Андрэ Лихтенбергер - Центавры Страница 14

На опушке огромного леса, неподалеку от страны оливок, Пирип и его народ живут в чаще остролистника, лавр и гераней-великанов, под тенью высокого орешника. Листва здесь так густа, что ни осенние дожди, ни ветер во время бурь, не проникают в их убежище, которое находится на границе между лесом, где фавны собирают сладкие желуди, и кустарниками, которые покрываются осенью душистыми плодами: яркие апельсины, пурпурные яблоки, красноватые оливки, в особенности виноград черный или золотистый, веселит душу фавнов.

Еще издалека Клеворак и его спутники узнают присутствие Пирипа и его народа. Скоро до них доносится шум танцев и пение, покрывающее голоса птиц. Осенью при блеске последних солнечных лучей, когда роскошные плоды отягчают ветки деревьев, когда приближающиеся бури возбуждают нервы, фавны пьянеют от ягодного сока. Когда центавры достигают лужайки, находящейся рядом с чащей, в которой живет рогатый народ, они не поражаются картиной, которая предстала перед их глазами. На высохшем пне сидят Садионкс, Фифаракс и Пульк. Они держат в руках выдолбленный тростник и своими толстыми губами извлекают из него печальные крикливые звуки. Вокруг них собрались все козлоногие, начиная с пузатых фавнен- ков, еще спотыкающихся на своих молодых ногах, кончая старыми седыми фавнихами и древними стариками, спутанные бороды которых висят ниже пупа, а шерсть на ляжках волочится по земле.

Все прыгают в такт. Их головы украшены венками из листьев, а по губам, по подбородкам капает ягодный сок. Появление центавров не останавливает оргию. Пирип приветствует их жестом и снова продолжает свой танец. Смеясь, толкаясь, с пеной у рта, покрытые потом фавны и фавнихи постепенно дифилируют перед посетителями, то проходя сзади них, то снова появляясь впереди. Они неутомимы. Клеворак и не пробует говорить: он знает, что под влиянием вина и времени года он не добьется от Пирипа ни одного благоразумного слова. До тех пор, пока он не истратит последнего пыла, который кипит в его крови, ум его не способен сосредоточиться ни на чем.

С лицом, выражающим негодование, Клеворак ожидает стоя; только его передние копыта беспокойно роют землю и он отворачивает ноздри, когда резкий запах пота и кожи слишком беспокоит его нос.

Но вот лбы музыкантов делаются фиолетовыми, пот покрывает их щеки, их глаза под густыми бровями кажутся белыми… Неожиданно Садионкс бросает дудочку Фифаракс и Пульк следуют его примеру. Задыхающиеся, икая они падают на мягкую траву. Без музыки танец прекращается, их руки разжаты и танцоры один за другим без силы и голоса валятся на землю. Только порывистое дыхание вырывается из их грудей. Тогда

Клеворак в сопровождении центаврих подходит к Пирипу. Фавн растянулся рядом с музыкантом Садионксом. При виде приближающихся повелителей, он приподнимается и устремляет на Клеворака свое широкое лицо, покрытое потом. Он приветствует его дружескими словами: «Сегодняшнее солнце еще прекраснее тех, которые приводили царей к их маленьким братьям».

Клеворак презирает длинные речи, он берет из руки Хурико сломанный дротик и протягивает его козлоногому.

– Сегодня центавры нашли тело Кали, пронзенное этой проклятой штукой. Вещь эта произведение рук «убийц». Центавры не знают, с какой стороны начать преследование; поэтому они и пришли спросить Пирипа. Не видал ли он во время своих скитаний каких-нибудь следов, указывающих на их присутствие.

Пирип и Садионкс внимательно разглядывают оружие, они нюхают его и ощупывают. Затем обмениваются взглядами и веки их опускаются. Так как они сидят и молчат, то центавры повторяют свой вопрос. Тогда Садионкс отвечает первый:

– Нет, мы ничего не знаем об «убийцах».

Голосом, похожим на этот, Пирип решительно повторяет:

– Это правда, вождь, мы ничего не знаем об «убийцах».

Никто никогда не может сомневаться в слове центавра. Но сердца фавнов так скоро увлекаются, что они могут лгать, не отдавая себе в этом отчета.

Подозревая их во лжи, Клеворак хмурит свои брови и строго произносит:

– Пирип, Садионкс, остерегайтесь говорить то, чего нет.

Фавны ударяют по волосатой груди, призывая друг друга в свидетели. Конечно, они когда-то видели «убийц», но это было так давно, что даже блестящая память центавров не в состоянии вспомнить об этом. Да, кроме того, уверены ли они, что этот дротик сделан руками «проклятых». Говорят, есть страны, где ветки деревьев оканчиваются такими острыми ветками.

Пирип их не видел, но Садионкс или даже отец Садионкса видел.

Может быть, Кали была ранена, когда пробегала под их тенью.

Клеворак пожимает плечами и роет копытами землю. Сегодня ему не выведать ничего у Пирипа.

В другой раз может быть и проговорится. Но прежде чем удалиться, Клеворак предупреждает его недовольным голосом:

– Я думаю, Пирип, что ты солгал: твои глаза видели «убийц». Но так как ты не презираешь их и, по всей видимости, близок к ним, то передай им следующее: скажи им, чтобы они уходили подальше, так далеко, как только могут унести их ноги аиста, иначе им не избегнуть суда центавров.

Излив таким образом свой гнев, центавр удаляется в сопровождении двух своих самок. Пока он жалуется Харико на двуличного Пирипа, Кадильда чувствует, что сила возвращается к ней. Перескакивая кустарники, она вынуждена стискивать зубы, чтобы не издать радостного крика.

Да будет благословен лживый язык Пирипа! Благодаря ему, еще новая кровь не будет пролита. Она задрожала при мысли, что Клеворак мог бы спросить ее, и она принуждена была бы ответить. Но вот она краснеет, так как чувствует, что, несмотря на закон своего народа, она солгала бы так же, как и Пирип.

Как только спины центавров исчезли среди лавровых деревьев и замолк шум их шагов по сухим листьям, Пирип и Садионкс смотрят друг на друга и их широкие лица расплываются от смеха, который подымает их груди.

Среди ночной темноты слышится шум падающих тел. С сладострастными криками тени гоняются друг за другом. В этот жаркий час самцы и самки предаются любви. С рычанием, полным желаний, белая фавниха Хирри, проходя, касается Пирипа. Проскользнув, она делает непристойный жест и исчезает, оставляя после себя какой-то сильный запах. Самцы вздрагивают и бросаются вслед за нею.

Неподвижные, как воздух, насыщенный грозой, Пирип и Садионкс, присев на корточки и опустив руки, созерцают спящую женщину величественной красоты. Совершенно голая она спит на мху под тенью каштана. Голова ее покоится на руке и невинное тело спокойно лежит. Около нее спит ее ребенок, завернутый в шелковистую шкуру. Глубоким и вместе с тем наивным взором фавны рассматривают ее лицо, нежную окружность груди и плеч, стройность вытянутых ног. От ее форм белых и розовых веет такой томной и совершенной нежностью, что всякие желания утихают.