Вероника Иванова - Берег Хаоса Страница 18

– Нет.

– Сколько Вам потребуется времени?

– Не имею ни малейшего представления.

– Вы не можете описать то, чем занимаетесь?

Кажется, он неприятно удивился. Странно: мои поступки должны были свидетельствовать, что я мало смыслю в работе, не более того, но живчик, похоже, очень сильно рассчитывал получить сведения. Какие угодно. От кого угодно. Лишь бы получить.

– Я не буду этого делать.

– Почему?

– В бумагах управы должно быть указано всё, от начала и до конца. Зачем я буду своими словами пересказывать уже существующие описания? Ведь я искажу их смысл, а этого никак нельзя допускать, верно?

Салим прогнал с лица улыбку.

– Ничего страшного, Вы только пишите!

Я повертел в пальцах остриженное Дарисом перо.

– А знаете... Не буду.

Круглые щёки надулись:

– Вы не подчиняетесь распоряжению ллавана!

– Правда? Что-то я нигде его не вижу.

– Я уполномочен передавать его распоряжения.

– Да-а-а? Не припомню Вашего имени в бумаге из головной управы.

– Меня назначил сам heve Дьясен!

– Но я-то об этом не знаю.

Салим окончательно записал меня в разряд своих врагов: чёрные глазки скукожились до размеров бусинок.

– Вы будете упорствовать?

– Я всего лишь следую законам Империи.

– Каким ещё законам?

– Работа управы подчиняется Кодексу о доходах казённых и душевых[11]. Наше жалованье поступает из Меннасы, но вот уже несколько месяцев мы не получаем ни лоя. И согласно Кодексу, имеем право считать себя свободными от исполнения личных договорённостей до тех пор, пока головная управа не уплатит все накопленные долги, раз уж казной распоряжается она.

Знания законов живчик не ожидал. От нелепо выглядящего мальчишки – тем более. Но сказать что-то в опровержение моих слов не посмел: видимо, потому, что сам слабо разбирался в букве закона. Я тоже не семи пядей во лбу, но у меня есть хороший знакомый, который в своё время глубоко и подробно копался во всём тексте Кодекса, а потому способен дать справку по любому вопросу и подобрать законное основание почти для любого действия. Кроме покушения на императорский престол, разумеется. Хотя даже в этом случае оправдание можно найти: не по закону, так по-человечески, потому что Империей правили порой такие личности, что за их преждевременное отстранение от власти путём пресечения жизни граждане с радостью доплачивали бы. Не в казну, а тому смельчаку, который решился бы исполнить «волю народа» и устроить вынужденную смену императора. Кстати, нечто подобное и происходило. В не таком уж далёком прошлом. Только, тс-с-с! Я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали.

После полудня в управу соизволил заглянуть временно бывший ллаван. Присутствие в собственном кабинете пришлеца Гоир воспринял внешне спокойно, хотя именно это спокойствие и говорило о крайней степени напряжения. А когда в ход пошла курительная трубка, всем стало ясно без слов: наш управитель чувствует себя не так хорошо, как притворяется. Впрочем, перед нами он выступил с ободрительной речью, в которой убеждал не волноваться, не бросать все дела и не уходить, потому что уверен: всё разрешится вскорости и наилучшим образом. Тоймены и пэйт – шумливый, бодрящийся старичок, скандаливший с Салимом целое утро по поводу пропавших за трёхдневье отдохновения свитков договорённостей – поверили, сделали вид, что успокоились, и разошлись по кабинетам. Гоир тоже прошёл в кабинет. Свой, а теперь занятый пришлецом. Я, не имея никакого желания (да и возможности) что-то делать, остался в коридоре подпирать спиной стену в ожидании окончания беседы вышестоящих особ.

Беседа не затянулась: прошло менее часа, и Салим, зажав под мышкой очередную папку с бумагами, выскользнул из кабинета, не удостоив меня ни взглядом, ни словами прощания и потопал к лестнице, ведущей вниз, к выходу. Наша управа располагалась в нескольких комнатах на втором этаже, над лавкой мебельщика, который, будучи владельцем дома, любезно согласился за умеренную плату разместить «государственных людей» в пределах своего владения. Собственно, это обстоятельство оказалось нам на руку: когда я заглянул в кабинет, Гоир пригласил меня присесть и на вопрос «куда же нам теперь подаваться» ответил:

– Никуда. Мы останемся здесь.

– Но... этот дядя вряд ли будет доволен.

– А причём здесь он? Он не имеет никакого отношения к этому месту: я плачу за него из собственных средств.

Ну да, конечно. Из денег, недоплаченных нам. Впрочем, сейчас не время делить долги.

– Значит...

– Всё остаётся, как было.

Я посмотрел на ллавана, не скрывая посетивших меня сомнений:

– Вы рассчитываете вернуть себе управу?

– Она ещё не потеряна.

Интересно, Гоир сам верит своим словам? Наверное, верит. По крайней мере, врёт он настолько вдохновенно, что распознать в его речах искажение действительности совершенно невозможно. Пока слушаешь. Потом, разумеется, сопоставив свидетельства разных людей, приходишь к выводу, что большая часть откровений ллавана – жутчайший вымысел, но крупицы истины всё же имеются. Слишком редкие, чтобы быть заметными, но не теряющие от этого своей значимости. Собственно говоря, именно эта способность вдохновлять в своё время и затащила меня и двух тойменов в управу: мы самым глупым и наивным образом поддались очарованию. Ну ладно, Дарис и Ксантер, мальчишки сразу после Академии, ни дня не работавшие ни в одной управе. А вот я... Честно говоря, стыдно, имея опыт расставания с очень похожими ллаванами, снова попасться на тот же крючок. Впрочем, не скажу, что сильно жалею об этом. Наверное, вообще не жалею, потому что наконец-то смог найти для себя занятие понятное и исполнимое, к тому же, позволяющее выкроить время под собственные маленькие удовольствия.

Но главный вопрос остался без ответа, и это не может не настораживать:

– Скажите, зачем головная управа решила подмять нас под себя?

Гоир ответил не сразу. Погладил рыжеватую бороду, пожевал губами, положил ладони со слегка опухшими пальцами на стол.

– А ты сам как думаешь?

Между нами никогда не было доверительных отношений. С какой радости? Я – всего лишь вьер. Массивный мужчина почтенного, но отнюдь не преклонного возраста, умеющий заговорить до потери сознания любого собеседника – ллаван, и мы никогда не станем равными друг другу. Однако полное и обоюдное понимание неискоренимых различий не мешает нам обсуждать то, что нуждается в обсуждении. За стенами кабинета, да ещё на людях опять буду выслушивать «вечно ты во всём сомневаешься» и «занимайся только тем, что тебе поручено», но здесь и сейчас мы – на одной ступени. А потому нам предстоит несколько минут разговора разумных людей.