Сергей Игнатьев - Ловец тумана Страница 16

Выстроив свой город, веками они плодились и смешивались, кипела и бурлила хмарьевская уха, вбирая в себя всех – и окрестные дикие племена и приходящих с караванами заморских гостей. В том числе нелюдей, визитеров и беглецов из иных миров. Те плодились и смешивались, множили кланы, рода и гербы.

Погрязали в язычестве, не признавая ни Молодых, ни Старых, ни Новых Богов. Поклоняясь издревле культам стихий, вместившим в себя осколки верований всех тех, кто пополнял собой пестрое хмарьевское племя.

Поклонялись в основном Пятерым Духам-Хранителям. Злым, воинственным и мелочным, ведущим, как и их ярые адепты, бескомпромиссную борьбу между собой.

Йогдум – древний дух магии, покровитель чародеев, алхимиков, звездочетов, чернокнижников и ведьм.

Тенабир – стремительный ветер, наполняющий паруса торговых и военных ладей, ведущий по хлипким городским крышам мастеров плаща и кинжала.

Лаахор – покровитель рудников и самоцветов, купцов и висельников, искателей легкой наживы.

Гуафисс – воплощенный пламень, являющий себя и в углях домашнего очага, и в жаре плавильных печей, и в факелах неистовых погромщиков.

Вильвика – зеленая дева окрестных лесов, чье благословение слышится и в шепоте листвы, что скрывает созревшие плоды, и в жужжании медоносных пчел, и в звоне стрекоз над созревшими злаками, и в шорохе мягких ичиг разбойников по хвойному ковру.

А под сенью пяти Хранителей-Духов, между крутых лесистых холмов и зловонных болотных впадин, обреталось бесчисленное множество разрозненных кланов, династий, корпораций, торговых союзов, гильдий, шаек, стай…

Древние и влиятельные Инлунги с их серебряным змеем на синем поле и Амофилы, сказочно богатые выскочки, с золотой осой на черном.

Гордые Спарнасы, на чьих вишневых знаменах вышиты белые грифоны. И Блазаны, с чьих зеленых одежд пучит глазки мудрая рыба-сом.

Галдары, обретающиеся под сенью крыл хищного беркута. И мрачные Брохуды, гербом своим избравшие человеческий скелет, не унимающийся в своей безумной пляске. И Арахнисы, на щитах которых перебирает восемью лапами всеведущий ткач.

И множество других, пусть и уступающих в могуществе, но столь же яро рвущихся к богатству и власти, плетущих интриги, вынашивающих планы, собирающихся с силами… Гордых и жадных, охочих до драки, продолжающих древние родовые распри…

Сарманисы и Одмары, Мясожуи и Землерои, Углееды и Шкурощипы, Зряги и Улаки, и прочие, и прочие, и прочие…

5

Широкая река Мошкарица, ленивая и полноводная. Воды ее укрывает туман. По берегам ее хрустит и перешептывается камыш с осокой. Берега ее – где головокружительно круты, величественны, а где – прорезаны унылыми, темными заводями, тесно обступаемыми вязами и соснами.

Здесь, в этих тихих затонах, находят приют контрабандисты и разбойники, мирные рыбаки и мечтательная ребятня.

Здесь всегда тихо. Здесь всегда полумрак.

И комары. Извечные комары, своим звоном настраивающие на особый лад.

Без мази, которой предусмотрительно снабдил Северина его проводник, здесь было бы совсем тяжко.

Комары на них не нападали, но вились окрест, звеня и жужжа, тараторя, назойливые и неотвязные.

Подходила к концу первая неделя пребывания Северина в Хмарьевске, а он все никак не мог привыкнуть – ни к местным запахам, ни к местным звукам. По-прежнему чувствовал себя здесь чужим.

Едва только он миновал Переход между мирами… Едва с громким всплеском упал в какое-то мелкое болотце, таящееся на дне оврага, каких здесь была тьма-тьмущая, как его атаковали запахи. Перегной, болотная тина, забродившие яблоки, застоявшаяся вода, плесень и грибы…

Его атаковали звуки – вернее, полное их отсутствие, звенящая лесная тишина, такая непривычная для городского жителя.

И еще, конечно, сразу же атаковали комары.

Гирбилин плюхнулся в бочажок следом за ним, забарахтался, пытаясь подняться на ноги:

– Хмарь забери! Кажись, ногу подвернул…

У них получилось. Проскользнуть в щель между мирами, обмануть вековечный запрет, непреложные законы Упорядоченного.

По колено в воде, отплевываясь и отряхиваясь, они выбирались из болотца, затерянного в одном из бесчисленных оврагов и низин, что окружают великий город Хмарьевск.

Одежда, в которой они миновали Переход, истлевала и осыпалась на глазах.

Будто сами Пространство и Время спешили настигнуть их, поквитаться за дерзость, выместить – если не на хрупких человеческих телах, для возмездия недоступных, то хотя бы на одежде.

«Мартинсы», в которые был обут Северин, хлюпая и шипя, стремительно превращались в бесформенную массу, осыпались комьями, теплыми черными ручейками скользнули между пальцев ног, впитавшись в землю без остатка.

Северин вспомнил про опросник, который заполнял в офисе у Мурина-Альбинского. Вот, значит, для чего они интересовались наличием пломб во рту у соискателя?

Северин мысленно поблагодарил себя за то, что еще со школьных годов чудесных не забывал чистить зубы, строго по расписанию, утром и вечером.

Они стояли на дне лощины – двое совершенно голых мужчин, жадно втягивая ноздрями запахи леса, подставляя мокрую кожу ласковым солнечным лучам.

Что-то весело блеснуло во мху и осоке под ногами Северина.

Он нагнулся, подобрал рубиновый елочный шар – памятную игрушку из другой жизни. Единственное, что осталось ему от нее. Единственный предмет из его прошлой, московской жизни; магический артефакт, ведущий свое происхождение отсюда, с Земли-Магической, будоражащей воображение Альтерры.

Поблизости от лощины у Гирбилина имелся тайник, устроенный под переплетенными корнями массивного дерева, поросшего седым лишайником, невозможной совершенно толщины – в таком стволе запросто поместилась бы вся Севина комнатка.

Из тайника был извлечен мешок с местной наличностью – звонким серебром и медяками – и сухая одежда – груботканые рубахи, широкие крашеные штаны, высокие сапоги, длинные накидки с капюшонами.

Гирбилин пояснил: в таком виде они не привлекут к себе внимания, так одевается половина хмарьевских обывателей.

Одевшись, отправились в город. И чем реже становился окрестный лес, тем отчетливый нарастал звук города – скрип тележных колес, ржание лошадей, визг лебедок, стук топоров, звон посуды, лязг колодезных рычагов, чавкание ягодного пресса, хруст мельничных жерновов, неумолчный хор тысяч голосов…

Хмарьевск выглядел именно таким, каким Северин помнил его по своим снам.

Лабиринт улочек, переулков, стен, огородов, пустырей, лачуг, особняков. Зловонные горы отбросов, обсаженные цветами статуи, навозные кучи, забитые до отказа пивные, тенистые садики, сумрачные храмы, не умолкающие даже ночью мастерские и фактории.