Генри Олди - Маг в законе. Том 2 Страница 16

Вроде бы радуется, а у самой и вправду страх в глазах.

Промолчал ты тогда. Не стал Валет у Дамы спрашивать: что за маг из кус-крендельской девки выйдет?! Ведь выше Туза не бывать в колоде козырям… И масть! масть смазалась! Смотришь на Акулину: сила мажья из девки так и прет, страшная сила, небывалая – а масти не разобрать! Ну хоть тресни! И знаешь ведь, что Пиковая она, девка-то, что масть по наследству передается – ан нет, не видишь тех Пик. Другое видишь – все масти разом: плывут, друг на друга накладываются…

Вот он, брудершафт, во что вылился!

Не пойми во что…

Неужели покойный Ефрем Жемчужный не сказками тебя-малого развлекал? Что, мол, редко, раз в сотню лет, или того реже, объявляется среди кодлы Джокер. Маг силы необычайной, любого Туза тузовей; любой масти маститей. Приходит во время смутное, жизнь живет ярко да коротко; уходит не в срок – а жизнь живая за Джокерской спиной другой становится. Как после смерти очередного Ответчика за грехи наши.

Сказки!

Побасенки ночные!

Или просто не хочешь верить, баро? Поверь в смерть – шагнет на порог! Господи, меня, меня казни, а их не трожь! Хоть во искупление, хоть как угодно – мимо, мимо чашу неси! Пусть у них все хорошо будет, пусть долго живут, долго и счастливо!..

Как в сказке.

В хорошей сказке, где конец – счастливый.

Ведь когда маг чего-то очень захочет – оно нередко сбывается. А ты ведь хочешь, чтоб так и было, Друц-лошадник? ну?! отвечай?!

Хочешь?!

…встряхнулся, отгоняя тяжкие мысли. Только подумал еще, что Акулина сейчас восьмой месяц беременной ходит. А когда ты ее масть ловить перестал, баро? Не в начале июня? И про тягость Акулькину лишь тогда же, от нее самой узнал – на вид-то шиш опознаешь, ни брюха толком у козы-егозы, ни пятен на лице, ничегошеньки! Хотя… ну должен ведь был почувствовать! – козырь младшую карту нутром чует… Ан нет, проморгал. Беременность у бабы, что в подкозырках-подельщицах ходит – дело редкое, почитай, небывалое! Не зачать крестнице ребеночка, пока в Закон не выйдет. Да и тогда…

Рашка-то бездетная.

Кто Джокер? тот, кто родился, или тот, кто родится?!

Кому жить ярко-коротко?!

– …А меня Поликарпыч с Агафонычем "зверской дамочкой" прозвали! – Акулина уже улыбается, и слез в глазах больше нет; только голос еще подрагивает перетянутой струной.

– За характер? – решаешь ты подыграть. – Или за привычку по клеткам шастать?

Ох, фыркнула красавица! Норовистая кобыла от зависти сдохнет!

– И за это тоже, – а сама отвернулась, мимо глядит. – Когда у барса Тюпы кость в губе застряла – кто в клетку полез? Александра Филатовна, ясное дело!

– Добро б ты кость из губы вынимала, – не преминул поддеть ты. – Мне рассказывали, Александра свет Филатовна с тем барсом чуть ли не целоваться стала! Жаль, муж не видел…

– Так больно же Тюпе было! – совершенно искренне удивилась Акулина. – Кто снимет, если не я? Я ж понимаю!..

– Боль она снимала! Понимает она! Ни черта ты, прости Господи (виноватый взгляд на отца Георгия: случайно, мол, вырвалось!) не понимаешь! Нельзя до Закона в эти игры играть… Тем паче на людях.

