Gedzerath - Стальные крылья Страница 20

Внезапно фургон ощутимо тряхнуло. Потом еще раз. И еще. Взглянув вниз, я вздрогнул от нехорошего предчувствия, окатившего меня с головы до хвоста и, застонав, вновь начал набирать высоту. Но было поздно – на крышу фургона уже выбирались какие-то странные существа, запрыгнувшие туда с проносившихся мимо ветвей деревьев. Внешним видом напоминая жуткие пародии на собак, они, казалось, состояли из одних ветвей и сучьев, сросшихся в диковинной пародии на жизнь. Мерзкие гадины шустро скакали по крыше, ломая и раздвигая черепицу в попытке проникнуть внутрь домика, а одна, самая сообразительная, даже попыталась вскарабкаться вверх по веревкам. Резким хлопком крыльев я пресек ее поползновения, но разочарованный вой, вырвавшийся из глотки обескураженного создания, привлек внимание остальных. Твари оказались на редкость сообразительными – им хватило всего пары падений с туго натянутых строп, чтобы сообразить, что же мешает добраться до вкусных пони внутри этой непонятной летающей коробки. Вновь взвыв, стая деловито приступила к обгрызанию веревок.

Рывки, тряска, смена высоты – ничто не могло помочь мне стряхнуть этих жутких созданий. Сменяя друг друга, твари смогли отгрызть две веревки из восьми, и мне пришлось лететь чуть ли не боком, компенсируя раскачивание и крен фургона. Очередной рывок – и с хлопком очередной перегрызенной веревки фургон стал опасно вращаться вокруг своей оси.

– «Ну, с-с-суки – счаз я вам устрою “Утро стрелецкой казни”! Век меня помнить будете!» – злобно прошипел я, складывая крылья и резко теряя высоту. Недалеко от земли я выровнял полет и повел фургон вдоль русла замерзшей реки, тонкой змейкой пересекавшей лес. Раскачивая фургон, с треском и скрежетом, я вломил его в ближайшую крону дерева. Потом еще раз. И еще. Домик подо мной дергало и раскачивало каждый раз, когда по его крыше и бокам, словно жесткая щетка, проходились ветви и сучья очередного дерева, встречавшегося на моем пути. И каждый раз, после каждого столкновения, очередную порцию незваных гостей буквально сметало с крыши на землю.

Наконец, последняя воющая тварь отправилась вслед за остальными собирать свои кости (или что там у них вместо них?) на землю, а я смог облегченно вздохнуть, и постараться набрать высоту. Но сделать это было гораздо труднее, чем я ожидал – потеряв часть «такелажа», фургон подо мной, казалось, вел свою, довольно активную жизнь. Я изо всех сил старался компенсировать рывки и развороты нашего домика, но все мои попытки сводились на нет нарастающей усталостью. Двое суток без сна и долгий полет на черт-знает сколько километров сделали свое дело, и я почувствовал, что силы мои на исходе. Я уже не мог удерживать крутящийся подо мной груз и мечтал лишь об одном – долететь до края этого проклятого леса, а там – будь что будет. Прикрыв глаза, я сжал зубы и разрывающим мышцы усилием несколькими движениями крыльев вновь набрал приличную высоту. Я уже видел вдалеке край леса и из последних сил тянулся к нему, всей душой мечтая долететь, дотянуть…

Внезапно вокруг меня раздалось громкое хлопанье крыльев, а тяжесть, палаческой веревкой стягивавшая мою шею, понемногу уменьшилась. Тяжело сопя, я повел головой по сторонам – и обмер, на секунду забыв о необходимости махать крыльями. Вокруг меня, держа зубами оборванные веревки, летели пегасы! Трое из них пристроились по бокам и сзади, распялив фургон на обрывках моих самодельных «снастей», не позволяя ему дрожать и крутиться. Еще одна фигура летела впереди меня, словно указывая дорогу к спасению, и я впился глазами в мелькавший передо мной хвост, силой воли заставляя ослабшие крылья двигаться вновь и вновь. Вычурные фиолетовые доспехи, крылья летучих мышей и лохматые кисточки на ушах спасителей отметились в моем сознании лишь мимоходом. Мне было все равно, кто решил подставить дружеское плечо под мой нелегкий груз, но я был уверен – теперь мы долетим.

Лететь пришлось недолго – вскоре вся четверка потянула меня вниз, снижаясь к выраставшему где-то впереди нас городку. Чувствуя, что силы полностью покинули меня, я мог лишь развести крылья как можно шире и парить, медленно снижаясь к самому большому зданию города. «Наверное, это ратуша» – задыхаясь, подумал я. Площадь вокруг него была достаточно большой, чтобы мы смогли осуществить наше «контролируемое падение», не врезавшись ни в чей дом и не задев ничего важного. Судя по всему, сопровождающие меня пони думали точно так же. Не знаю, что навело их на эту мысль – то ли наш «полет», зигзагообразными коленцами напоминавший пляску пьяного матроса, то ли… Я громко застонал сквозь сжатые зубы, когда над самой землей мои крылья вывернулись вертикально вверх, не в силах более поддерживать меня в воздухе. Чувство онемения вновь разлилось по шее и плечам, когда я, словно подстреленная птица, рухнул на крышу прокатившегося по земле фургона. Еще не отойдя от чувства того, что нужно тянуть, лететь, я сделал шаг вперед… Но крылья меня уже не слушались. Кувыркнувшись с крыши, я хлопнулся в снег и закрыл глаза. Запутавшаяся на мне сбруя плотным коконом стянула тело, но мне было абсолютно все равно. Хотелось только тихо лежать, пуская пузыри из носа, и не шевелиться. Снег был такой мягкий, что я прикрыл глаза и не сразу понял, что меня кто-то толкал под бока. Двигаться не хотелось абсолютно, и я испустил самый жалобный стон, который только смог изобразить, в надежде, что домогающийся меня поймет намек и свалит куда-нибудь подальше. Однако моим надеждам не суждено было сбыться – за считанные минуты меня извлекли из так понравившегося мне сугроба, попутно освободив мою обессилевшую тушку от смерзшихся веревок. Поднимавшие меня пони были настолько любезны, что не больше трех раз наступили на мои волочащиеся по земле крылья и даже не стали бить по голове за снесенный фургоном зимний павильончик! Удивившись такому гостеприимству, я изобразил щурящегося китайца, и наконец, приоткрыл глаза.

Площадь кипела. Сотни пони всех цветов и расцветок взволновано переговариваясь, сновали вокруг фургона и ратуши. Недалеко от нас я заметил открытую повозку, из-за бортов которой выглядывали знакомые мне одеяла и подушки. Кашель Деда, ставший мне уже родным за эти семь дней, эхом отозвался в моей абсолютно пустой голове.

– «Де-е-е-ед…» – тихо просипел я. От усталости, мой голос напоминал шипение старой больной гадюки, и я даже не надеялся, что меня услышат даже находящиеся рядом со мной пони. К сожалению, эти балаболы были заняты обсуждением моих физиологических особенностей в виде больших и мягких крыльев, одеялами лежащих на их спинах и свисавших по бокам, и не обращали особого внимания на издаваемые мной звуки.