Сергей Никшич - Люди из пригорода Страница 18

А на Горенку опустилась, быть может, последняя в этом году теплая осенняя ночь, фиолетовая, как плащ Дон Жуана, чтобы скрывать похождения влюбленных, и усыпанная звездами, чтобы не дать им сбиться с пути. Ласковый ветер донес из-за моря какой-то необычный пряный запах, от которого старики загрустили, вспоминая былое, а молодежь, наоборот, бросилась в бой, и целую ночь по Горенке скользили тени. Даже собаки, почувствовав в природе нечто божественное, не посмели нарушать покой своим лаем и философски взирали на ливень из падающих звезд, бесшумно скользивших по небосводу, и, положив морды на лапы, размышляли о том, что в лесу в эту ночь то и дело вспыхивают на радость гномам, а затем исчезают невиданные в здешних местах цветы… Одним словом, ночь удалась на славу, и бдительным петухам не так-то просто было добудиться поутру разоспавшихся горенчан.

Голова проснулся от громкого стука в дверь. «Кого это спозаранку принесло?» – недовольно подумал Голова и пошлепал к двери, по привычке проверяя лунки, оставшиеся на Голове от рогов, – рога и впрямь перестали расти.

Голова открыл дверь. Перед ним обнаружилась недовольная физиономия ветеринара.

– Ты что это, заболел? – осклабился Мыкита, как бульдог перед куском колбасы. – Вчера к тебе целый вечер стучался, даже волноваться стал…

– Устал и заснул, – примирительно пробормотал Голова. – Заходи.

Они уселись за стол без малейших признаков какой-либо стряпни – Гапка еще спала и, судя по всему, и думать не думала про то, что надо бы приготовить завтрак.

– Ну так что? – осведомился Голова. – Был ты у них?

– Был. Разумеется, скотины у них вправду нет. Да и ничего нет, кроме вони.

– А сколько их там?

– Трудно даже сказать. Мельтешат перед глазами, поди их сосчитай. Человек двадцать, пожалуй. Но они тут ненадолго… Интересно, что их всех Лешами зовут. Даже странно как-то.

– Может быть, это у них фамилия такая?

– Может быть. Но мне на работу пора.

Мыкита распрощался, недовольно поглядывая на голый, как пустыня, стол и укоризненно покачивая головой.

«Да, Тоскливец, видать, дело задумал нешуточное», – подумал Голова и стал собираться на работу: помылся, побрился, перекусил, чем Бог послал, и, выставив живот, пошел по проторенной дороге в сельсовет. Утренний туман, однако, еще не только не рассеялся, а наоборот, загустел, как базарная сметана, и Голова, сам того не замечая по причине глубокой задумчивости, сбился с пути, а непутевые ноги вместо того, чтобы довести его на автопилоте до присутственного места и усадить на излюбленное кресло, завели его на околицу села, а потом в лес. Когда Голова пришел наконец в себя, то вокруг него уже маячили позеленевшие от сырости стволы древних сосен, а лучи солнца еле-еле пробивались сквозь клубившийся туман и едва достигали полога леса. «Ой ты, матушка моя! – встрепенулся Голова. – Где ж это я, братцы, мне на работу надо…». Но вокруг стояла мертвящая тишина, и туман ватой заползал в уши и глушил даже намеки на звук. «Пропал, – подумал Голова, – подкузьмила меня таки нечистая сила». Он пошел наугад, но лес, казалось, становился еще темнее и гуще. Вдалеке раздался волчий вой, и от малопривлекательных волчьих трелей Голова сразу задубел от ужаса и покрылся холодной гусиной кожей.

И тут перед его тусклым от страха взором показалась колонна белых, словно слепленных из тумана, людей с флагштоками, котомками и посохами. Впереди на пошатывающихся от усталости лошадях ехали надменные, как показалось Голове, рыцари, а за ними понуро плелись все остальные – мужчины, женщины и даже дети, и у всех у них на груди были заметны вышитые или нарисованные кресты. «Матушка моя родная! Крестоносцы!» – мысленно возопил Голова, потому что оледенелые от ужаса челюсти перестали ему повиноваться. Но тут из лесной чащобы навстречу крестоносцам вышла такая же полупрозрачная процессия с пролетарскими лозунгами и портретами давно покинувших этот мир вождей. Как только две колонны столкнулись лоб в лоб, между ними завязалась ожесточенная битва. Вероятно, пролетарии подумали, что перед ними несанкционированный крестный ход, а крестоносцы приняли пролетариев за басурман. Так они думали или нет, но дрались они изо всех сил и молча, и от этого Голове становилось еще страшнее, хотя он и видел, что мечи, щиты и копья не причиняют никому из участников битвы ни малейшего вреда. Но тут Голова почувствовал прилив сил и бросился куда глаза глядят. Могучий инстинкт вывел его из лесу прямо к селу, и он полетел, как молодой олень, гонящийся за важенкой, и в считанные секунды оказался возле своего дома… Однако не суждено было Голове– вздохнуть с облегчением, потому что возле крыльца его уже поджидали и крестоносцы, и пролетарии, которые, увидев русые с проседью кудри Головы, объединились и вместе набросились на Голову. Он ворвался в дом, надеясь, что проклятые чудовища не посмеют ворваться в жилище христианина, но ошибся, потому что осатаневшее воинство яростно бросилось вслед за ним. Гапка, настроение у которой как всегда было, как у кобры, которой прямо с утра беспричинно наступили на хвост, прямо замерла на месте, не понимая, что происходит, и раскрыв от удивления рот, смотрела, как крестоносцы стараются рубануть Голову мечом, кольнуть копьем, а пролетарии норовят острыми флагштоками, которые они использовали вместо копий, выколоть ему глаза. Но тут Гапка пришла в себя и, спасая мужа, набросилась на них, раздавая направо и налево удары огромной сковородкой, на которой она как раз жарила оладьи, когда воинство без спросу ворвалось в дом. Раскаленная сковородка испугала разбушевавшихся вояк, и они ретировались во двор и тут же растаяли в лучах утреннего солнца.

Гапка, чтобы ее усилия не пропали даром, на всякой случай разок-другой врезала и мужу по голове сковородкой, да как раз по тому месту, где у него еще недавно росли рога, и он свалился на тахту, как куль с мукой, уже ничего не соображая. «Вот тебе и на работу сходил», – подумал Голова и провалился в забытье.

Он пришел в себя, потому что его кто-то гладил огромной, тяжелой лапой. Нехотя Голова раскрыл глаза и увидел перед собой соседского дедушку, который пытливо и, как показалось Голове, даже нежно рассматривал его лицо.

– Будет жить! – радостно объявил он, и Голова увидел, что на лице Гапки промелькнула недовольная гримаса.

«Во стервь, – подумал Голова, – не радуется, что муж жить будет». Но тут же подумал: «Впрочем, я ее сам до этого довел».

– Правду подумал, – подтвердил седой как лунь старикан, видать большой мастак совать всюду свой нос.

– А ты почему здесь? – не очень приветливо поинтересовался Голова.

– За справкой пришел.