Елизавета Дворецкая - Лесная невеста Страница 20

Глава вторая

Еще не проснувшись, Зимобор почувствовал сильный запах ландышей, но уже не свежих, а увядающих. Открыв глаза, он сел и обнаружил, что спал под дубом, среди примятых ландышевых листьев и цветов. Было еще светло, но в воздухе, особенно в глубине под деревьями, повисла легкая сумеречная дымка. Голова кружилась, он чувствовал себя будто побитый или с похмелья: в теле ощущалась слабость, в мыслях туман. Мелькали какие-то отрывочные воспоминания, связанные с ощущением ужаса и блаженства, причем рассудок будто боялся заглядывать в глубину памяти, как в пропасть. Во сне или в беспамятстве, его душа заглянула туда, куда смертным ходу не было, и не следовало снова нарушать запрет наяву.

– Проснулся? Пора тебе в дорогу, мой сокол ясный, – раздался рядом с ним нежный голос, и Зимобор вздрогнул.

От этого голоса веяло той самой иномирностью, которую он только что решил не вспоминать. Бездна по-прежнему была рядом, только руку протяни.

В двух шагах от него на траве сидела Младина – да, она велела так ее называть. От ее стройной фигуры в белых одеждах исходило сияние, но при этом она казалась легкой, бесплотной, почти прозрачной. Длинные золотистые волосы спускались густым потоком до самой земли, на голове был венок из ландышей, покрытых капельками росы. Да, они же там растут…

– Куда? – Зимобор потер лицо, стараясь собраться с мыслями. – Вяз червленый в ухо! Погребение же! – В ужасе от пришедшей мысли он поднялся на ноги, цепляясь за ствол и проклиная неведомо откуда взявшиеся слабость и головокружение. Из него словно выпили всю кровь, заменив ее холодной болотной водицей. – Я же опоздал… Что люди скажут… Отец… Тризна… Срам какой, матушка моя, сын на отцовское погребение не пришел! Проспал!

– Не торопись, спешить некуда, – мягко произнесла Младина, и звук ее нежного, но очень уверенного голоса вмиг заставил его замереть. – Погребение твоего отца не сегодня.

– Как? А когда? Отложили? Из-за меня?

– Нет. Не отложили. На его могиле уже трава выросла. И месяц ладич закончился, купалич идет.

– Купалич идет? – изумленно повторил Зимобор.

Он глянул под ноги – но цветы ландыша исчезли, как только он встал, теперь там были только широкие листья и зеленые ягодки на изящно изогнутых стебельках. Судя по буйству растительности, шли последние дни весны[14].

– Но как же так? – Веря и не веря, он посмотрел на Младину, хотя и сам смутно догадывался – как.

– Где ты был, там время по-иному идет.

Она встала, приблизилась и нежно провела ладонью по его щеке. Зимобор словно рухнул в пропасть от ее прикосновения – оно было ласковым и воскрешало воспоминания о пережитом наслаждении, но в нем была бездна, черная голодная тьма первозданных вод, принявших облик вполне земной, хотя и невероятно красивой девушки. От ее близости переполняло блаженство, но вместе с тем Зимобор испытывал ужас – казалось, вот-вот от этого блаженства он растает и растворится в окружающем, его кровь вольется в воду речки, кости станут ветвями дубов, кожа – корой, волосы – травами, а тепло дыхания и блеск глаз будут мерцать в солнечных бликах на листве…

– Время – моя власть, захочу – единый миг сделаю веком, захочу – целый век сожму в один миг, – сказала Младина, и Зимобор увидел в ее потемневших глазах бездну времен.

