Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин Страница 17

А может, мы встретимся с хнумами и вступим с ними в бой? Что за война грядет? С кем может быть война, если не с хнумами? О них ничего не известно… Хотя нет, что-то известно: что их мало, что всего два замка под серым знаменем, что сил для войны у хнумов нет. Что дикари они, дикари хуже варваров, и в расцвете своем были дикарями; что последний хнум в пределах Королевской Республики появлялся лет двадцать назад. Неужели избитое племя осмелится дерзнуть?!

Кстати, я только теперь вспомнил: перед тем как Лайк меня разбудил, я видел какой-то сон. Какой же? Я так редко вижу сны, очень жаль упускать этот… Сон мог бы дать хороший совет… Какой же сон я все-таки видел…

Живым или мертвым, ты должен побеждать! Ты должен делать то же, что все, но лучше других. Железо оживает в твоих руках, и острие меча как взгляд, как губы, как пальцы — как часть твоего тела. И потому ты не можешь иначе, но только вот так, вслед за стальным ритмом…

Это была ночь снов.

Я заснул, и опять что-то видел, и опять, проснувшись, не сумел вспомнить — что.

Лайк стоял на террасе. Из молелен выходили воины. Лайк сказал:

— Я видел сон, Гилденхом.

И улыбнулся.

Он улыбался ночью и улыбнулся сейчас.

Квинт Арета, покинув молельню одним из последних, зевнул во весь рот и расправил плечи.

Мы побежали во двор, и каждый, выхватив оружие, занял свое место.

Миновал еще один день.

С самого утра я внимательно наблюдал за Лайком и вспоминал ночь. После испытания под чашей цветка в Александре появилось нечто новое. Он стал притягивать взгляд.

Я ждал.

Вечером Лайк позвал меня.

Я ведь не знал, чего жду, но был уверен: сегодня он позовет меня.

Когда все уснули, мы вошли к Квинту.

Входить в чужую молельню нельзя — таково правило Храма. Но войти в башню жрецов здесь тоже никому не приходило в голову.

— Арета, — сказал Лайк, — это я.

В темноте звякнула сталь — Лайк Александр встретил молниеносный удар Разрушителем, укрыв от него меня и себя.

— Это я, Арета! — повторил он.

— О, свет Луны! — проговорил Квинт Арета Артур Рейз и шумно вздохнул.

— Зажги фонарь!

Рыцарь-бригадир выполнил просьбу, я увидел его недоумевающее лицо. Он поднял с пола кружку и отпил. Квинт Арета обожал холодный чай. Кружка была серебряная, с гравировкой — Арета не терпел дешевой посуды.

— Я ухожу на север, — сказал Лайк, — и пришел звать тебя с собой.

Я вздрогнул.

Квинт помотал головой. Казалось, он не расслышал.

— Как?

— Я ухожу из Храма, — сказал Лайк, — и хочу, чтобы ты пошел со мной.

— Из Храма?!

— Да.

— Нет, — сказал Квинт Арета, — нет!

Лайк, не отрываясь, смотрел ему в глаза.

— После полнолуния! — сказал Квинт Арета. — Пойдем вместе!

— Нет, Арета. После полнолуния будет поздно.

— Нет?

Квинт Арета не понимал, что происходит. Признаться, он был не до конца одинок в своем непонимании.

И Лайк заговорил. Он и так за день сказал больше, чем когда бы то ни было, но сейчас… Только Путник и только в поэме говорил так страстно и убедительно. Только Путник и только в редкие моменты мог изыскать столько слов сразу. Слова пришли к Лайку во сне, без сомнения, они пришли к нему этой ночью.

— Пойми, Арета… — сказал Лайк. — Пойми…

Севернее и восточнее началось движение. Об этом предупреждал Путник, это привиделось Королю. Ярки неспроста, ярки — не рассеянные бродяги. Ярки идут к хнумам. Вместе они двинутся на Селентину. А Селентина не знает об этом, во всей Республике никто не знает об этом!

— Ты нужен! Ты нужен Королю, ты нужен мне, Арета.

— Дозорные отряды… — начал было Квинт.

— Какие отряды? Столица далеко, полуостров далеко. Людей нельзя выводить из тумана, это же Храм! Через семь долей они станут силой. Но ты, Арета, ты и без Храма великий рыцарь! Ты мне нужен! Сейчас, а не после полнолуния! За семь долей можно столько успеть…

Великий рыцарь молчал и отчаянно мотал головой. Видно было, что он не хочет, страстно не хочет, но еще чуть-чуть — и поддастся натиску Лайка Александра.

— Хнумы не сдались, Арета, они таятся на севере! Сегодня они слабы, сегодня у них только два города — да! Но Даркдваррон — это цитадель, это оплот, об него разбился Верховный Стратег, и есть еще Гриффинор, помнишь слова Путника? А Гриффинор не город, он опаснее города! И он в кольце, Арета, понимаешь, туда не попасть! Значит, остается Даркдваррон! Это их столица, их настоящая столица! Мы должны, мы обязаны войти в нее! Так хочет Луна!!!

Квинт Арета гордо поднял голову и поглядел на мир свысока. Сейчас он был невероятно красив. Он был блистателен, великолепен, величествен в своей гордости.

— Я согласен! — ответил Квинт Арета.

«Интересно, — подумал я, когда мутная завеса проплыла перед фонарем Квинта и туман остался за спиной, — а есть еще люди, которые были в Храме, но не прошли Храм?»

Шаг, еще шаг — и снова, снова я был во власти пространства между замками. Храм — тот же город. Мы покинули Храм — и перед нами встала неизвестность. Жизнь в Храме, требующая постоянного напряжения, но размеренная и просчитанная, сменилась бесконечными шагами, свободой и непредсказуемым темным лесом.

Заплечный мешок был туго набит шоколадом, сухарями, печеньем и копченым мясом: путь предстоял неблизкий. Кердалеонские вездеходы белой кожи плотно облегали ногу и приятно пружинили при каждом шаге. Их привез в Храм тот же купеческий корабль, на котором уплыл Путник. Лайк не поскупился: кердалеонская обувь считалась самой роскошной в Республике, вездеходы высшего качества превосходили даже знаменитые альфийские сандалии, не говоря уже о селентинских ходиках.

Еловые лапы цепляли одежду, фонарь в руке Квинта качался в нескольких свордах впереди.

Нет, это не мы были во власти пространства между замками, это пространство отныне было в нашей власти. Я не боялся леса. Я припоминал безопасную дорогу из Златограда в Верхний Путь, как я шел тогда, непрерывно ожидая чего-то страшного, и считал себя готовым отразить, всего-то четыре с половиной доли назад. Сейчас я не шарахался от каждого дерева, я просто знал, что мне по силам, и, главное, с восхищением представлял, что могут мои спутники. Загадка Лайка наполняла все вокруг смыслом, а мощь Квинта — стальной уверенностью.

Север ждал нас, ждал со всеми своими подарками: холодом, хнумами, непроходимыми горами и пустынными перевалами.

Я размышлял, мы шли, я думал о жрецах, о том, почему у хнумов нет оружия, и так промелькнули два часа, три, четыре — половина ночи. Я думал о сущности расстояния, когда покой ночного леса прервал приглушенный вой.