Мэрилин Мерлин - Тайна Ундины Страница 14

– За что?

– Вы знаете за что. Если бы вы не нашли записку и не стали меня искать, меня бы сейчас не было в живых, – она наклонилась ко мне. – Мэгги, я решила все вспомнить. Я все еще боюсь того, что должна вспомнить. Но, думаю, то, что я забыла, и есть ключ ко всему происходящему. Я хочу знать, что случилось, и поэтому буду вспоминать.

– Вы правы, Ундина. Я тоже думаю, что происшедшее до того, как вы потеряли память, связано с последними событиями.

Нерешительно она спросила:

– Мэгги, вы останетесь моим другом… несмотря на то, что тут произошло?

Я взяла ее за руку:

– Конечно, останусь! Вы для меня теперь, как сестра. А сестры держатся в трудную минуту друг за друга, не так ли?

– Да, да. Именно так! – она улыбнулась мне сквозь слезы. – Я даже не знаю, есть ли у меня на самом деле сестра.

На следующий день Ундина и я по совету Линка оставались почти все время в доме. Атмосфера в нем была, мягко говоря, напряженной.

Кэри излучала наигранную, почти истерическую веселость. Майкл был погружен в себя. Казалось, его что-то чудовищно тяготит, а у меня было такое чувство, что под его спокойной личиной кипят неизвестные никому страсти. Линк был вежлив, но рассеян. После того эпизода в моей комнате, я надеялась, что он будет относиться ко мне более дружески и доверительно. Но я ошибалась и даже попыталась уговорить себя, что мне, в сущности, все равно. Но уговаривать себя мне приходилось постоянно.

Шериф Фрэйм и его люди все время находились в доме или поблизости. Но мне они не мешали. Ничто не указывало на то, что в поисках убийцы миссис Бенсон или напавшего на меня и Ундину они хоть как-то продвинулись вперед.

Я отстранилась от всего, чтобы продолжить картину. Ундина, как казалось, полностью погрузилась в исследование собственного «я». Прошел день, и ближе к вечеру моя картина была готова.

Мы с Ундиной были на террасе. Она, как всегда, сидела на каменном парапете. Я положила на холст еще чуть-чуть синего и, наконец, сказала себе, что работа завершена. Каждый дополнительный мазок кистью только испортил бы картину. Я отступила на шаг назад и стала смотреть на портрет. Он был хорош. Даже очень хорош!

Впервые с момента приезда в Галл Хаус у меня на душе было хорошо. Воздух был свеж и напоен сладостью, ласково светило солнце, и моя картина была прекрасной.

– Что с вами, Мэгги? – забеспокоилась Ундина, но потом все поняла. – Картина готова? Так ведь, Мэгги?

Я медленно кивнула. Она вскочила и захлопала в ладоши. Я накрыла картину платком. Девушка разочарованно взглянула на меня.

Я обняла ее за плечи:

– Еще не время, Ундина. Сегодня вечером, после ужина, я покажу картину всем. Даже если она кому-то не понравится, у нас хотя бы будет тема для разговора.

– Мне она понравится, Мэгги. Уверена в этом! – сказала девушка, но разочарование вновь овладело ею. – Но я не понимаю, почему я не могу посмотреть картину первой. Ведь я же позировала вам!

– Ну, потерпите! – возразила я с улыбкой. – У нас, у богемы, свои странности.

Она радостно кивнула. Вместе мы отнесли мои художественные принадлежности в дом.

Я не могла насмотреться на свою картину. Совершенно явно образ Ундины мне удался, и прежде всего я смогла передать ту ее странную, неземную черточку, возникшую в ее лице вследствие потери памяти.

Я переоделась. Приподнятое настроение не покидало меня. Все происшедшее со мной в последнее время уже не имело особого значения. Художник живет только искусством. Почему я до этого не смогла довольствоваться им? Почему я не смогла преодолеть зависимость от других людей и повседневных оков? Но тут я вдруг вспомнила Линка, и это, как укол иголки, напомнило мне, что я, прежде всего, человек и лишь затем художник. Но я тут же отодвинула эту мысль.

Мое волнение было настолько сильным, что я решила поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Но это должен быть кто-то, кто мог бы понять мои эмоции. Тоже художник. Впервые за долгое время я вспомнила Эвана Дюресса, его тонкое, чувственное лицо, его взгляд, когда мы прощались навсегда.

– Если я тебе когда-нибудь буду нужен, Мэгги, дай мне знать, – сказал он тогда.

Я вынула портмоне из сумки и нашла в нем листок бумаги, на котором был написан только один номер телефона.

Я вертела бумажку в руке и смотрела на цифры. Звонить? Не звонить? Почему бы и нет? Эван был единственным, кто бы мог сказать, хороша ли картина или нет. О, я знала, что она хороша. Но Эван сможет предположить, как отнесется к ней критика. Кроме того, мне хотелось узнать, как я отреагирую на новую встречу с Эваном. Часто после перенесенной болезни обретаешь иммунитет против нее. Так вот, я хотела выяснить, приобрела ли я иммунитет против Эвана Дюресса или нет.

Я решительно подошла к телефону и набрала его номер.

Сердце бешено колотилось в груди. Я почти надеялась, что его не будет дома. Сигнал прозвучал несколько раз, я уже хотела положить трубку, как в телефоне вдруг что-то щелкнуло, и в трубке раздался низкий голос, который я так хорошо знала.

– Алло?

Он повторил это слово несколько раз, прежде чем я смогла ответить:

– Это я, Мэгги.

– Мэгги, какое счастье, что ты позвонила! – его голос звучал радостно и возбужденно. – Это просто какая-то телепатия! Вот уже несколько дней я пытаюсь связаться с тобой. У тебя дома мне сказали, что ты куда-то уехала, но никто не знает куда.

Мне показалось, что он обо мне беспокоился. Ну, так ему и надо, после всего, что я пережила из-за него! Всем соседям я строго-настрого наказала никому не говорить, куда я уехала. Я хотела, чтобы меня оставили в покое. Хотя слово «покой» после всего, что случилось в Галл Хаусе, уже никак не соответствовало действительности.

– Где ты, Мэгги? Откуда ты звонишь?

– Я у друзей. Ты помнишь Кэри и Майкла?

– Очень смутно.

– У них великолепный дом на побережье.

– Слава богу, что с тобой все в порядке! Ты хорошо отдохнула?

Рассказывать о своих приключениях сейчас было глупо, особенно по телефону.

– Я немного писала, – сказала я. И это было правдой.

– Отлично! Хотелось бы посмотреть!

– Как раз по этому поводу я и звоню. Я написала картину, которую считаю лучшей из всего, что сделала до сих пор. Мне бы хотелось услышать твое мнение. Не мог бы ты приехать и взглянуть на нее?

– С огромным удовольствием! Мэгги… я должен тебе кое-что сказать. Поэтому и пытался связаться с тобой. Я ушел от Марты и подал на развод.

Он сделал паузу в ожидании моей реакции.

Я тоже молчала и прислушивалась к себе. Его слова мало тронули меня. Еще несколько месяцев назад сердце, наверное, выпрыгнуло бы из груди от радости. Теперь он свободен, ушел от жены! А я не чувствовала ничего. Почему? Он стал мне безразличен? Что будет, когда я вновь увижу его?