем и лучше.

— Обмануть не могла?

— Дык, я ведь тогда на воротах стражнику их верну, — ухмыльнулся Пахом, — и на обман пожалуюсь. С меня какой спрос? За сестру радею! Да и добро не уношу, а возвертаю. Опять же суда ждать не стану, ноги унесу. А она, Настасья, останется.

Холоп поднял руку и уронил сверток на стол.

— А почему из-под Вереи? — поинтересовался Зверев. — С чего ты взял, что на подворье прачки верейские есть?

— Дык, Андрей Васильевич, откуда князь, оттуда и прислуга быть должна… — удивился дядька.

Естественно, холоп разбирался в родословных и землях здешних князей и бояр куда лучше Андрея. Может, Старицкий князь и вправду был откуда-то из-под Вереи. Странно только, что имение его за половину страны, а живет он здесь, в полном скрытой смуты Новгороде.

— Ладно… Сбегай на кухню, потребуй жаровню с углями ко мне в светелку. Скажи, мерзнет князь. Еще мне вода, естественно, потребуется и… маленький котелок.

Остаток дня выдался для Зверева долгим и жарким во всех смыслах этого слова. Каждые из одиннадцати принесенных прачкой порток следовало нагреть до кипения, чтобы скопившийся жир всплыл к поверхности, потом собрать немногочисленные пятнышки на нить, залить ее воском, разделить на две свечи, после чего выплеснуть старую воду, согреть новую, опять вскипятить, собрать, залить. Со всем этим юный чародей управился только к полуночи. А ведь с каждой из полученных свечей еще следовало провести обряд, просмотреть, что творится в жизни владельца каждых доставленных штанов, стараясь не упустить важного момента — но и не тратить слишком много времени…

Старания вознаградились успехом с седьмой попытки. Да что там успехом — настоящим триумфом! Заглянув в жизнь одного из княжеских бояр, Андрей увидел, что тот читает свиток, исписанный крупным, уверенным почерком.

«…что до зелья кудесника твоего, боярин, то изумительным по чаровыванию своему оное оказалось. Ныне четверо наперсников царских, самых близких к Иоанну, нам с исступлением в верности поклялись и всячески в делах наших способствовать берутся. Оных я беречь мыслю, дабы волю царским именем вещали, как дело до избрания престолонаследника дойдет. Ныне стряпуха дворцовая зелью поддалась и приказ, тебе ведомый, исполнить согласна. Поспешать потребно с тем приказом, ибо государь с царицей Настасьей на молебен в Рождественский монастырь собирается и не иначе, как к Покрову, отъедет…»