Ее голос был негромок, но в нем слышалась такая мощь, что хотелось зажмуриться. Ничем вроде бы не угрожая, эта сила подавляла человека одним своим присутствием. Зимобору было жутко оглянуться, как жутко оглядываться на пропасть, в которую чуть было не сорвался. Но эта пропасть имела власть когда угодно притянуть его назад и снова поглотить. Человеческие чувства ей неведомы, она просто берет то, что ей нужно, там, где найдет. В образе Младины перед ним стояла Великая Богиня, мать всего сущего во всемирье, и он, человек, был слишком мал и слаб, чтобы оказаться перед ней лицом к лицу. Но, кроме ужаса, его переполняла горячая, всеподавляющая любовь к ней – естественная и неизбежная любовь живого к своей создательнице. Перед ликом богини, матери и повелительницы вселенной, он ни о чем не просил, ничего не хотел – только любил ее и жаждал поскорее выказать ей свою любовь, пока душу не подавило и не заставило умолкнуть ее необозримое величие…

– Не бойся: те, кого ты знал, живы и не состарились, – мягко сказала она, и всемирье снова сжалось до размеров стройной девичьей фигурки, многоликая богиня обернулась к смертному лишь одним из множества своих воплощений. – Но возвращаться в Смолянск тебе не стоит: твой отец похоронен, на могиле выросла трава, а вече провозгласило княгиней твою сестру Избрану. Но ведь ты не хочешь воевать с родной кровью?

– Н-не хочу, – запинаясь, ответил Зимобор.

Он не был уверен в своей искренности. Одно дело – рассуждать, и совсем другое – узнать, что твоя сестра, женщина, уже села на престол твоих предков, который по праву рождения должен принадлежать тебе и только тебе! Может быть, эта несуразность гораздо хуже и гораздо сильнее огорчает предков, чем пара или даже десяток трупов, которыми пришлось бы вымостить дорогу к справедливости… Ведь что такое справедливость? Это не то, чтобы все были одинаково довольны. Это когда каждый получает по заслугам – кто награду, а кто и наказание.

Но если она уже провозглашена… Беривоя, конечно, сместили, воеводой в Смолянске стал Секач или еще кто-нибудь из приверженцев княгини, а Достояна, Судимера и прочих Зимоборовых сторонников, скорее всего, отправили по родным весям. Возвращение сейчас не даст ему ничего, кроме позора. Если бы он не проспал… То есть не провел этот месяц, показавшийся ему одним днем, в каких-то иных измерениях…

Но было поздно. Надо принимать то, что есть.

– Ты со смолянским столом не навек прощаешься, – утешила Младина. Его мысли были перед ней как на ладони. – Я хочу, чтобы ты стал смолянским князем, и ты им станешь. Но – не сразу. Будешь меня слушаться, я тебе не одно, а два княжества отдам. А захочешь – и все три. Будешь один всеми кривичами владеть, как Крив владел. Не торопись, отступи, уйди зерном в землю – расцветешь в новой славе, как Мер-Дуб, никто с тобой не сравнится.

– Куда же мне теперь идти?

– Я тебе дорогу укажу. Пойдешь ты теперь в Полотеск.

– В Полотеск? – Зимобор вспомнил, что она вроде бы когда-то уже заговаривала об этом городе. – Зачем?

– Чтобы завоевать его, конечно! – Младина засмеялась, и над ней засверкала звездная пыль.

– В одиночку?

– Но ведь я же с тобой! А со мной других союзников не нужно! Слушай. Было у князя Столпомера двое детей, да ни одного не осталось. Дети его прокляты, и сам он проклят, род его сгинет без следа. – Вещая вила уже не улыбалась, лицо ее стало строгим, и Зимобор содрогнулся – никто не спасет того, кого обрекла на гибель судьба. Даже ножницы померещились в белой руке, готовые перерезать дрожащую нить. – У него нет наследников. Иди к нему. Наймись в дружину, да не открывай, кто ты. Он тебя полюбит, как сына. Он все для тебя сделает. Даст тебе войско, чтобы Смолянск завоевать, завещает тебе Полотеск – а там и Изборску недолго собой гордиться, против тебя ему не устоять.