– Вот и в зоосаде мне так один говорил. Товарищ управляющего, Лавр Степанович. Правда, он про другое: мол, не лезь, куда не след! служителям лучше знать, сколько мяса хищникам полагается. А я что, слепая? Не вижу, как в разделочной лучшие куски отдельно кладут? не понимаю, куда те куски идут? В общем, я его предупредила, что молчать не буду. А он меня предупредил: доиграешься, девка. Тогда я не только молчать, но и ждать не стала: пошла к управляющему! Дескать, иду писать докладную в отделение! Лавр Степанович, когда увольняли его, грозиться вздумал – так я ему тоже пообещала: вот сейчас пойду, мол, открою клетку… даже не успела сказать, которую – его как ветром сдуло!..

– Теперь понятно, почему вас, Александра Филатовна, "зверской дамочкой" кличут, – чуть заметно улыбнулся в бороду отец Георгий. – Прозвище хоть и неблагозвучное, но таким гордиться можно. Вижу: никому спуску не даете, невзирая на чины, за правду горой стоите…

– Вы уж простите, отец Георгий, но чихала я на всю эту правду с присвистом! И на кривду заодно! – Акулина разошлась не на шутку. – А зверей обижать не дам! Раз они пожаловаться не могут, раз в клетках сидят, будто в остроге – значит, у них воровать можно, да?!

А ведь права Акулина! Предложи Лавру-товарищу кошелек у управляющего стянуть – обложит по матушке, а то и городового кликнет: "Я человек честный, добропорядочный, а он мне…" А на деле – вор вором! Правда? кривда? причем тут они?..

– Ну вот, опять не так сказал! – расстроился батюшка. – Ну пусть не за правду – зато по совести.

– По совести…

Акулина задумалась, замолчала, что случалось с ней не слишком часто; но все-таки чаще, чем раньше.

– Ах, отец Георгий, совесть – она у всех разная! Лавру Степанычу его совесть у тварей бессловесных воровать позволяет. А мне моя смолчать не позволила.

"Ты и прежде-то не больно молчала!" – едва не ввернул ты, но вовремя придержал язык.

Прикусил.

– Дочь моя, – священник привстал, успокаивающе тронул руку молодой женщины, но был остановлен гневным выкриком:

– А вы не смотрите на меня так, отец Георгий! Не на исповеди! Думаете, не знаю, что ВАМ совесть позволяет? Бог! правда! совесть! беседы задушевные… А сами нас тем временем изучаете втихаря! Мы ведь для вас вроде букашек, которых под микроскоп кладут! Интересные букашки, необычные; забавные даже! Одна кусается, другая сама под микроскоп лезет, чтоб удобнее смотреть было… Где Бог? где душа? где совесть? а, отец Георгий? Вас ведь не это интересует, верно?

– Верно, Александра Филатовна. И неверно.

Голос отца Георгия звучал ровно, чтоб не сказать – монотонно, но ты чувствовал, каких усилий это стоит священнику. Задела его девка за живое!

– Когда понять хочу, как сила мажья действует, как передается от крестного к крестнику, отчего нельзя искусству чародейскому научить другого так же, как вас в институте учат? отчего угасает век от века сила магов, и можно ли тому воспрепятствовать? – тогда правы вы, Александра Филатовна. Нет здесь совести, нет здесь души – одно голое знание, которого мне так не хватает, и которое я с превеликим трудом и тщанием собираю по крупицам много лет. Но когда я вижу, как гибнет великое искусство, как умирают страшной смертью юные ученики, пусть они трижды грешны и виноваты! – я забываю о знании и, как вы изволили выразиться, Александра Филатовна, о "букашках под микроскопом"!

– Забываете? Особенно в суде, когда обер-старец Георгий визирует приговор?! "Ныне, присно и до окончания срока, аминь"?!

– Прекрати, глупая! – ты возвысил голос, но Акулина в ответ только сверкнула глазами; и в следующий миг ее в кабинете уже не было. Хорошо хоть, дверью хлопать не стала. А тебе вспомнилось, как в кабинете полковника Джандиери тебе впервые довелось увидеть те самые «дела», за которые любой маг в законе руку на отсечение отдать не пожалеет…