Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал Страница 20

Юноша провел рукой по волосам и заставил себя отвернуться от привратницкой, над которой мотался траурный флаг, от сырости казавшийся черным. Матушка вечно твердила, что ее похоронят по-эсператистски, и Дикон не захлопнул двери перед явившимся с утешениями Левием, хотя тот и был лицемерным негодяем. Притворное сочувствие вызывало бешенство, но Повелитель Скал терпел, отвечал на письма, принимал визитеров в сером и пытался осознать, что семьи у него больше нет. Той самой семьи, от которой он мечтал избавиться! Матушка никогда не приедет в Олларию, не станет требовать невозможного и прилюдно поучать сына. Наль не станет краснеть и мяться, собираясь сказать очередную глупость. Айрис больше никого не оскорбит. Их нет и больше не будет. Герцог Окделл свободен, но свобода казалась страшной и ненужной.

Дышать становилось все труднее. Горящие, несмотря на то что лишь слегка перевалило за полдень, свечи расплывались в маленькие желтые луны, а с портрета глядел отец. Он ушел раньше всех, ушел честно и гордо, оставив свое имя и свое дело сыну. Память матери требовала молитв, икон, запертых дверей, серых флагов. Память отца взывала к долгу. Ричард подошел к конторке и, не задумываясь, написал на плотном желтоватом листе:

«Мой государь, я оплакиваю и буду оплакивать свою потерю вечно, но сейчас не то время, когда герцог Окделл может предаваться горю. Смысл моего существования — служение великой Талигойе и ее анаксу, а приближающаяся война не позволяет ждать окончания эсператистского траура. Я верю не в агарисские выдумки, но в истинных богов и их наследника и избранника. Я прошу моего государя располагать мною и готов исполнить любое поручение…»

Все сильнее отставали обозы, в том числе и артиллерия, все больше становилось обессилевших, отставших, заболевших. Даже среди «Старых псов» Вайспферта, не говоря о северных надорцах, добрая треть которых нюхала порох лишь на ученьях. Коннице приходилось немного легче — бо́льшая ее часть в марше на Олларию не участвовала. В столице ждали две с половиной тысячи кавалеристов-перебежчиков, и Проэмперадор Севера решил поберечь лошадей для неизбежного весеннего перехода. Савиньяк не просто оставил Хейла на прежних квартирах, он выдвинул кавалерию поближе к границе, к Дальнему Лараку. Робби Дир, бывший однокорытник Чарльза, оставаясь без Олларии, был вне себя, но решение оказалось верным. Неверных решений за маршалом Чарльз вообще не замечал, разве что нынешний бросок наперерез Фридриху мог оказаться просчетом. Резкость и холодность Проэмперадора бесили, но Давенпорт предпочел бы, чтобы гонка по еще заснеженным холмам не стала ошибкой. Савиньяка Чарльз переносил с трудом, но для Талига было бы лучше, окажись прав маршал, а не те, кто предлагал идти в Бергмарк. Поворачивать, впрочем, было поздно. Каданская граница осталась за спиной три дня назад.

Разведчики Реддинга вели авангард в обход крупных сел и тем более укрепленных городов. Терять время на каданцев и выдавать себя раньше времени Савиньяк не собирался. Изучив карты и выслушав донесения, маршал решил форсировать славящуюся своим норовом Изонис выше Ор-Гаролис и перехватить Фридриха в каком-нибудь ущелье, не дав выбраться в предгорья. Поторопившись, можно было выйти на исходные позиции заранее, выгадав день-два на столь необходимый отдых. Бэзил, тот в успехе не сомневался, а вот Давенпорту было неуютно, особенно когда торные талигойские дороги сменились каменистыми тропами.

Дело было не в отсутствии магазинов и не в том, что Савиньяк нарушал все что можно и нельзя. Изонийское плоскогорье слишком напоминало Старый Надор, чтобы думать о чем-нибудь, кроме зимнего кошмара. За каждым поворотом Чарльзу чудилась заиндевевшая кляча, оказавшаяся гонцом беды. Давенпорт боялся не дриксов, а полной тумана бездны, над которой, забыв и о войне, и о том, как их сюда занесло, топтались алые гвардейцы Эпинэ и черно-белые кавалеристы Бэзила. В царстве неожиданной смерти живых швыряет к живым. На грани небытия места недоверию нет.

Они пытались найти дорогу, увязали в снегу, переходили на шепот вблизи нависавших над головами камней, замирали на краю трещин. Люди пытались идти вперед, кони отказывались. Все, кроме приблудного короткохвостого жеребца. Южане узнали эту лошадь — она была из надорских конюшен. Это давало надежду, и они кружили вокруг бывшего замка и бывшего озера. Сверкал снег, чернели скалы, сияло солнце. Все было таким же неисправимо мертвым, как и здесь, — дальняя, похожая на диадему гряда, равнодушная синь над головой, глухие, не весенние снега, сквозь которые тянулась ниточка жизни… Тысячи муравьев на ладони вечности.

— Капитан Давенпорт! — Подлетевший драгун вряд ли думал о чем-либо, кроме войны. — Вас требуют… Сами требуют. Срочно!

Никогда еще Чарльз не бросался с такой прытью на зов начальства. Любой приказ, любой выговор, любая резкость, что угодно, только не это сводящее с ума сверканье.

«Герцогу Окделлу. Приказываю тотчас по получении сего прибыть во дворец. Ты мне очень нужен, Дикон, так что хватит отлынивать. А.Р.».

Государь жил стремительно. Отвозивший письмо во дворец надорский гвардеец опередил королевского курьера не более чем на час. Надорский гвардеец… Эти слова все еще вызывают боль, но отречься от имени нельзя. Надор есть и будет. Надор и Надорэа! Повелители Скал вернут отобранное эсператистами имя и отстроят замок среди других утесов. Возможно, в осиротевшем Лараке или нынешнем Красном Манрике, где нет предательских озер и промытых водой пещер, о которых рассказывал мэтр Шабли. Скалы не могут доверять Волнам — предательство Валентина было знамением, но его не понял никто.

Негромкий кашель камердинера заставил оглянуться. Джереми бы просто окликнул господина, в каком бы настроении тот ни был. Насколько же солдатская прямота лучше лакейской вкрадчивости!

— Ваше платье, монсеньор. Разрешите помочь…

Траурный камзол в услужливо протянутых руках. Словно Спрута раздели! Узкая черно-золотая оторочка ничего не меняет: серое тянется к серому, напоминает о рясе Левия и о крысе из Лаик… Не нужно было загадывать на смерть твари, а загадав, следовало добить. И проверить. Попросить Катершванцев сдвинуть мебель и посмотреть во всех углах. Арамона ничего бы им уже не сделал — ведь они покидали Лаик навсегда.

— Конь монсеньора оседлан, — доложил второй лакей. Все слуги, по распоряжению дядюшки Карлиона, надели серое, но Ричард Окделл не слуга, а Ангерран не Повелитель.

— Принесите парадную одежду. И поторопитесь.

— Слушаюсь, монсеньор.