Генри Олди - Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых [=Фэнтези] Страница 2

И поинтереснее.

Эта пыточная сразу пришлась мне по сердцу.

Крылось в застенке — куцем, нищем рядом с роскошью былых мучилищ! — тайное очарование примитивизма. Чтобы понять, представьте себе доступный образ: воин-кастрат лишен конечностей, вместе с языком утратил возможность изрыгать брань, и лишь глаза пылают неукротимым огнем. В ожидании каленого шила. Впрочем, здесь допустима иная параллель: первые шаги любимого ребенка. Пустяк, разумеется, в сравнении с броском голодного крокодила или полетом стервятника над падалью, но смотришь с умилением. Общее звучание пыточной напоминало «Lacrimosa», иначе «Слёзную» из «Jah'Ziccur Passion» в постановке Эгеля Паленого, прозванного меж коллегами «Днем Гнева». Помнится, на премьере, в финале «Страстей», когда Нюргедский хребет лопался багровыми пузырями, скалы тонули в слюне живого вулкана Томаринду, а Пять Армий сливались на поле брани в сумрачной, неустойчивой гармонии… Проклятье, трудно вспоминать без рыданий! Эгель тогда не выдержал: отшвырнул дирижерский посох, по нисходящей хроматической фразе кинулся в заклятый костер, вспыхнул вдохновением, полторы минуты держал сумасшедшее «ми-диез» и с мощью исполина духа подвел черту под собственным гением.

Но сегодня речь шла не об экспрессии мистерий, а скорее о камерном ариозо.

Потянувшись эфирным телом, я проник в пытуемого. Минуту-другую вслушивался в речитатив терзаний, ловя ритм. Боль — великое искусство; плох тот неуч, кто умеет причинять, неспособный испытывать в полной мере. Уловив тональность, для пробы издал мерный вздох в терцию с отдаленным собачьим воем. Вполне. Изящно и со вкусом. Распространив эманацию дальше, изменил движение кисти у палача: широкие, вольные мазки, и бич наконец пошел с правильной оттяжкой. Нервные узлы пытуемого охотно откликнулись, давая понять: мы на верном пути.

Теперь: да будет свет!

Колыхнулись язычки пламени на жаровне, нежно лизнув клещи. Мерным basso continuo откликнулся огонь в очаге. Тени пришли в движение. Тихий, суровый хоровод.

— Итак, мерзавец! Где прячутся твои сообщники?!

Реплика из угла испортила все очарование ситуации. Деловитый вопрос ремесленника, бесчувственного к экстазу паузы.

— Зря, — разочарованно сказал я, оставив пытуемого и возникая напротив. — Вам не хватило такта. Или даже двух тактов. Вступать лучше с запозданием, это держит сцену в напряжении.

К чести короля, он не испугался. Палач, взвыв, кинулся вон из застенка, но палачи — ужасные трусы. Никогда не беритесь пытать палача, если хотите получить удовольствие. Зато короли… о-о-о!.. ладно, сейчас не время для воспоминаний.

Перехватив палача в коридоре, я сломал ему руку и долго любовался матово-белым обломком кости. Потом вернулся обратно.

— Ты демон? Ты пришел за моей душой?

Похоже, деловитость была у Его Величества в крови.

— В определенном смысле. Что ты думаешь о мировом господстве?

— Звучит заманчиво. А что потребуется от меня, кроме души?

— Для начала сущая безделица. Зальем землю кровью, а там посмотрим. Ты даже представить не можешь, как важно для художника сперва загрунтовать холст.

Он задумался. Тени кружились вокруг первого рекрута Зла. Трогательный момент. И все-таки его деловитость… Я предпочитаю чистое искусство, но выбирать не приходилось.

— Давай поторгуемся. Я насчет души. Согласись, товар редкий, дорогой…

— Оставь ее себе.

— Ты шутишь?

— Ничуть. Я серьезен, как перекладина виселицы.

— Моей армии не хватит, чтобы вести длительные военные действия.

— Поднимем мертвых. Надеюсь, мертвецов в твоем королевстве достаточно?

— Какой давности? Разложившийся труп — плохой солдат.

— Ошибаешься. Из стариков получаются штурмовые отряды. Я помню одного, дослужившегося до маршальского жезла. Этот гений блестяще разлагал моральный дух противника одним своим появлением под стенами.

— Мировое господство — дело долгое. Как насчет бессмертия? Иначе, боюсь, не успею.

— Прекрати эту гнусную торговлю! Ты король или ростовщик?! Хорошо, для начала ограничимся тремя тысячами лет вечной молодости. Думаю, успеешь.

— Успею. Давай сюда молодость.

— Давай сюда твою жену. Три дня мучительного жертвоприношения, и молодость тебе гарантирована.

Все-таки он был хорош. Глазом не моргнул.

— Я иду за женой. Если послать стражу, эта стерва может заподозрить подвох и сбежать. А так решит, что зову полюбоваться дыбой. Обожди здесь.

Присев на жаровню, я оглядел пытуемого. В сущности, там еще оставалось, чем занять ожидание. Вот, например. И еще вот.

— А-а-а!.. — вопль оказался на редкость хорош. Звучный, утробный.

Прелесть.

— Что ты делаешь, демон?

— Развлекаюсь. Поторопись, мне скоро надоест.

— Иду. Кстати, спроси у мерзавца, где прячутся его сообщники!

«Куда катится этот мир?» — устало вздохнул я.

— Вон!!!

— Извини. Я думал, раз ты все равно скучаешь…

Мне стало противно. Зайду в следующий раз. Пусть помучится в ожидании.

Пытуемого я прихватил с собой.

Маг был лыс, склочен и могуч, как любой из некромантов Высшей Ложи.

— Окажу посильную помощь, — мрачным басом сообщил он, не оборачиваясь. — Оплата сдельная, по магистерским ставкам.

В башне стоял беззвучный стон душ, заточенных в кристаллы. Словно комарьё над беглым каторжником, угодившим в зыбун. От кожаных переплетов чудесно пахло свежеободранными девственницами и ножами отцеубийц, пущенными в переплавку вместе с владельцами. Из этого сокровенного металла делались угловые скрепы переплетов. Чучело оборотня скалилось в нише, под сушеной головой чародея-вредителя. Маленькой, размером с кулак грузчика, и способной прорицать по субботам, — правда, исключительно неприятности. Помещение напоминало «Башню слёз», левую часть триптиха «Добро пожаловать!» Метатрон II-й, остроумнейший из живописцев, писал эту работу в тюремной яме, при свете луны, чтобы лучше передать динамику «погребной светотени». Доску под будущую картину он взял из днища затонувшего корабля работорговцев, подрядив для этого спрута-падальщика, и загрунтовал ее «стойким маслом», о рецепте которого позвольте умолчать. У «Башни слез», помимо массы достоинств, имелся крохотный изъян: любуясь картиной больше трех с половиной минут, зритель-эстет попадал внутрь изображения, доставляя много удовольствия следующим любителям изящных искусств.

У этого некроманта есть вкус.

Приятная обстановка. Скромно, по-домашнему. Если б не мелкая заноза.

Их вечная деловитость…

— А за идею? Бескорыстно?